Одержимость

Солнце неумолимо печёт, пробиваясь даже сквозь тонированные стёкла в салон и, будто в насмешку, норовит ослепить. Стекло между задним сиденьем и водителем поднято, все окна в машине прозрачные лишь изнутри, Бен знает это, но всё равно у него ощущение, что он голый в толпе. «Дурак, ты актёр, тысячи смотрят на тебя каждый день, что вдруг за паранойя?!» Мысли скачут, от волнения и проклятого южного солнца к лицу волнами приливает жар. Ну…если совсем честно, то не только от этого. Слева от него, на расстоянии вытянутой руки сидит Мартин и смотрит в окно. И всё. Этого вполне достаточно. Нет, это даже слишком. Бен не привык к такому. Это бывает так редко, что каждый раз оглушает, это как мешком по голове, как удар молнии, как… Он недовольно морщится и мысленно одёргивает себя: «Как девчонка, в самом-то деле!» «Это» началось на съёмках «Шерлока». По крайней мере, в тот период его жизни. Оно как-то незаметно пробралось в его голову, сердце, его лёгкие наполнялись «этим» вместо воздуха, расщепляли до молекул и несли в кровь… Кровь обегала всё тело, и вот он уже полностью заражён «этим», каждая клетка пропитана сладким мучительным ядом, и нет от него спасения. Он даже дал «этому» название – одержимость. К счастью, раньше он никогда не подпадал под болезненную зависимость от чего-то или кого-то, поэтому дать имя этому состоянию он мог, полагаясь лишь на интуицию. Иногда он думал, что ему в каком-то смысле повезло: дожил до 36 лет счастливым, в общем-то, человеком. Ведь часто незнание и составляет безмятежность, не зря же говорят про «счастливое неведение». Желание накатывает так же, волнами, как жар с улиц Города Ангелов. Бен не так давно открыл в себе новую, слегка неожиданную черту, – мазохизм. Ему, оказывается, нравится распалять себя, зная, что желаемого он не получит… По крайней мере, не сейчас. Не здесь. Он снова хмурится и выдыхает с задержкой. Снаружи доносится шум вечернего мегаполиса, слегка приглушённый, благодаря качественной звукоизоляции машины, но Мартин всё равно улавливает этот едва слышный вздох и поворачивает голову к нему. Пару секунд они просто смотрят друг на друга. Бену кажется, что ничего в мире не осталось, всё заволакивает туманом, когда Мартин обращает на него свои тёмно-голубые, такого джинсового цвета, глаза. Странно, думает Бен, раньше он был уверен, что они карие. Одновременно с этой мыслью вспыхивает другая, из тех, к которым он уже немного привык за почти 3 года. Его мозг прикидывает, возможно ли прямо сейчас опрокинуть Мартина на сиденье и… Нет, обрывает он эту тёмную часть себя. Опомнись, старина, вы не в номере отеля, не в трейлере на съёмках, не на необитаемом острове! Вы едете на Эмми! Удовлетворись уже тем, что, благодаря каким-то высшим силам, не иначе, тебе удалось устроить так, что вы едете туда вместе. Видимо, в его глазах что-то проскальзывает, Мартин вообще очень чувствителен к малейшим изменениям выражения его лица. «Мы настроены друг на друга, как два чёртовых передатчика», - мысль пронзает не мозг даже, а сразу сердце, и оно тут же откликается, щемит так тоскливо, будто жалобно поёт струна на ветру. - Бен… не надо. Всё хорошо? Он кивает и отворачивается к своему окну. Ни одному нормальному человеку не нравится, когда к нему испытывают жалость, а на лице Мартина сейчас именно такое выражение – понимание, полное принятие, мягкая попытка успокоить. Как мать, прижимающая взбудораженного ребёнка к животу, гладит его по голове, пытаясь усмирить, шепчет что-то в макушку. Бен не любит это жалостливое, всепрощающее лицо у Мартина. Он предпочитает видеть его искажённым гримасой мучительного желания, ведь в такие моменты он смотрится в это лицо как в зеркало, и это заводит ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда уж … Скоро они уже приедут, и иллюзия уединения развеется, не успев начаться. Они так редко бывают вдвоём, Бен может пересчитать эти моменты по пальцам. И ведь так будет всегда, они никогда не смогут позволить себе ничего больше, кроме взглядов на публике