Я вам, б..., покажу пушистика

Тот лондонский денек выдался потрясающим. На самом деле, так и было. Ветер был умеренным, воздух – свежим, тени от листвы красиво танцевали на деревьях. Обычно Джон видел такие вещи. Он видит и замечает, когда где-то царит красота, в отличие от Шерлока, которого надо схватить за руку, медленно потянуть, задрать ему подбородок, повернуть, направить взгляд. - Вон там, - частенько говорит Джон, показывая на нечто прелестное. – Остановись на минутку и посмотри, Шерлок. Сделай глубокий вдох. Это красота. Увидь это. Не гордись тем, что не видишь этого. Посмотри. Просто смотри. И Шерлок так и сделает. Потому что это действительно красиво, а он усвоил, что красота сама по себе является наградой. Она не несет никакого иного смысла, это верно, и потому не должна бы заслуживать занимать место на его жестком диске, но ради Джона Шерлок выделяет ей место. Короче говоря, сегодня это Джон не видел. Что на самом деле не совсем правда. Джон видел. Он совсем как Шерлок в этом отношении, он не может не замечать определенных вещей. Только вместо улик и преступлений Джон видит роскошь, великолепие или прелестный, прелестный денек. Но сегодня он сказал себе, - «К черту все это,» - и зашагал по парку, разыскивая своего мужа, он пинал прелестные листья своим яростным ботинком (о, да, его ботинок был настолько же яростен, как и он сам, потому что Джон Уотсон настолько чертов засранец, что он способен заставить даже собственное облачение транслировать его ярость, да, черт побери). Итак, в общем, Джон шагал через парк, словно крошечный торнадо из, из разъяренности, и он пинал листья, и хмурился на белок, и пронзал взглядом шипящего гуся (хоть и бросил ему кусочек булочки, завалявшийся у него в кармане), и, серьезно, он не шутил по поводу Я вам всем покажу, а потом вдалеке показался Шерлок, и на секунду Джон прекратил топать и уставился на него. Да, помоги ему господь, Джон был женат шесть недель, а жил вместе с вон тем мужчиной больше двух лет, и он реально до сих пор способен замереть и уставиться на него, потому что никто, никто на земле не верит в настоящую любовь, и песню в сердце, и радость, которая настолько, черт побери, велика, даже тот, кто это испытывает в данный момент, и это ощущение прилетало Джону Уотсону прямо в лоб каждый раз, как и прямо сейчас, когда он просто смотрел на это длинное тело, растянувшееся на прохладной весенней траве, на пену опадавшей листвы, кружившейся вокруг его настоящей любви, один лист приземлился с негромким шлепком на упругую задницу мужчины, и Джон широко улыбнулся, стоя там, неподалеку, он подумал, даже ботаника бессильна перед этой задницей. Да, Джон широко улыбнулся, весь расплылся, такой эмоциональный и тронутый, и он вздохнул, и улыбнулся, и уже собирался переместиться поближе и прикоснуться к этим прелестным бледным щечкам (даже он сам не был уверен, которые именно он имеет в виду), но потом Джон Уотсон вспомнил, что он в ярости, будь оно проклято, он разгневан, спасибочки, он был совершенно не пушистым. Топ. Топ. Топ. Шерлок поднял глаза с почти незаметной, только-для-Джона улыбкой. Джон яростно посмотрел на него сверху вниз и проворчал: - Чем, черт побери, ты занимаешься? Брови Шерлока взлетели до самой челки. Джон бросил взгляд на лист, который по-прежнему был на заднице Шерлока. -Почему ты так зол? Шерлок мог бы сказать Джону, почему тот был так разгневан, но прошло два года, и он усвоил, по крайней мере, следующее: Джон хочет использовать собственные слова, чтобы пролить свет на свой гнев. Или свою страсть. Или свою скуку. Или что там он ел на завтрак. Что бы это ни было, Джон любит быть тем, кто говорит, что это такое. Итак, несмотря на тот факт, что Шерлок уже знал, что это имело некое отношение к