like we're making love.

Во многом люди описывают осень, как время меланхолии, убыточного настроения после яркого солнечного праздника на протяжении трех длиннющих (или, наоборот, коротких) месяцев. Золотая пора, красивая, но темная и угнетающая. Природа раскрашивает мир многообразием тональностей различных цветов перед тем, как обнажиться и покрыться толстым слоем пушистого снега. Осень — это сезон, когда определенный круг людей, чувствующих себя неуютно под палящими лучами летнего солнца, могут вдохнуть полной грудью и ощутить себя гораздо спокойнее и уютнее, наблюдая за перегоняющими друг друга бусинками дождя, скоропалительно скатывающимися вниз по прозрачному стеклу. Для кого-то это время перемен, а для кого-то еще — встреча с долгожданным вдохновением. Ли Донхёк относится к этому времени с особым пренебрежением и сам пока что не до конца понимает, какие у них отношения. В этом году осень выдается необычайно холодной. Вдох за вдохом нос обжигает студящим воздухом, а кожа на обнаженной шее будто покрывается тонким, почти неощутимым слоем льда и инея, вызывая мелкую дрожь и сожаления по поводу невнимательного выбора наряда для выхода в свет. Люди перебирают вещи, достают теплую одежду и прячут летние костюмы поглубже в шкафах, забывая о них до ближайшего подходящего периода и тоскливо вздыхая в память растворившейся буквально на глазах теплоте. Кончики пальцев начинает покалывать уже спустя десять минут непрерывного ничегонеделания на улице возле парадного входа в здание, у которого с ноги на ногу мнется Хэчан в ожидании менеджеровского автомобиля. Он прикладывает ладони друг к дружке и поднимает их на уровень лица, горячо выдыхая на кожу, что спасает, конечно, не очень, но избавляет от ощущений подоспевшей осени хотя бы на несколько коротких секунд. Наверное, относится к сезону неодобрительно парень, все-таки, немного больше, чем любит его. Ни одно физическое осознание спада температур не пойдет ни в какое сравнение с тем, как острые морозы касаются горячего юного сердца. Вот уже который год подряд с наступлением холодов Донхёк испытывает упадок сил и нежелание стремиться за лучшим. Каждый раз в одно и то же время к нему в двери стучится безжалостная подруга хандра, а юноша находит ей объяснение далеко не с первой их встречи. Осень — это, и правда, время перемен. Общество привыкло к обманчивому утверждению, что весна — вот она пора любви и расцветов. Но бутоны прекрасных розовых цветов, таких красивых и завораживающих, раскрываются в груди одного начинающего айдола, как только под ногами начинает без устали шуршать дорожка опавших листьев. Хэчан понял, что влюблен, еще в, казалось бы, таком далеком прошлом году. Впервые — когда коснулся кончиками пальцев ладони предмета своего воздыхания, а второй раз состоял из чужой ладони и его бедра, соприкоснувшихся друг с другом в не предвещающий никакой беды момент всеобщего веселья и развлечений. Ли Донхёк не верит ни в какие цветочки и ни в каких порхающих в животе бабочек, но не находит ни одного логичного объяснения ощущениям, которые вызывает у него внутри Ли Минхён. Пожалуй, можно даже сказать, что парень ненавидит осень и каждое ее новое наступление. Все протекает лишь в его голове и никогда не касается чьего-либо еще сознания, но в эти периоды Марк становится отчего-то ужасно красивым. Его поведение и отношение к младшему будто наполняются теплом и заботой, прежде, до знакомства с ним, которые юноша получал лишь от матери и прочих близких родственников, что не влекло за собой ни страха, ни потери ориентации (как в переносном, так и в буквальном смыслах). Все прочие сезоны и времена года пролетают мимо него, не касаясь ни чувств, ни опошленного все той же общественностью сознания. И вот она матушка-осень, нарядная и приятно пахнущая сырой землей после проливных дождей минувшей ночи. Будто назло, Минхён прячется от свалившейся на него меланхолии за спиной тонсэна с его тонной веселых