и, большей частью, поспешных потрахушек в каком-нибудь укромном углу. Именно потрахушек, так низко, мелко, вульгарно, но как ещё это назвать? Тоска, болото какое-то, от этих мыслей хочется выть. Он отсидел ногу. Бен потягивается, меняя положение, сползает ниже, откидывается на спинку и чуть разваливается на сидении. Левая рука расслабленно лежит на кресле, кожа прохладная и шершавая, это приятно. Стараясь заглушить неуместный сейчас приступ грусти, он усилием воли сосредотачивает своё сознание на левой ладони. Если почти полностью выпрямить пальцы, то рука повторит изгиб края сиденья. Если сжать пальцы в кулак, а потом снова распрямить на кресле, то почувствуешь, что кожа под пальцами чуть влажная и от этого ещё более прохладная. Если… Что ещё «если», Бен понять не успевает, потому что в этом миг поверх его ладони ложится правая ладонь Мартина. Бен замирает, закусывая нижнюю губу и зажмуриваясь, пережидая оглушительный натиск желания, мгновенно прошивающего его каждый раз, когда Мартин касается его, даже ненамеренно. Каждый миллиметр его кожи, к которой прикасается эта маленькая ладонь, Ощущает её, именно так, с большой буквы, упивается этим прикосновением. Будто всё его существо сконцентрировалось сейчас в левой кисти. Бен чувствует пульсацию крови в каждом пальце. Он завидует своей руке, хочет уменьшиться, чтобы поместиться полностью под ладонью Мартина, чтобы чувствовать прикосновение всем телом, сразу. Минуту или две рука Мартина лежит неподвижно, а сам он – Бен открывает наконец глаза, но голову не поворачивает, лишь косится влево – всё так же безучастно смотрит в окно на бесконечный ряд высоченных пальм вдоль дороги. Затем, будто почувствовав изнеможение Бена, рука начинает двигаться. Движения совсем простые, Мартин гладит его руку, темп скорее успокаивающий, но Бену уже всё равно. Его уносит. Он тяжело сглатывает, мельком смотрит на водителя, чуть опускает голову и впивается взглядом в две сплетённые руки, отлично смотрящиеся на фоне тёмно-вишнёвой кожи салона. Он поворачивает руку ладонью кверху. «Да, давай, мучай себя до конца!» Теперь ощущения такие, будто Мартин нежно гладит его по оголённым нервам. Наслаждение и боль. Вечные спутники друг друга. «У него такие маленькие руки. Они похожи на руки ребёнка. И в таком случае то, что я испытываю к нему... Это извращение». Действительно, то, что он чувствует к Мартину, он не чувствовал больше ни к кому другому. Бесконечная, всепоглощающая нежность и такая же безбрежная, дикая, неконтролируемая похоть. Адский коктейль. Рецепт его тайной мании. Хотелось гладить его по голове, тискать, как котёнка, а потом засаживать ему по самые яйца, грубо, стремительно, так, чтобы ему больно было. Безумие, одним словом. Самое настоящее. Теперь Мартин будто издевался (хотя, что это я, одёрнул себя Бенедикт, он и так постоянно издевается надо мной) – кончики пальцев гладили только ладонь, периодически надавливая на ту самую точку у основания большого пальца… «Таких» точек Бен в своё время насчитал на себе 7: по одной в каждой ладони и в своде стопы, по одной в районе скул и одна внизу живота. Эта последняя была главной – желание зарождалось в ней и мгновенно распространялось по всему телу, концентрируясь в периферийных «центрах». Щекам давно уже невыносимо жарко, Бен напряжённо дышит, раздувая ноздри; сознание полностью сосредоточено на том, чтобы продолжать контролировать своё тело. Они уже подъезжают, машина замедляет ход. Времени на то, чтобы прийти в себя, совсем не остаётся. Мучительные поглаживания прекращаются, зато вместо них Мартин начинает совершать ладонью волнообразные движения сверху вниз, слишком хорошо имитирующие другие, знакомые любому человеку. Бен задыхается и отвечает точно такими же движениями собственной левой руки. «Боже, как это жалко смотрится со стороны: два взрослых мужика сидят в машине и левая рука одного трахает правую руку другого!» Машина плавно тормозит и наконец замирает. Бен моргает и думает, что сейчас на брюках разойдётся ширинка. Возмущённо поднимает