миниатюрным достоинствам Джона, и его доброте, и в общем мягкой натуре, Шерлок не сказал ни слова. Он не стал применять дедукцию. Он буквально прикусил губу и посмотрел на Джона снизу вверх, и он ждал, пока это крошечное внушительное существо начнет использовать слова. - Зол? Зол? Зол даже близко не описывает моего состояния. Это даже не масло на моем батоне. Это еле-еле молоко в моем гребаном чае… - (Никто, включая самого Джона, не имел понятия, что он пытался этим сказать.) – зол лишь слегка соприкасается с моим состоянием. А я настолько эпически далек от злобы, что для этого вообще слова не придумали. Ясно? Понятно? Шерлок моргнул, глядя на Джона. Он ничего не ответил. Ни слова. Потому что еще кое-что, чему Шерлок научился за эти годы, заключается в следующем: Несмотря на убедительные доказательства противного, Джон Уотсон не идеален. Прекратите смеяться. Нет, серьезно, перестаньте. Потому что это правда. Даже я знаю, что это правда, а ведь я так предана нашему крошечному титану, что я практически начинаю сюсюкать, как только он входит в комнату. Во всяком случае, со стороны может и кажется, что это крошечное засранское яростное котенкоподобное существо не имеет недостатков, но, честно говоря, у него их полно. Он настолько эпически не идеален, что вы не поверите. Обратите внимание: Джон Уотсон настолько терпелив по отношению к столь многим людям, что он будет последним в очереди практически за чем угодно. Честно, если вы отправитесь в заведение со шведским столом с этим человеком, то, скорее всего, умрете от голода. И это потому, что он будет пропускать всех, пока каждый хотя бы раз не подойдет к столу, а проблема этого в том, что пока все пройдут по одному разу, идиоты, которые были первыми, уже будут подходить по второму кругу, и он будет ждать, пока пройдут они, а потом тормоза, которые были в конце первой волны, тоже окажутся готовы к их второй порции, видите, к чему все идет? Вы умрете от голода прежде, чем Джон хотя бы прикоснется к ненамазанному маслом рогалику. А еще Джон раздражающе хорошо умеет не принимать ничью сторону, если только он абсолютно не вынужден это сделать. Вы можете быть Сатаной на мопеде, ворующим котяток и последнего в мире единорога, и Джон, если есть время, попытается начать с вами диалог, чтобы понять, почему вы занимаетесь тем, чем занимаетесь, если сможет. Если он не сможет, тогда он выстрелит вам прямо в сердце и будет волноваться по поводу ожогов от пороха позднее, но изначально он всерьез попытается не выносить суждений. Так, ну я понимаю, что перечисляя некоторые недостатки Джона, на самом деле угоняю его достоинства и перекрашиваю их, чтобы они выглядели, как недостатки, но есть и настоящий недостаток, и он заключается в следующем: Настолько терпеливого и понимающего человека, как Джон, до смешного просто заставить рассвирепеть. Смотрите: Если Джон заказывает зеленые бобы с маслом в ресторане, и ему приносят зеленые бобы без масла в этом ресторане, Джон Уотсон может не затыкаться по этому поводу весь следующий час. Он может удариться в героическое возмущение, настолько непропорциональное причине, что неоднократно это приводило к тому, что парни возвращались домой, Шерлок загонял все еще жалующегося Джона вверх по лестнице, направлял его в спальню и раздевал раньше, чем добрый доктор успевал заметить, что они уже больше не в ресторане. И это неплохо, потому что к тому моменту Шерлок уже был либо под Джоном, либо в Джоне, и добрый доктор прекращал ныть на достаточно долгое время, чтобы забыть, почему он ныл, а также получить оргазм, а потом уснуть, ну и вот, пожалуйста. Итак. Все ясно? Что Джон Уотсон не идеален? Хорошо. Итак, несмотря на тот факт, что Шерлок уже знает, что его супруг вдруг переключился на какую-то бессмысленную