Closer to Me

Хисока не привык быть один. Чувствовать одиночество — да. Но он никогда прежде на самом деле не оставался один. Даже сидя взаперти в клетке, он мог ощущать эмоции домочадцев, непрошенными гостями ввинчивающиеся в голову. А больница оказалась одним огромным круговоротом тел и чувств, бо́льшую часть которых составляли горе и боль. До своей смерти всё, чего хотелось Хисоке — это остаться одному. Теперь так и было. Не круглые сутки, разумеется: в течение дня отдел Сёкан кишел людьми. А вот по ночам даже мысли ближайших соседей казались лёгкими шёпотами. В голове Хисоки никогда прежде не бывало так тихо. Это ощущалось совсем не плохо. Хисока ни за что не променял бы это чувство обратно на острые муки госпиталя или холодную скорбь родного дома. И всё же ему было непривычно. Нельзя сказать, что собственные мысли составляли Хисоке приятную компанию. Прошло три дня с окончания его первого дела, которое сам Хисока счёл феерическим провалом даже по меркам новичков. Большинству синигами наверняка удавалось провести первое расследование без того, чтобы их похитили, а напарнику по их вине выпустили кишки. По счастью, коллеги Хисоки были слишком удивлены его согласием остаться напарником Цузуки, чтобы вспоминать остальное. По крайней мере, Тацуми и шеф оценили его последующую усердную работу. Судя по всему, Цузуки уже пятьдесят лет не сдавал отчёты вовремя. А ещё не умел пользоваться компьютером, и почерк у него был как у трёхлетнего ребёнка. (Хисока ни разу не пользовался компьютером до того, как поступил в Сёкан, но быстро учился. Он же не был идиотом, в отличие от некоторых). Хисока предчувствовал, что впереди его ждёт бесконечное переписывание отчётов Цузуки. Тем больше причин выспаться и набраться сил. Однако сон продолжал ускользать от него. Возможно, Хисоке удалось бы заснуть, закрой он глаза хоть ненадолго, но каждый раз как он смыкал веки, ему вспоминалось… всякое. (Нож, женщина, кровь, луна, сакура). Наилучшим решением было просто не спать. Даже мимолётная мысль о проклятых метках вызвала их к жизни, и Хисока подавил волну тошноты. Стук в дверь вырвал его из размышлений, и метки проклятия потускнели. Хисока бросил взгляд на часы. Половина десятого. Не глухая ночь, конечно, но слишком поздно для визита соседа с просьбой одолжить соевый соус. Это был Цузуки. Разумеется, это был Цузуки. При виде Хисоки он принял в равной мере застенчивый и радостный вид. В мыслях его царила мягкость, в которой Хисока узнал эффект алкоголя, хотя пьяным Цузуки не выглядел. — Что ты здесь делаешь? — спросил Хисока. — Хотел с тобой поговорить. — Цузуки отводил глаза, и даже со всей своей эмпатией Хисока не мог понять почему. — В полдесятого вечера? Цузуки поиграл бровями. — Я тебе помешал? У тебя в гостях девушка? — Что? Нет! — Парень? — Опять же, нет! Да что с тобой такое? — Ну вот, Хисока снова покраснел. Чёрт бы побрал этого Цузуки, и как ему это удавалось? Тот посерьёзнел. — Извини. Я просто хотел поговорить с тобой. Что ж, Хисока не мог вечно держать его на пороге. — Ну, входи тогда уж. Цузуки последовал за ним, как щенок. — Садись, — велел Хисока и сунул ему в руку стакан воды. — Пей, иначе утром будешь мучиться похмельем. Цузуки расплылся в улыбке. — Обо мне не беспокойся, у меня не бывает похмелья с пары рюмок. Хисока закатил глаза. — Тот факт, что ты этим гордишься, чести тебе не делает. — Несколько секунд он наблюдал, как Цузуки пьёт. — Ты что-то хотел мне сказать? — О, — Цузуки