глаза на Мартина: и не стыдно ему?! - И что теперь? Ты вообще соображаешь? Это его первые слова за всю поездку. Наверно, поэтому голос такой хриплый. Мартин лукаво улыбается, расцепляет их свившиеся руки и выпрямляется, застёгивая пуговицу пиджака: - У тебя был такой убитый вид, что я решил, пусть лучше он будет хотеть меня, чем жалеть нас обоих. Я был не прав? - Чёрт, Мартин, не мне надо было Шерлока играть, ей-Богу! Бен удивлён (снова!) проницательностью Мартина, ему неудобно сидеть, лицо его пылает, и он не представляет, как выйдет из машины в таком виде, но да, это всё же лучше, чем печаль. Поэтому он тепло улыбается уголками губ. Мартин смотрит на него, глаза смеются. - Я пошёл, отвлеку их на пару минут, но ты давай чухайся быстрее и тоже выходи. Он коротко выдыхает и открывает дверцу. Свет, звуки, горячий ветер врываются в машину. Бен неприязненно смотрит на этот внешний мир, забирающий у него его смешного маленького человечка с пепельными волосами. Мартин ловко, без суеты вылезает из машины, улыбаясь, и сразу же машет кому-то. Бен смотрит на его затылок – волосы у него такие мягкие, он помнит, - скользит взглядом ниже, по спине – закрывает глаза на мгновение, почти ощущая под ладонями вспотевшие лопатки, - ещё ниже – и тёмная страсть снова поднимает в нём голову, - он отчаянно мотает головой и отворачивается. Дверь захлопывается и он снова в относительной безопасности, тишине и спокойствии салона. - Сэр? – стекло, разделяющее салон пополам, опускается, и водитель оборачивается к нему. - Да-да, просто двоих сразу им многовато, - усмехается Бен, приглаживая волосы и изо всех сил пытаясь затолкать поглубже обезумевшее либидо. «Ладно, как есть». Он открывает дверцу со своей стороны, делает приемлемое выражение лица и, щурясь, вылезает в душный лос-анджелесский вечер. ****************** На красной дорожке не протолкнуться. Мартин, отпозировав прессе, дожидается его у входа. - Иди вперёд, - бросает Бен, не глядя на него. - Знаю я тебя. Будешь пялиться, - Мартин тоже не смотрит на него. Весь его вид излучает живейший интерес к происходящему, он вертит головой во все стороны, улыбается, здоровается со знакомыми. Бен знает, что это напускное, они оба на работе, так и надо, но сам он так не умеет. Он вроде бы делает всё так же, но когда видит потом где-нибудь свои фотографии, то замечает, что на 9 из 10 он не улыбается, а глаза не улыбаются вообще ни на одной. Другое дело – фото, где они вместе с Мартином. Ему даже неудобно смотреть на себя на них, настолько всё написано у него на лице. Он улыбается как-то немного застенчиво и весь будто сияет мягким светом. - Конечно, буду, - он ухмыляется и засовывает руки в карманы, - но я же знаю, что ты этого тоже хочешь. Он круто поворачивается к Мартину, слегка нависает над ним и пристально смотрит в его смеющиеся глаза. - Завтра какая-нибудь газетёнка напишет, что «мистер Камбербэтч пожирал глазами своего партнёра по «Шерлоку» на красной дорожке «Эмми», - Мартин смотрит с вызовом. - Пусть, - он так близко сейчас, Бен невольно переводит взгляд на его губы. – Я так хочу тебя. Я хочу тебя, Мартин. Хочу взять тебя…прямо здесь. - Бен…перестань. Ты знаешь, я тоже хочу тебя. Обещаю, я придумаю что-нибудь. Дай мне время до конца церемонии, - Мартин серьёзно кивает, деловито облизывает губы, чем зарабатывает возмущённый взгляд Бена. – Что? - Ничего, - Бен сглатывает и распрямляется, скользя взглядом по многочисленным камерам, торчащим то тут, то там, как диковинные перископы, ищущие свою цель. – Давай, вперёд. Он делает шутливый жест, будто пропускает вперёд даму. Мартин галантно склоняет голову – Бену кажется, что ещё чуть-чуть и тот присядет в реверансе – и проходит в самую гущу смокингов и платьев со шлейфами. ************************* Пробираясь вслед за другом к главной лестнице, Бен думает о том, как же удивительно, просто непостижимо, они подходят друг другу. Вот рост, например. Он переводит взгляд на макушку перед собой. Эти 14 сантиметров разницы идеальны. Бен даже сам себе не может