шуток и звонким смехом, укрывающим от всех насущных проблем. Хэчан, как никто другой, умеет вдохнуть в этого человека жизнь и напомнить, что на одной лишь карьере она не кончается. Марку с Хэчаном хорошо и просто уютно, а последний осведомлен об этом не понаслышке. С приходом осени юноши проводят больше времени вместе, и Донхёк чувствует, как с каждым днем тоска все плотнее и плотнее обхватывает его скользкими щупальцами, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пока они нескончаемо торчат бок о бок, выполняя домашнее задание и время от времени раздражая друг друга неожиданными толчками в ребра или несильными пинками в поясницу за излишнюю шумность, он отчего-то чувствует себя неописуемо счастливым и подолгу держит на губах улыбку, поворачиваясь к хёну спиной. А потом наступают бесконечно длинные минуты болезненного осознания, что все это кончится, как только в комнату зайдет кто-то еще. Хэчаново мышление, как правило, безоговорочно позитивно, а взгляды на будущее оптимистичны и радужны, но даже это не спасает от горького привкуса на языке и неприкрытых печальных взглядов, которыми он награждает книги и исписанные аккуратным почерком тетради. Окончание промоушена с их новой песней для дебюта очередного юнита энсити — дрим, в состав которого входят мини-рукисы, — нагоняет тоску пуще прежнего, и настроение подло машет Донхёку ручкой уже издалека, оставляя его наедине с неутешительными фактами грустных глазок младших участников и щекочущих внутри грудной клетки чувств, не вызывающих ни радости, ни ликования. Сегодня будильник звенит, прежде всего, для самого Ли, которому не терпится приступить к оттачиванию давно заученных движений в танце, что сегодня будет представлен публике в последний раз перед коротким перерывом и сменой расписания. Просыпается он, конечно же, далеко не первым, и выключает звонкую мелодию только после брошенной в его сторону подушки Джено, с которым они сегодня коим-то образом оказались в одной комнате. Прошлым вечером его охватила тревога, будто на предстоящем выступлении что-либо должно пойти не так, и, судя по ощущениям, произойти это должно исключительно по его вине. Поэтому Хэчан поставил будильник, но наутро встает, видимо, не с той ноги — никакого желания пресекать ошибки перед предстоящим выступлением посредством усиленной тренировки в нем не просыпается.

***

Ближе к вечеру, когда яркий шар звезды их солнечной системы лениво закатывается за горизонт, а небо принимает светло-серые оттенки, на улице поднимается сильный ветер, а юноша чувствует выматывающую немощность и усталость, толкающую его совсем не вовремя прикорнуть где-нибудь на диване или в комнате ожидания, когда они до нее, наконец, доберутся. Из предложенных двух вариантов Донхёк выбирает первый и победно занимает место на небольшом диване в гостиной, пока прочие ребята занимаются своими делами и о нем не вспоминают. Подкладывая ладони под голову, он даже не спит, а просто дремлет, но все равно упускает и просто не чувствует момент, когда кто-то подкрадывается к нему совсем тихо и усаживается подле его головы, легонько и ненавязчиво перебирая пальцами выкрашенные пряди волос. Осмысление всей происходящей ситуации приходит к Хэчану лишь тогда, когда он возвращается в сознание и прислушивается к ощущениям собственного тела, что мягко и осторожно шепчет ему о ладони, некрепко сжимающей его плечо в этот момент. Он еще не успевает прийти в себя, но реагирует гораздо раньше, подпрыгивая на месте и оборачиваясь к Минхёну, который незамедлительно реагирует и отрывает затылок от спинки дивана, разлепляя по сонному покрасневшие глаза, бегающие по сторонам и цепляющиеся в итоге за испуганное выражение на лице младшего. — Что случилось? — естественно реагирует кореец на чужую резкость и сначала сладко потягивается, а затем усиленно трет пальцами глаза, прогоняя сонливость и возвращая себя в ряды бодрых. А Донхёку за это время так и не удается подобрать