the soul you used to be

Ему четырнадцать, а ей девятнадцать, когда они впервые встречаются. 
 Он смазлив, худощав и молод; она на высоких каблуках, в короткой юбке и жутко сердитая, ведь вынуждена быть нянькой в те редкие моменты, когда она находится в родном дистрикте. 

 Они хотят, чтобы она показала ему ту верёвку, которой надо связать себе руки, и ту тряпку, в которую стоит помалкивать. 
Ему шестнадцать, а ей двадцать. 
 Его красивое лицо перекошено от отвращения к себе, а душа разъедает плоть не хуже серной кислоты; она садится рядом и подмешивает ему в напиток то, что поможет ему забыться. 
 Ему девятнадцать, а ей двадцать три. 
 Он смотрит, как малышка Креста переступает трупы на пути к победе. «Какая ирония», — думает он и ухмыляется; она забирает у него стакан и ухмыляется в ответ, прежде чем он услышит звуки удаляющихся шагов. 
 Они были одержимы идеей `истории любви` двух дивных людей. Увы, Креста не могла справиться с этим, когда они надели на неё корону и выставили лучшим трофеем на карнавале.
 Ему двадцать четыре, а ей двадцать восемь. 
 Он сумасшедше влюблён, глубоко опечален и невероятно зол, его ненависть распространяется электрическими зарядами по его венам, парализуя возможность трезво размышлять; она берёт его за руку, уводит подальше от сцены и целует в лоб. — Пожалуйста, — он просит в последний раз; она улыбается. — Я не хочу потерять и тебя. — Таков наш удел, Финник, прими это наконец. А теперь пошли делать то, что получается у нас лучше всего, — играть. Фальшивые улыбки, слёзы, чувства. Разодранные и сломленные, они злы на реальность. 

 Ему двадцать пять, а ей двадцать восемь. 

Она сидит за длинным столом, а рядом с ней Блеск, улыбается так, как не улыбалась никогда. Он садится между Кашемир и Мег, не в силах сдерживать улыбку в ответ.