объяснить, почему. Просто идеальны. Всё, что касается Мартина, идеально. Впереди пробка, похоже, кто-то так неудачно даёт интервью, что загородил дорогу. Поток людей останавливается. Это шанс, упускать который он не имеет права. Бен выуживает руку из кармана и плавным движением кладёт её Мартину чуть ниже талии, безошибочно нащупывая под одеждой чуть выпирающую бедренную косточку. Он тут же ощущает, как всё тело Мартина едва заметно напрягается. Это так приятно – пугать его. Но надо отдать ему должное: больше он никак не реагирует. Так они стоят пару минут. Бен тает и из последних сил борется с собой. Желание нарастает снова, но сейчас ему точно нельзя расслабляться и позволять этому мощному мутному потоку унести себя. Кругом люди, а главное, камеры. К счастью, толпа снова начинает двигаться, Мартин делает шаг чуть шире, и Бен позволяет своей руке соскользнуть, предварительно, правда, широко мазнув ею вниз по бедру. *********************** Бен не может понять, досадовать ли ему на того, кто занимался рассадкой в зале, или возносить ему благодарственные молебны. Как бы то ни было, Мартин совсем рядом с ним, а точнее – сзади. Бен ёрзает в кресле, машинально прислушиваясь к щебетанию за спиной. Рядом с Мартином уже кто-то сидит, и он мило беседует с соседками. В ряду Бена кресла ещё пусты, поэтому он предоставлен самому себе и, пользуясь этим, немного расслабляется. Оглядывает зал в поисках Марка, Стивена, Сью и вообще каких-нибудь знакомых, кто не был бы ему неприятен. Наконец, он замечает их: все трое сидят вместе чуть ближе к сцене. Стивен что-то оживлённо рассказывает (он всегда так увлечён, о чём бы ни говорил, улыбается Бен), повернувшись к Марку, Сью склонилась к ним. Марк внимательно слушает и смеётся (что за жизнерадостный человек!). Все трое издали напоминают банду подростков, обсуждающую очередную шалость. В груди теплеет. Они – одни из немногих, кто всегда приятен Бену, кто не раздражает его и с кем ему так уютно. И ещё с ними спокойно. Этого ощущения так мало в жизни Бена, особенно последние 3 года, когда на него свалились слава и Мартин. Последний сводит его с ума, заставляет его гореть живьём, кричать от счастья и чернеть от тоски, но с ним не бывает спокойно. С Мартином всё всегда как-то с надрывом, как-то болезненно. Их отношения с самого начала напоминали Бену нечто психоделическое и не совсем в рамках нормы. Очнувшись от мыслей, он увидел, что зал почти полон. Бен перебросился парой фраз с девушкой, сидящей рядом, и обратил свой третий глаз назад, к Мартину. Оборачиваться он не стал, хотя искушение посмотреть на объект своего безумия было сильным. Вместо этого он прикрыл глаза и представил во всех деталях фигуру в кресле позади себя. Костюм по фигуре, руки, наверняка сцепленные в замок на животе, характерный наклон головы…и взгляд, упирающийся аккурат ему в затылок. Бен всегда безошибочно чувствовал взгляд Мартина на себе. Вот и сейчас голову будто жёг узконаправленный солнечный луч, хотелось извернуться и уйти с его пути. Бен пошевелился и чуть задрал подбородок. Теперь взгляд не обжигал, а скорее обволакивал его всего, и он нежился в тепле любимых глаз. - Ты похож на кота, которого чешут за ушком, - шёпот опалил правое ухо, Бен вздрогнул и открыл глаза. – Не забывай, где находишься. - Когда ты так близко, я забываю, как меня зовут, не то что где я, - прозвучало очень сентиментально, он скосил глаза на профиль Мартина и чуть покраснел. Мартин молча положил руку Бену на плечо и чуть сжал. Жест говорил: «Я здесь, я знаю, что творится с тобой, я понимаю тебя и принимаю». Бен глубоко вдохнул. «Старею, наверно. Как ещё объяснить эту розовую ваниль у меня вместо мозгов?!» Однако у него есть оправдание самому себе. Он не видел Мартина чёртову уйму времени, их разделяли тысячи миль, недели работы на износ, а через день они снова расстанутся, Бог знает, на сколько. Потянутся месяцы разлуки, будет лишь несколько коротких звонков, смс, отправленных украдкой и сорванных, будто запретный плод, и сила мысли, не дающая