подходящих слов, чтобы объяснить ненормально быстро колотящееся в груди сердце и сбитое ко всем чертям дыхание. На щеке по-прежнему розовеет небольшой след от собственной ладони, а волосы забавно растрепаны и торчат во все стороны, что вызывает на лице Марка короткую улыбку, а у Хэчана — в ответ на нее — только страх. — Пора собираться, — бубнит совсем тихо младший и торопится поспешно ретироваться из гостиной в ванную комнату, чтобы не видеть нахмурившихся бровей и удивленного взгляда. На самом деле, слова срываются с губ необдуманно, а выходить им следует, как оказалось, еще только через сорок минут. Тем не менее, юноша собирается быстро, у него на это уходит всего лишь пятнадцать неторопливых минут. Он копается среди собственных вещей и отыскивает там все себе необходимое, наспех одевается и ломится в дверь младшеньких, рекомендуя им поторапливаться и не тратить много времени ни на развлечения, ни на сборы. Возле входной двери его, конечно же, встречает Марк, и по всему телу проскальзывает волна нестерпимых мурашек, почему он и отдергивает руку, когда чужие пальцы хватают его за локоть. Этот жест выходит у него чисто инстинктивно — Донхёку вовсе не хочется обидеть или разозлить своего друга, но он по-прежнему старается не смотреть ему в глаза, наклоняясь к своей обуви. — Куда ты? — изумленно бормочет почти в самое ухо старший, когда Ли разгибается, натянув первый кроссовок на ногу. — Еще рано, нам нельзя выходить раньше времени, — голос Минхёна звучит строго, будто тот лично заделался в менеджеры и имеет хоть какое-то право запрещать Хэчану делать то, что тому вздумается. Отчасти это, в самом деле, так, но даже статус «хёна» юнита не дает тому полного права командовать участниками группы. — Я немного волнуюсь, хён, — неискренне тараторит он в ответ, выдумывая слова и оправдания на ходу, потому что прежде у него на это как такового времени и не было. — Я просто постою внизу и подышу воздухом, — надевая и завязывая второй кроссовок, юноша поднимается и несколько раз топчется на месте с одной ноги на другую, проверяя максимальный комфорт и удобство своих незначительных трудов секундой ранее. А потом он поднимает взгляд к темным, почти черным, глазам и делает один глубокий вдох, когда челюсть вдруг сводит желанием позвать Марка с собой. — Я никуда, блин, не убегу, не трусь, — очередная задорная улыбка и глупый шлепок ладони по плечу, наверное, должны были старшего успокоить и привести его нервы в порядок, но в ответ звучит только наигранный смех и невнятное «ладно», после чего Донхёк, наконец, выходит за дверь. Осторожность и предусмотрительность — совсем не хэчанов конек. Ветер яростно задувает под плотную ткань толстовки, которая не спасает ни от холода, ни от моросящего дождика. Проходит всего десять минут, и парню приходится снова и снова обдавать покрасневшие кончики пальцев горячим дыханием, которое он старательно задерживает на коже, растирая ладони друг о друга после каждого нового выдоха. Осень в этом году, и правда, выходит уж очень холодной. Автомобиль, за рулем которого будет сидеть их менеджер, подъедет только через десять-пятнадцать минут, а матушка природа совсем не щадит и хлещет по лицу морозными ветрами. Донхёк очень скоро начинает жалеть о своем поспешном решении выбраться на улицу раньше положенного времени, но упрямо топчет асфальт под ногами в нерешительности вернуться назад. Они с Марком Ли неоспоримо близки. Возможно, даже чуточку ближе, чем один из них может себе это представить. Но даже с учетом привязанностей и крепкой дружеской любви, Хэчан глубоко удивляется, когда тот выходит к нему из теплого общежития раньше назначенного времени. Кореец следует примеру своего друга и становится рядом с ним в полной тишине, первое время даже не пытаясь на него взглянуть. А после, не сдерживая улыбки под пристальным взглядом и немыми вопросами, он поворачивается к младшему и пробегает по нему оценивающими