Не допусти новых.

У Сехуна своя драма в сердце и свой экшн в голове, когда это смешивается, то получается драма полная экшена, которая надламывает и без того хрупкое душевное равновесие, если таковое, конечно, ещё осталось. У него белые повязки на запястьях, которые он мастерски прячет под длинными рукавами вязанного свитера. Волосы выкрашены в цвет миндаля, за окном промозглая осень, а на сердце взбесившиеся кошки с острыми, как то лезвие, когтями. Он не знает, какое сегодня число и который час. Ему, если честно, нет дела. Ему нет дела до всего на свете, даже до собственной жизни, если ту можно назвать таковой. Многие скажут, что парнишка просто в депрессии. Просто забивает голову чушью. Просто творит глупости, потому что молод и ветер в голове. Если бы только знать, что каждый день он берет в руки рамку с фотографией, на которой он сам и тот, по вине которого на запястьях белые повязки. По несколько раз в день парень проводит по глянцевому снимку пальцами, а после размазывает по лицу горячие слезы. За окном осень, а на улице непозволительно тепло для этого времени года. Сехун бы укутался в любимые объятия, но эта роскошь теперь не его. Не ему предназначена та теплая улыбка, не ему предназначены поглаживания по колену и выше, не он спит в объятиях вечно горячих рук. Не он, не с ним, не ему. Слишком много «не» для одного. Он приходит каждый день и проверяет в порядке ли его приятель. Какое к черту «в порядке»? Сехун не в порядке ровно с той минуты, как услышал звонкое «Мне с ней лучше!». Бэкхён смотрит на посеревшее лицо друга, на перемотанные, чуть ли не до локтей, руки. Он не знает, что ему сказать, что сделать. Бэк в растерянности, Сехун вне своего тела и с зажатой у груди фотографией и лезвием на столике. Будь воля Бёна, и он бы снова выкинул всё острое из квартиры друга, но какой смысл, если он снова всё это купит. — Сехун, пожалуйста, хотя бы поешь, — Бэк присел на самый край дивана и провел ладонью по щиколотке парня, привлекая к себе внимание. — Бэкхён, пожалуйста, прекрати, — голос хрипит, а глаза уже достаточно припухли. — Се, но так нельзя. Ты же понимаешь, что должен жить дальше. Понимаешь же? На нем свет клином не сошелся! — парень всплескивает руками в эмоциональном порыве. — Это ты не можешь понять, что мне просто осточертело всё. Как ты не поймёшь? Мне дышать больно! Мне больно существовать! Я знаю, что он в этом городе. Я знаю, что он засыпает и просыпается в объятиях с какой-то девушкой, а не со мной. И знаешь, я даже и не помню, почему он так резко ушел, — О странно улыбнулся и слезы закапали с ресниц на серую майку, которая сильно растянулась. И по-хорошему её было пора выкинуть. — Пожалуйста, Сехун, я не знаю, как тебе помочь, но хотя бы оставь в покое свои руки, пожалуйста. Умоляю, — Бён бы схватил друга за руки, но боялся причинить ещё больше боли, хотя он не был уверен, что Се её почувствует. Парнишка не определенно ведет плечами. Опускает глаза и уже привычным им обоим жестом, размазывает слезы по щекам. Поднимает покрасневшие глаза на друга и слабо давит улыбку, а Бён готов разрыдаться, потому что слишком много боли в натянутых в улыбку губах и полных слез глазах, но дергает уголки губ вверх и тут же опускает. Сехун прислоняется головой к спинке дивана и стеклянным взглядом смотрит на друга, понимая, что приносит ему собой не мало хлопот и было бы хорошо, если бы он, Сехун, уже загнулся. У Бэкхёна Чанёль, а Се непростительно ворует одного у другого. Он ненавидит себя за всё это. За порезы на руках, истерики до срыва голоса, за переживания друга, который уже и сам не прочь рыдать от безысходности. Бэкхён уходит спустя ещё час. Он укрывает друга теплым пледом, Се