забыть, что они есть друг у друга где-то в этой звёздной круговерти. Вот поэтому он имел полное право сейчас размякнуть, как тряпка, не видеть, не слышать и не воспринимать ничего, что не касалось его «предмета». ***************************** В зале было душно, несмотря на кондиционеры. Бен изредка выплывал из мыслей, чтобы понять, близок ли момент, когда можно будет расслабиться на after-пати, где будет много холодных напитков и совсем не будет камер. Лишь некоторые моменты заставили его встряхнуться: объявления номинаций «Шерлока» и последующие бесконечные проигрыши. Было неприятно, конечно, но не более того. Он никогда не переоценивал значение всех этих наград. Вместо получения статуэтки он пару секунд смотрелся в экран, как в зеркало, отмечая, что выглядит вполне презентабельно и по его лицу ну никак нельзя понять, что он ведёт изматывающую борьбу с внутренним демоном. Пресловутый демон оказался поглаженным по шёрстке во время объявления номинации Мартина. Этим Бен мог заниматься непрерывно: просто сидеть и глядеть на это, в сущности, заурядное лицо, обрамлённое пепельно-русыми волосами. Что он и делал: не оборачиваясь, смотрел на того, кто сидит сзади него, буквально в полуметре. Когда они впервые встретились на кастинге к «Шерлоку», Бена поразило то, какой уверенностью веяло от Мартина. Тогда он подумал, что это вполне закономерно для людей маленького роста, особенно мужчин. Потом, узнав некоторые факты биографии «доктора», он расширил своё мнение по этому вопросу. Мартин родился в провинции, был самым младшим из пятерых детей в семье. Такие обстоятельства часто, хоть и не всегда, формируют целеустремлённость, упорство, даже некоторую наглость…и, в конечном счёте, создают уверенность в себе, которая сквозит в каждом жесте и которая так необходима в жизни. Рафинированные дети, родившиеся в столице и бывшие единственными у своих родителей, обычно слабы и неприспособленны к жизни. Конечно, тут же всплыло банальное сравнение с тепличными и дикорастущими цветами. Бен любил своё детство, оно было счастливым, он не знал недостатка ни в любви, ни в материальных благах, но, ибо всё имеет свою оборотную сторону, это привело к тому, что он так и не смог до конца побороть комплекс по поводу своей внешности и, что важнее, так и не приобрёл ту железобетонную уверенность в себе, что привлекала его (и далеко не только его!) в Мартине. Бен был профессиональным актёром, он отлично умел скрывать то, что надо было скрыть, но внимательный наблюдатель всё же смог бы заметить признаки его неуверенности в себе. Он сам отлично видел их на журнальных фотографиях, на снимках фанатов, даже в профессиональных фотосессиях. Их не было лишь в кадре, поэтому он любил свою работу, и его фото в образе того или иного героя были единственными, на которые он смотрел с удовольствием… Думать об этом всегда было не особо приятным, но мысли его часто сворачивали в эту сторону. Возможно, потому, что, сходя с ума по Мартину, он невольно сравнивал себя с ним; эта его уверенность невозможно заводила Бена, но одновременно он ненавидел её, ведь она отнимала у него друга. Вокруг Мартина всегда было шумно, кто-то вечно толпился рядом с ним. Он напоминал Бену маленькое, но очень шустрое солнышко, в чьих лучах любило греться слишком много народа. Аманда очень умная женщина. Мда. Вот тут действительно лучше прекратить рефлексировать. Мысли с не свойственной им лёгкостью перескочили на БАФТУ двухгодичной давности. То время Бен помнил как постоянный фейерверк. Он будто заново родился тогда: всё было таким новым, чувств было столько, что временами ему казалось, что он оглохнет. Всё происходило одновременно: успех «Шерлока», расставание с Оливией, усиливающаяся одержимость Мартином. Последнее было самым ярким и затмевало всё остальное. Он будто попал в смерч и знал, что вращаться ему там суждено ещё очень долго. Всё происходило впервые, словно он вернулся в юность: впервые сходили вместе на запись вечернего шоу, впервые посещали вместе разнокалиберные церемонии и впервые