уставился в пол. — Да нет, ничего. — Цузуки. Тот поёрзал. — В общем, ты не обязан оставаться моим напарником. Тацуми подберёт тебе другую работу. Хисока нахмурился. — Эй, я же сказал, что буду твоим напарником, разве нет? — Да, но ты не хочешь им быть. — С чего ты взял? — Ты сам так говорил. Ах, да. Верно, Хисока говорил это. Раз или два. Или десяток. — Ты размазал масло по моему рабочему столу. Перевернул мой компьютер. Спрятал свои пончики в моём ящике. — Хисока выходил из себя уже от одних воспоминаний, но сдерживался. — Я злился, только и всего. Ты раздражаешь меня, Цузуки. Очень. Но… — «Но ты пришёл за мной. Мне было холодно, одиноко и страшно, а ты пришёл за мной. Ты заслонил меня от него своим телом. Ещё никто и никогда не приходил мне на помощь». — Но я по-прежнему твой напарник, — закончил Хисока. — К тому же, не хочу прибавлять Тацуми лишней работы с документами. Цузуки улыбнулся. — Значит, напарники? — Да. Напарники. А теперь отправляйся домой. Если завтра опоздаешь на работу из-за похмелья, Тацуми с тебя шкуру спустит. — Говорю тебе, не будет у меня похмелья. — Как скажешь. Только после ухода Цузуки Хисока вспомнил о своей усталости. Он лёг в постель, ожидая, что пролежит без сна всю ночь, но в итоге заснул довольно быстро. И хотя сон его был беспокойным, спалось ему в ту ночь крепче, чем за всё время с первого расследования. Цузуки не страдал похмельем на следующее утро, но всё равно умудрился опоздать. Хисока швырнул ластик ему в голову. * * * Это был первый раз, когда Цузуки приходил к нему, но далеко не последний. Визиты его были беспорядочными, без какого-либо расписания, и он частенько появлялся в самое неудобное время. Однако Хисока привык к мысли, что рано или поздно Цузуки покажется у него на пороге. После битвы с Саргатанасом Хисока тоже надеялся, что Цузуки зайдёт просто так, без приглашения. Обычно в том, что касалось дружеских жестов, ему не требовалось поощрение Хисоки. Однако Цузуки, оставаясь на работе, по большей части, самим собой, перестал беспокоить Хисоку в свободное время. И только тогда Хисока осознал, насколько он полагался на Цузуки, рассчитывая, что тот, как обычно, пренебрежёт возражениями и явится к нему домой, несмотря на притворное раздражение Хисоки. Цузуки требовалось успокоить, это было ясно как день. Проблема была в том, что Хисока абсолютно не умел успокаивать. Не то чтобы он не заботился о своём напарнике: просто Хисока проявлял заботу, подсовывая ему таблетки от головной боли во время похмелья (и едва не убивая его в попытке удержать вселившегося в Цузуки демона от убийства всех, кого тот любил, но Хисока старался об этом не вспоминать), а не подбирая правильные слова. Для человека, способного читать мысли, Хисока чертовски плохо умел подбирать правильные слова. Цузуки явно не обращался ни к кому другому за помощью, следовательно, помочь ему было задачей Хисоки. Только вот как. Когда он подошёл к входной двери, то даже не был уверен, что Цузуки дома. Может, тот в данную минуту где-нибудь напивался, почём Хисоке знать? Но Хисока понимал, что если позвонит заранее, Цузуки примется уверять, что с ним всё нормально и приходить не стоит. (Хисока поступил бы так же, позвони ему Цузуки хоть раз до своего визита). К счастью, Цузуки оказался дома, избавив Хисоку от излишней неловкости. — Хисока? Тот выставил перед собой наполненную тарелку. — Моя соседка, Ямагучи-сан, напекла слишком много печенья и попросила поделиться с