наконец угомонился и провалился в дрёму. Бён тихо прикрывает за собой дверь, оставив другу записку о том, что ушёл, но скоро вновь вернется. — Алло? — как-то заспанно слышится в трубке. — Привет, как дела? — стараясь делать голос как можно дружелюбнее, поинтересовался Бэк. — Бэкхён? Привет, нормально. Почему звонишь? — У тебя, обмудок, нормально. А знаешь каково Сехуну? Бедный ребенок. Я не знаю, что для него сделать, чтобы ему полегчало. — Сехун? Что с ним?! Он в порядке?! — Нет, он далеко не в порядке. — Я приеду. — Пожалуйста, Чонин, отпусти его. Сделай что-нибудь. Сехун подрывается с дивана, когда слышит трель противную звонка. Он видит записку и думает, что вернулся Бён и его ничуть не смущает, что у друга ключ есть, а в дверь настойчиво звонят. О надел кофту и пошаркал к двери, но в ту же секунду пожалел. Чонин без лишних разговоров шагнул в квартиру, взглядом цепляясь за белые повязки на руках. Се взгляд ловит и спешит натянуть рукава до самых пальцев. Ему не хочется говорить об этом, ему не хочется видеть родные черты лица, ему не хочется смотреть в глаза, что сейчас так пытливо пытаются поймать его. А Чонин не может успокоить саднящее сердце, которое от вида рук его, по идее уже и вовсе не его, мальчика, чуть ли не выскакивает из груди. — Чонин, зачем? — хрипло вырвалось из губ парня, а у Чонина снова затормозило сердце от вида красных, некогда шоколадных, глаз. — Нет, Сехун, это ты скажи мне. Что ты вообще делаешь?! — Ким закрыл за собой дверь, останавливаясь слишком близко к Се. О опустил глаза и направился в гостиную, не зовя за собой Кима, он и так пойдет следом. Парень уселся на диван и подобрал ноги под себя, а Чонин оглядывается вокруг. Сехун всегда любил порядок, сейчас же вокруг царил абсолютный хаос. Пустые бутылки по углам гостиной, использованные бинты, разные упаковки. Глаза Чонина натыкаются на лезвие с подсохшей кровью, которая могла в таком виде сойти за ржавчину. — Неужели я так был нужен тебе, Сехун? — с неким удивлением интересуется шатен. — Даже больше, чем ты мог представить, — упираясь лбом в свои колени, прохрипел О. Кай присел перед ним на корточки, внимательно разглядывая макушку и вцепившиеся в волосы пальцы. Аккуратно коснувшись ладони, Ким хотел её сжать, но Хун дёрнулся так, будто его сейчас полоснули тем самым лезвием. Чонин вздрогнул и поднял глаза на задрожавшего парня.  — Нет. — Что «нет», Сехун? — Нет, Чонин, не дотрагивайся, пожалуйста. Ким в шоке расширяет глаза, а О пытается сдержать подступившие слезы, но губы всё же дрожат. Не слушая протестов, Чонин подсаживается к парню и обнимает за плечи. Сехун задыхается собственными слезами, чувствами, ощущениями. Чонин совершил ошибку. Огромную. Бэкхён мог не позвонить, а Чонин так и не узнать, что его сокровище медленно усыхает. С той девушкой, к которой ушел, он встречался ещё несколько недель, а после разошелся. Он понял, что девушка была увлечением мгновенным в помутневшем разуме, а Сехун любовью всей жизни, но вот так явиться на порог после того, что сказал пред своим уходом? Сехун очень горд и мог бы окатить чем-нибудь. Если бы только Чонин видел, как было плохо О, то вернулся бы раньше. Намного раньше. Ещё до того, как тот притронулся к своей молочной коже тонким холодным металлом. Он бы непременно хотел вернуться в прошлое и исправить тот миг, в который разрушал всё то, что они строили на протяжении четырех лет. Сехун смотрит на застывшую в воздухе ладонь шатена. Он помнит насколько она горяча, а его вечно холодные ладони. Он хочет это тепло, ему нужно оно. Немного дергано и робко, но тянет руку навстречу горячей ладони. Чонин вздрагивает от прикосновения холодных пальцев и поднимает взгляд и