тему, понимает, что несколько тщательно подобранных слов, вероятно, могут усмирить его ярость, все равно Шерлок ничего не говорил, потому что он знал, что если ему не удастся произнести исключительно именно то, что надо, Джон сделает эту штуку, штуку, которая настолько приводит в замешательство, что Шерлок по-прежнему не знает, как с этим справляться, когда это происходит. А штука эта заключается в следующем: Джон станет настолько воспламенен своим гневом, настолько близок к инфаркту, настолько готов-терпеть-ожоги-от-пороха, что Джон опустит подбородок на грудь и посмотрит на раздражающего виновника сквозь ресницы. И знаете что. Знаете что. Джон выглядит настолько божественно восхитительным, когда он это делает, что даже Шерлок – человек, настолько держащий под контролем свое сексуальное влечение, что он способен за три секунды до оргазма на самом деле прекратить двигаться и достать и спустя секунды уже вести совершенно нормальную беседу (знаю, мой мозг тоже не способен это воспринять, а у меня ведь его даже нет) – в общем, этот мужчина, у которого все всегда-под-контролем, настолько возбуждается от этого взгляда, что даже он едва способен совладать с горячим потоком сексуальных о-черт-да гормонов, которые наводняют его систему. Суть в том, что Шерлок не то, чтобы фанат этого подбородок-опущен-ресницы взгляда, если только ему не хочется, чтобы его мозг мгновенно отключился. Или сексуально включился, что примерно одно и то же. Для Шерлока. Короче, суть, которую я так отчаянно пытаюсь донести, в том, что Шерлок прикусил пухлую губу и позволил Джону ныть, потому что если бы он не позволил ему продолжать, то могла бы случиться ресницы-подбородок штука, и смятение, и гнев, и в любом случае лучше вернемся к приступу истерики, который уже и так разворачивался вовсю. - …пушистым, представляешь? Потому что, посмотри на меня. Просто посмотрите, мистер. – Джон указал на всего себя. – Военное ранение. Именно что. Военное ранение типа как крепкий-орешек, вроде как умер, но вернулся к жизни, чертов засранец. Понятно? Да? Как вам такой пушистик? И еще? Еще? Шрамы, Шерлок, шрамы. На руке, плече, бедре. Нет, икре. Нет, бедре. Неважно. Гребаные шрамы. Ясно? Как бы… Что-то ударилось сзади о ногу доброго доктора. Он обернулся и обнаружил старый, квелый, наполовину сдутый футбольный мяч и двоих восьмилеток, стоявших от него в дюжине ярдов и смотревших на него широко раскрытыми глазами. Он улыбнулся, помахал, перебросил утомленный мячик обратно девочкам и повернулся назад, снова посмотрел на Шерлока сверху вниз. -… во множественном числе? Больше одного? Да? Я… - тут Джон понизил голос, - хладнокровно убивал людей, а потом шел на славный ужин в китайский ресторанчик, знаешь ли. Я оперировал под огнем, а однажды посреди достаточно эпичной бомбежки. – Джон нахмурился и ненадолго замолчал. Хорошенький пушистый белый лебедь закричал вдалеке, и насупленные брови Джона Уотсона практически эволюционировали в биологическое оружие, и он подытожил свою тираду прямо там и прямо тогда, всего несколькими словами. - Итак. Да. С меня хватит. Мне нужно, чтобы вы встали, мистер Холмс-Уотсон, и пошли со мной. Потому что я тебя сейчас трахну. Так жестко и быстро, что у тебя зубы будут клацать. Так грубо и безжалостно, что потом тебе понадобится холодный компресс и какой-нибудь нестероидный противовоспалительный препарат. У нас будет самый резкий, острый, примитивный секс, что у нас когда-либо был. А потом, вот тогда, Джон сделал паузу и глубокий вдох, и он стал ждать. Да, он вежливо ждал, знаете ли, разрешения. Что не имеет никакого отношения к тому, чтобы быть пушистым, и добрым, и милым, и хорошим, и Джоном, верно? Вееееерно. Вздох. Иногда мой самый любимый человек во всем мире бывает таким идиотом.