тобой. — Ямагучи-сан действительно напекла печенье, но только потому что Хисока её попросил. Взамен ему пришлось несколько часов выслушивать её воркование о том, какой Хисока милый молодой человек, раз так заботится о друге. Это всё к тому, что Цузуки теперь у него в долгу за это печенье. У напарника загорелись глаза. — Спасибо, Хисока! Цузуки занёс тарелку в дом, переключив своё внимание на сладости и подарив Хисоке краткую передышку. Но тот понимал, что долго она не продлится. Он пришёл сюда поговорить. Проблема была в том, что он до сих пор не знал, что сказать. — Концерт Хидзири прошёл отлично, — произнёс он наконец. Хоть с чего-то надо начать. Цузуки напрягся — всего на долю секунды, так что даже ожидавший этого Хисока едва заметил. — Ага. Проклятье, да как тут можно правильно подобрать слова? — Знаю, мы не смогли спасти Казусу, — продолжил Хисока, — но ты спас Хидзири. Цузуки опустил взгляд на свои руки. — Нет, это ты его спас. А я его убил. Хисока озадаченно моргнул. — Ты этого не делал. Голос Цузуки дрогнул. — Но думал, что сделал. А потом обнаружил, что вместо него убил тебя. — Ну, меня-то ты точно не убил. Я же не мёртв. Точнее, не мертвее, чем был. — Я чувствовал это, — тихо произнёс Цузуки. — Чувствовал, как ты умирал. — Цузуки… всё было не так уж страшно. — Прозвучало тщетно, но это была правда. Быть изрубленным тесаком оказалось чертовски больно, и Хисока с радостью проживёт остаток своей бессмертной жизни без ощущения вываливающегося из глазницы глаза — но настоящая смерть была ужаснее и длилась намного дольше. Куда хуже были минуты до того, как на него опустился тесак. Хисока знал, что перед ним демон, но это руки Цузуки касались его тела и голос Цузуки шептал ему на ухо, и, даже просто вспоминая это, Хисока ступал на опасную дорожку. С тех пор бывали моменты, когда Хисока представлял ладони Цузуки на своём теле. На краткий миг мысли оставались приятными, но затем эти ладони всегда превращались в руки демона или Мураки, а дальше начинался привычный кошмар. — Не так уж страшно? — Подавленное недоверие в голосе Цузуки заставило Хисоку вынырнуть из мыслей. Он пожал плечами. То, что пришло ему на ум, лучше было не озвучивать — всё равно не поможет, — а самому объяснить не получалось. — Это был он, а не ты. Это не твоя вина. — Едва слова слетели с языка, Хисока понял, что и они не помогут. Этот идиот вечно считал себя во всём виноватым. — Мы напарники, ясно? Были, есть и будем. Этого ничто не изменит. Цузуки слабо улыбнулся. — Печенье очень вкусное, — произнёс он спустя некоторое время. — Я передам Ямагучи-сан. — Хочешь чая? — Да, конечно. Насколько видел Хисока, ему не удалось ничего исправить. Но и хуже он не сделал. Уже достижение. * * * Доставив Хисоку и Цузуки в безопасное место после затопления «Королевы Камелии», Тацуми бросил на Хисоку один-единственный взгляд и велел отдыхать до конца недели. Злясь на самого себя и стыдясь проявленной слабости, Хисока хотел было возразить, но не нашёл в себе сил. Той ночью приснившийся ему кошмар был иным. Детали остались прежними: луна, сакура, прохладный воздух, — но на этот раз Хисока был не только жертвой, но и самим маньяком. А затем сон поменялся, и уже не Хисока беспомощно раскинулся на траве, а принцесса Цубаки — с остекленевшим взглядом и в пропитанном кровью платье. Дрожь — и принцессу Цубаки сменил Цузуки. Хисока отчаянно пытался остановиться, однако чувствовал ту же жестокую, тошнотворную похоть, с которой познакомил