чуть отстраняется, чтобы заглянуть в лицо. — Чонин, пожалуйста. Ким хмурится, пытаясь понять, о чем просит парень, но, когда видит, как тот тянется к нему, сразу же понимает. Подаётся навстречу и накрывает его искусанные сухие губы своими. Сехун забывает, что значит дышать. Он мечтал о таком в самых дальних уголках сознания. И вот он, Чонин, живой и горячий, как прежде, что на мгновение это кажется иллюзией. Он бы отдал всё на свете лишь удержать Кима рядом. — Пожалуйста, — рвано выдыхая просьбу в пухлые губы, хрипит Сехун. Чонин понимает, что тот имеет в виду, подхватывает под ягодицы и целует в шею, оставляя алое пятнышко. Сехун обхватывает его за шею, ближе прижимаясь и дышит глубоко и хрипло. Ему нужно тепло Чонина, ему катастрофически необходимо ощущать его руки на себе и ни на ком больше, только они, сейчас, здесь, вместе, навсегда. Чонин роняет Сехуна на кровать и наваливается сверху, осыпая открытые кофтой ключицы поцелуями. Сехун тяжело дышит и ведет руками по груди, а Чонин тянется к штанам, которые тут же стягивает с худых ног парня, с кофтой О расправляется сам. Ким тянется к тумбочке у кровати, в которой они всегда хранили смазку, но Сехун ловит его за запястье. — Нет, Чонин, нет. — Се, — Ким хмурится, показывая свое несогласие. — Не нужно, Чонин. Я не могу терпеть. Парень качает головой и всё же тянется к ящику. Достает лубрикант, но выдавливает его себе на ладонь, а после размазывает по члену. Сехун следит за его движениями и в глазах плывет от срочной потребности почувствовать его, Чонина, в себе. Ким видит это и наклоняется к лицу Се, который замер, не в силах отвести взгляда, от блестящего смазкой органа шатена. Оставляя влажные поцелуи на шее и ключицах, Чонин подаётся вперёд, проникая в податливое тело под ним. О прогибается в позвоночнике до хруста, рот открывается в немом крике. — Четыре года вместе, а ты всё такой же до умопомрачения узкий, — тихо порыкивает в ключицы Чонин. — Ещё, — просьба вырывается тихим всхлипом. Чонин выполняет её беспрекословно, меняя угол проникновения, попадая по простате. Сехуна тут же подбрасывает на подушках и он стонет в голос, срывая и без того, напряженные связки. Чонин блаженно закрывает глаза, слушая любимый голос и набирая обороты. О царапает его плечи и совсем немного грудь, сильнее стискивает бока бедрами, тихо просит ещё и быстрее. Чонин не может отказать и вдалбливается в него всё сильнее, надрачивая в такт движениям. Сехун мечется под ним и громко стонет. Пара движений рукой и О кончает, пачкая свой и Кима живот белесыми каплями. Чонин толкается глубже и замирает, тяжело дыша. Сехун смотрит в глаза Кима и пытается отогнать непрошенную влагу. Шатен распахивает глаза и гладит Се по щеке. — Нет-нет, малыш, я не уйду. Я буду с тобой. Только прости меня и не гони. Позволь быть рядом. — А как же…она? — Извини, пожалуйста, умоляю. Она в прошлом. Я совершил ошибку, огромную. Прости. Сехун слабо улыбнулся и уткнулся лбом в плечо парня. Чонин замер, боясь даже вздохнуть. — Чонин, ты же знаешь, что я сейчас скажу. Чонин натянуто улыбнулся и поднялся с кровати, натягивая джинсы. Сехун тут же подорвался с кровати и схватил Кима за пояс штанов. — Нет, не это. Ты же знаешь, что я чувствую к тебе. Я не могу так отпустить тебя. — Так не отпускай. Держи. Я не хочу отпустить тебя. Если бы я только мог, я бы вернул время назад, чтобы этих бинтов не было на твоих руках. — Сделанного не исправить, но ты можешь сделать так, чтобы не появилось новых. Чонин поднимает глаза и порывисто обнимает за хрупкие плечи, зарываясь носом в мягкие волосы на макушке, а Сехун привычным жестом для обоих размазывает слезы по щекам. На этот раз от облегчения и счастья.