стояли, обнявшись и по-братски держа одну БАФТУ на двоих*… Когда становилось совсем тоскливо, Бен доставал телефон и вглядывался в фотографии того памятного вечера. Ему нравился Мартин на них, он снова выглядел уверенным и даже чуть самодовольным; ему нравился он сам, выражение его лица было мягким, умиротворённым, а рука так крепко обнимала Мартина. Бен был счастлив в тот вечер, награда Мартина была ему дороже, чем десяток своих собственных, если бы он их получил. Они вместе позировали прессе, и, на секунду прикрыв глаза, можно было представить, что не нужно больше скрываться, воровато оглядываться, жалко отдёргивать руки и отшатываться друг от друга… Бен мотнул головой, и реальность вернулась. Автоматически хлопая очередному победителю, он нашёл глазами троицу во втором ряду. Они тоже хлопали, но Марк вдруг резко повернул голову и пристально посмотрел ему прямо в глаза. На лице у него застыло непонятное выражение: смесь участия и угрозы. Это было так по-майкрофтовски, что Бен даже слегка вжался в спинку кресла. Марк едва заметно осуждающе покачал головой и отвернулся. Чёрт. Бен знал, что Марк слишком наблюдателен. Он очень любил его, как друга, но из-за этой проницательности чуть побаивался. Они никогда не говорили об этом, но Бен был уверен, что Марк если не знает точно, то подозревает наверняка. Это иррационально пугало, хотя разумом он и понимал, что именно Марк – последний человек, которого стоит опасаться в этом вопросе. Он бесконечно тактичен - настоящий англичанин, к тому же он гей. Но всё равно, от понимания, что светилось в его взгляде, становилось неуютно. Бен был даже рад, что «Шерлок» не выиграл ни в одной номинации. Ведь иначе пришлось бы выходить всем составом на сцену, стоять рядом с Мартином и изнемогать. Или ещё хуже: выходить туда одному, благодарить маму, Бога, продюсера и «лучшего доктора Ватсона в мире», видеть, как он сидит там, в зале, слушает его сбивчивую речь, чуть вытянув шею, смотреть в ответ и снова чувствовать, что мир теряет чёткость…Нет уж, лучше пусть «Шерлок» проиграет, а он тихо посидит до конца церемонии. Эгоистично, да. Но никто не представляет себе, с чем ему приходится бороться, когда Мартин рядом. ***************************** Слава Богу, церемония наконец-то завершилась; вставая с кресла и потягиваясь, Бен предвкушал лёгкую болтовню с Моффтиссами и вообще, какое-то подобие отдыха. На выходе из зала снова возник затор. Мартин куда-то испарился, не сказав ему ни слова; остальных тоже не было видно. Продвигаясь черепашьим шагом в холл, Бен раздумывал, что будет лучше: если они окажутся за одним столиком или за разными. Мазохистская его часть требовала первого, разум – второго. Как водится в этой жизни, всё оказалось третьим вариантом. Не без труда найдя в полумраке стол со своей фотографией, а затем и стул, Бен с облегчением присоединился к уже сидевшему Марку. - А Стивена где потерял? – приветственно улыбнулся он, опускаясь слева от Гэтисса и ища глазами минералку на столе. – Я думал, с ума сойду от жары. - Они со Сью воон там, - махнул рукой Марк, - с Мартином. Бена прошиб пот от его слов, но он уже привык к такому эффекту от любой фразы с этим именем. Состроил недоумённую гримасу: - С чего это вдруг они нас разбили? Кто вообще занимается рассадкой на таких мероприятиях? Такое ощущение, что это случайные люди. Бен с наслаждением осушил стакан. Ледяная вода чуть приглушила пожар у него внутри. В указанном Марком направлении он не смотрел. - Видимо, они считают, что мы будем более полезны обществу, если обратим внимание на других людей…а не замкнёмся на беседе нашей маленькой тёплой компанией, - Марк сунул руки в карманы и откинулся на спинку, переведя глаза на Бена. «Я прекрасно понял намёк, Марк. Ещё тогда, в зале. Я знаю, что тебе не всё равно, что ты беспокоишься за нас всех. Но, умоляю, прекрати это. Я как-нибудь сам справлюсь». - В таком случае, я категорически не прав насчёт этих людей! Они, наоборот, слишком хорошо знают всех нас, - усмехнулся он. Марк слегка поджал губы, но