взглядами. — Одному, наверное, скучно, — отшучивается Минхён и, ничего приятелю не разъясняя, торопливо развязывает шарф, обмотанный вокруг своей шеи. Донхёка по-прежнему подергивает от холода, а старший буквально чувствует это на расстоянии и спешит накинуть согретую вещь на чужие плечи, растягивая ворот собственного свитера по самый подбородок и поджимая плечи в ответ на неприветливую погоду. Между ними совсем не бывает неловкостей, в общей компании им очень легко. Иногда наивно кажется, будто их отношения ни с чем не сравнимы. Хэчан вовсе не понимает, что нашел и почему продолжает испытывать те самые «неправильные» чувства по отношению к своему другу. Это похоже на бескрайний песчаный пляж с ласкающим слух шумом волн и криками виснущих над берегом бакланов. Или с широким цветочным полем, над которым витает приятный запах и свобода от цивилизации и собственного заточения внутри забитого проблемами и переживаниями разума. Марк дарит ему это чувство свободы за просто так, не требуя ничего взамен. А еще он дарит ему свой шарф. — Тебе помочь? — юноша врезается взглядом в вытянувшееся удивленно лицо и хлопает ресницами, а еще через секунду отрицательно качает головой и хватается пальцами за края чужой вещи, неумело пытаясь завязать его в тугой узел. Иногда Ли Донхёк — совсем дурак. И сейчас тоже. Минхёну больше нечего не остается, кроме как перехватить лихорадочно передвигающееся ладони и развести их в стороны. Он решает промолчать про необычный цвет порозовевших не только от холода, но и заметного смущения щек, чтобы не усугубить ситуацию и не смутить несчастного юношу еще сильнее. Пока он распутывает, а затем перевязывает вместо младшего концы шарфа по новой, Хэчан ни разу не смотрит ему в лицо. Чувство свободы улетучивается в тот же момент, когда костяшкой пальца старший ненамеренно задевает кожу на линии подбородка и тихо извиняется, увлеченный своим делом и кражей донхёковской уверенности в себе. — Удивительно, что ты все еще не умеешь делать это самостоятельно, — подает голос хён, когда заканчивает со своими прежними махинациями и опускает руки, готовый к продолжительному диалогу, длящемуся, пока у них еще есть на разговоры время. Но младший вредничает и отмахивается символичным жестом ладони перед чужим лицом. — Зачем лишний раз напрягаться, если ты готов сделать все за меня? — тот самый Хэчан, который всем знаком и так любим, несносный и глупый мальчишка, каким его знает Марк, ожидаемо пробуждается и гордо задирает голову после уместной, но не слишком умно брошенной фразы. Ли знает его настолько хорошо, что не приходится даже гадать — он понимает все сразу и не мешает младшему предпринимать попытки скрыть свое смущение за маской дурочки и задорного шутничка. Минхён не придает его глупому виду никакого значения, опасливо, будто чего-то остерегаясь, оглядывается вокруг, а затем возвращается в исходное положение, бок о бок с младшим, который нетипично для себя притихает и смотрит прямо перед собой. Донхёк зарывается носом в шарф, который словно по-прежнему пахнет Марком, и стыдливо поджимает прохладные губы; внутри все ликует, когда старший более не мельтешит перед глазами и останавливается где-то возле, так и не ответив на поставленный вопрос. Да, на улице, особенно ближе к вечеру, довольно холодно. Но внутри это совсем не ощущается. В груди расцветают розовые цветы, а в животе порхают бабочки, в которых Хэчан по-прежнему не верит и принимает лишь как простую ерунду. В нем разгорается пламя летнего солнца и прогревает все тело изнутри, разгоняя горячую кровь по жилам и подогревая его подобно разлитому на горячую сковороду растительному маслу. Тупые сравнения. Но и все вокруг абсолютно тупое, особенно Марк, обхватывающий теплыми пальцами его холодную ладонь. Слишком много значения для слишком незначительного жеста. Но Донхёк, тем не менее, все равно сжимает его руку в ответ. И, возможно, он этого совсем не заметил, но осень пришла и для Минхёна тоже.