его тогда Мураки, но на этот раз исходила она от самого Хисоки, а жертвой её стал Цузуки; и Хисока знал, что Мураки оказался прав: они с ним были одинаковыми. После этого Хисока уже не пытался заснуть. Он почти решил не открывать дверь позже тем утром. Знал, что за ней Цузуки, и не был уверен, что готов его видеть. Но при этом он понимал, что Цузуки запаникует, если ему не открыть, и Хисоке не хотелось иметь дело с паникой. (А единственное, что приносило утешение, это воспоминание о том, как Цузуки обнимал его в вертолёте, но это неважно). — Привет, — неловко поздоровался он. — Привет, — отозвался Цузуки. — Чем занимаешься? — Читаю. — Скорее, «пялюсь в никуда с книгой в руках», но сойдёт. — А-а. Интересная книга? — Нормальная. — Хисока сделал глубокий вдох. — Могу почитать тебе вслух. — Даже не будь он эмпатом, он мог ясно видеть облегчение на лице Цузуки. Хисока не был таким уж хорошим рассказчиком, но вечно рассеянный Цузуки слушал его на удивление внимательно. Хисока читал, пока не охрипло горло, после чего закрыл книгу и откашлялся. — Не хочешь пообедать? — Ослепительная улыбка Цузуки стала ему ответом. Цузуки молчал практически всё утро, что было просто неслыханно, однако обед развязал ему язык. Хисока не возражал против его пустой болтовни. Тишина была странной, хоть и приятной, но Цузуки не был Цузуки, если бы молчал весь день. Во время краткого перерыва в большей частью односторонней беседе Цузуки сказал: — Это нормально. Хисока поднял на него озадаченный взгляд. — Это нормально — чувствовать себя плохо, — пояснил Цузуки. — И мы не обязаны это обсуждать. Но я твой напарник. Поэтому я здесь. Если ты того хочешь, разумеется. Хисока позволил тишине воцариться на некоторое время. — Ты, наверное, посмотри, есть ли что интересное по телевизору. А я сейчас подойду. Он не мог обсуждать это с Цузуки. Не сейчас. Возможно, никогда. Но Хисока плакал в его объятиях, и, пусть и презирал себя после, в тот момент это чувствовалось правильным. И то, что происходило сейчас, тоже чувствовалось по-своему правильным. Цузуки достаточно было быть здесь, а Хисоке — знать, что в следующий раз он тоже будет рядом с Цузуки. Потому что следующий раз будет, у них обоих. Не было смысла кривить душой. По крайней мере, им не придётся переживать это в одиночку. * * * Напряжение, которое Хисока ощущал в мышцах при ходьбе, несомненно, носило психосоматический характер. Ватари заверил, что все раны, полученные в пламени Тоды, полностью зажили, однако Хисока по-прежнему чувствовал их под кожей. Под той самой кожей, где лежало проклятие Мураки, напоминавшее о себе в самый неподходящий момент. Сохранившееся проклятие означало, что Мураки всё ещё жив. Хисоке полагалось ненавидеть этот факт, но какая-то нездоровая часть него была этому рада. Он не желал, чтобы Мураки умер от чужих рук. Ему хотелось — ему нужно было, — чтобы его лицо было последним, что увидит Мураки перед смертью. Кровь Хисоки по-прежнему кипела жаждой мести. И не только за себя. Подойдя к входной двери, Хисока постарался отогнать мрачные мысли подальше. Сейчас ему нужно думать о Цузуки, а не о Мураки. Цузуки не открывал довольно долго. А когда распахнул дверь, на губах его играла фальшивая улыбка, которая, к счастью, сменилась искренней, как только он увидел своего гостя. — Привет, Хисока. — Я принёс десерт. — Хисока протянул ему торт в неловком подобии подарка. — Торт! — Цузуки мгновенно выхватил его у Хисоки из рук. Пока напарник