тут, к счастью, их беседа с двойным дном прервалась появлением хозяйки стула справа от Марка, так что Бен был (до поры, до времени, разумеется) оставлен в покое. Пирушка началась, народ кругом энергично ел, пил и общался. Обменявшись ничего не значащими фразами с соседями по столику и выслушав неизбежные в такой ситуации соболезнования по поводу проигрыша «Шерлока», Бен принял безразличный вид и начал рассматривать зал. Столик, на который показал Марк, находился впереди и чуть левее, через ряд от их собственного. Мартин сидел лицом к Бену, и последнему повезло настолько, что на пути его взгляда не мешалась ничья голова. Он впился взглядом в комедийно серьёзное лицо, смутно белеющее в полумраке. Мартин, как всегда, хохмил, глаза всех, сидящих вокруг, были прикованы к нему. Бену не было слышно, что он рассказывал, но это явно была какая-то байка: люди улыбались в предвкушении смешной развязки. Наконец Мартин замолчал, сделав театральную паузу, его подвижное выразительное лицо усилило эффект, и последняя фраза потонула в дружном хохоте. Стивен рядом с ним мелко трясся, запрокинув голову. Сам Мартин не улыбался, как и подобает настоящему шутнику, он просто выглядел довольным. Поёрзав на стуле, он усмехнулся уголком губ, выгнул бровь и уткнулся взглядом в тарелку, яростно пытаясь насадить что-то на вилку. Затем неожиданно поднял голову и посмотрел Бену прямо в глаза. «Он умудряется флиртовать со мной, даже сидя на расстоянии 20 метров», - теперь ему было очевидно, что Мартин наблюдал за ним так же пристально. Бен обожал его. Он мог бы сейчас встать и пройти по столам и головам людей, совсем как Шерлок, прямо к «своему блогеру». Мартин склонил голову к плечу и облизнул губы, взгляд его скользнул от глаз Бена ниже – по шее, по рубашке на груди, и снова вверх, остановившись на губах. Бен задохнулся, чувствуя, как окончательно пробуждается зверь внутри него. То тёмное, что он испытывал к Мартину, напоминало ему сюжет какого-то фантастического фильма, типа «Чужих» или «Сумерек», где внутри героев живёт Нечто. Оно непонятно, опасно, угрожает жизнью и здоровью. От него можно ожидать чего угодно, и неизвестно, как от него избавиться. У этого ощущения будто был свой собственный разум, независимый от воли Бена. «Общались» они посредством интуиции. Вот и сейчас Бен обречённо осознал, что всему есть предел, и больше ему сегодня не удастся утихомирить желание. Он столько раз с начала сегодняшнего вечера подавлял его, что это обернулось против него. Необратимый процесс запустил Мартин своим провокационным поведением; всё, что можно было сделать теперь – оттянуть неминуемую развязку. И опять Мартин каким-то сверхъестественным способом всё понял. Он стрельнул глазами по сторонам, что-то быстро обдумал и, снова встретившись с Беном глазами, едва заметно кивнул. Жест был таким «джоновским», что Бен улыбнулся, хотя челюсть мучительно сводило. Марк что-то спросил, Бен был ему бесконечно благодарен за это, всё, что угодно сейчас, лишь бы отсрочить погибель. Он был уверен, что желание, достигнув пика и не найдя выхода, толкнёт его на какой-нибудь дикий поступок, и всё пойдёт прахом: их карьеры, репутации, отношения с близкими, всё, всё. Поэтому Бен с готовностью повернулся к другу; тема разговора неожиданно увлекла его, принеся некоторое облегчение. Гэтисс искусно оплетал Бена словами, страхуя, будто гамаком, от бездны, что упорно тянула его в себя. Похоть тлела внутри, все 7 точек ныли, внизу живота тянуло, но пока всё было терпимо. Незнакомая актриса за столиком попросила рассказать его о съёмках «Шерлока». Бен с энтузиазмом взялся за дело, Марк рядом хмыкал и изредка вставлял комментарии. Наконец-то время полетело, перестав изображать из себя безногое существо, барахтающееся на одном месте. ************************** Тарелки пустели и снова наполнялись, алкоголь туманил мозги, накал эмоций нарастал, барьеры снимались. Многие вставали из-за столов: кто-то шёл на танцпол, кто-то выходил покурить и проветриться. Бен окончательно расслабился; вальяжно