нарезал и накладывал угощение, Хисока наблюдал за его движениями. В том, как Цузуки держался, сквозило что-то неуверенное. Эмоции его были тихими, приглушёнными, но Хисока чувствовал знакомые вину и тоску. Однако к ним примешивалась искренняя радость от присутствия Хисоки, и тот отчасти успокоился. — Я есть не буду, — предупредил он, заметив, что Цузуки отрезал кусок и для него. Пусть крошечный, но торт оставался тортом. — Ну пожалуйста, Хисока, — взмолился Цузуки, распахнув глаза. — Я один не справлюсь. — Ещё как справишься. Ты у меня на глазах и больше съедал. Цузуки улыбнулся. — Может, я просто хочу разделить его с тобой. — Ладно, — закатил глаза Хисока. — Уговорил. Вместо того чтобы сесть за стол, они переместились на диван. У Хисоки проскользнула мысль о крошках, которые, несомненно, забьются под диванные подушки, но он от неё отмахнулся. Мебели Цузуки хуже уже не станет. Торт оказался слишком сладким, как он и подозревал. Хисока ел крохотными кусочками, зная, что Цузуки на него смотрит. — Ты мало ешь, — заметил тот. — Нормально я ем, — ответил Хисока. — Я же не такой троглодит, как ты. — Хотя Цузуки был прав, в последние дни Хисока мало питался. Столько всего навалилось: какая уж тут еда, когда собственные мысли не дают покоя. Мысли обо всём, что случилось. Страхи Цузуки о том, что он не человек, его похищение, его попытка суицида. Всего этого оказалось слишком много: Хисока не знал, как с этим справиться. В тот момент было так легко и естественно попросить Цузуки жить для него, однако теперь Хисока начал понимать, что это значило. «Жить» означало куда больше, чем просто «не умирать». Хисока даже не знал, хотел ли Цузуки на самом деле быть здесь или только мучился ради него. Он не знал, чем заполнить воцарившуюся тишину. Она вовсе не была неуютной, но Хисока всё же жалел, что не умел в нужные моменты подбирать подходящих слов. — Здо́рово, — мягко произнёс Цузуки. — Я рад, что ты здесь. «Но рад ли ты тому, что ты здесь?» — подумал Хисока, но промолчал. — Я всегда буду здесь, — сказал он вслух, чувствуя себя слегка неловко. — Когда бы я тебе ни понадобился. — Он покосился на Цузуки и увидел, что тот смотрит на него с такой неприкрытой, непередаваемой нежностью, что у Хисоки перехватило дыхание. Было бы проще простого сократить расстояние между ними и прижаться к губам Цузуки своими. Но что-то удержало Хисоку. Он не знал точно, кто из них не готов к этому, он сам или Цузуки, однако в тот момент Хисока почувствовал странную уверенность, что в их случае дело обстоит не в «если», а в «когда». Им некуда было спешить. Они придут к этому в своё время. Или не придут. Но впервые в жизни Хисоке хотелось быть оптимистом. — Я тоже рад, что я здесь, — сказал он. Цузуки придвинулся ближе, и хотя первым порывом Хисоки было отстраниться, он остался на месте. Это был Цузуки. Здесь Хисоке ничего не грозило. Здесь они оба были в безопасности. Насколько это возможно. Пока прошлое преследовало их по пятам, а сны населяли кошмары, нигде не было по-настоящему безопасно. Но здесь было близко к этому. И этого было достаточно. Хисока не знал, что ждёт их в будущем. Не знал, станет ли он спасением для Цузуки, хватит ли его одного, чтобы компенсировать мучительную вину и страдания, которые тот испытывал за своё существование. Но здесь и сейчас Хисоки было достаточно. Он чувствовал это в мыслях Цузуки. Достаточно. Хисока прижался к Цузуки ближе и ощутил его удивлённую радость. Этого было достаточно.