развалившись на стуле, он вполуха слушал болтовню той актрисы, которая спрашивала его про «Шерлока». Девушка льнула к нему, он не мог понять, на автомате это у неё получается или он ей правда приглянулся. В принципе, она была бы довольно милой, если бы не типично американская «лошадиная» челюсть и чрезмерная разговорчивость. Возможно, раньше он бы даже смог закрутить с ней что-то несерьёзное… Раньше, но не сейчас. Внутри глухо заворчала, заворочалась темнота; Бен отвёл взгляд от тонкой руки, будто ненароком лёгшей на его, и нашарил глазами Мартина. Тот будто только этого и ждал. Снова слегка кивнул, сложил салфетку и, продолжая что-то говорить соседке справа, встал. Пару минут постоял, непринуждённо опираясь о спинку стула, - собеседница, задрав голову, никак не желала отпускать его. Тут на помощь пришёл Стивен: с комично-укоризненным видом он что-то сказал девушке, все засмеялись, и она наконец отстала. Мартин улыбнулся совершенно донжуанской улыбкой довольного кота, и до Бена донеслось: «Не скучайте, я скоро!» Уже начиная пробираться между столиков к выходу из зала, Мартин снова посмотрел на него. Взгляд его был тёмным и многообещающим. ***************************** В ушах зашумело так сильно, что в первый момент Бен подумал, что звук идёт извне. «Немного осталось, возьми себя в руки, чёрт тебя дери! Размазня!» Вряд ли это самоодёргивание на него подействовало, обычно от него не было толка; скорее всего, чудище внутри него почувствовало приближение триумфа и мобилизовалось в предвкушении. Бен тут же собрался, хмель мгновенно выветрился; он выпрямился, застегнул пиджак на одну пуговицу, с милой, но непреклонной улыбкой пресёк вялые домогательства актрисульки и осмотрелся. В зале ничего не изменилось: так же играла музыка, и танцпол шевелился в такт, как многоногое и многорукое существо, так же тянуло откуда-то сигаретами и ночными цветами, так же мерно гудели разговоры. - Отсидел пятую точку, - как можно непринуждённее ухмыльнулся Бен, поворачиваясь к Марку, - пойду проветрюсь. -Удачи, - только Марк умел одним словом выразить столько смыслов и подсмыслов. Бен приподнял брови и поджал губы, зная, что это придаёт его лицу выражение кроткой беззащитности, и надеясь, что Марк поймёт месседж. Встал. Покачнулся и оперся кончиками пальцев о стол. «Вроде бы не так много выпил» Бен кривил душой: само собой, он знал, от чего кружится голова и мурашки волнами пробегают по всему телу. Определённых усилий ему стоило не спеша идти по залу: руки в карманах брюк, на лице ленивая полуулыбка. Зверь внутри выл, задрав косматую голову, царапал когтями душу, нашёптывал: «Плюнь на всё, беги, сломя голову, не разбирая дороги, беги, не трать драгоценные минуты на приличия, беги, найди его и возьми!» Никто не смотрел на него, но Бену казалось, что он идёт сквозь строй враждебных глаз, что следят за каждым его движением. Выйдя, наконец, из зала, он передёрнул плечами и глубоко вздохнул, пытаясь успокоить отчаянно колотящееся сердце. Куда идти? Почему эти мероприятия всегда устраивают в огромных отелях? Это не Beverly Hilton, это какой-то лабиринт Минотавра! Но не успело его и без того нестабильное состояние дополниться паникой, как ноги сами понесли его куда-то. Хотя на пути ему попалось несколько служащих, он предпочёл не привлекать внимание, спрашивая дорогу. Зачем? Бен ощущал себя самонаводящейся ракетой: даже не зная, где цель, он безошибочно двигался к ней. Коридоры с множеством ответвлений, небольшие, роскошно обставленные холлы, красные ковровые дорожки, уходящие в перспективу…Опустив голову, Бен отстранённо следил за собственными ногами: чёрные лакированные ботинки то бесшумно ступали по мягкому ворсу, то мерно стучали по блестящим мраморным плитам. Попавшееся на пути окно рассказало ему, что ночь уже вступила в свои права. Бен не торопился: ни к чему, жертва никуда не денется, она дождётся его и добровольно сдастся. Эти мгновения предвкушения он любил чуть ли не больше, чем то, что следовало за ними; чудище сидело на задних лапах, из пасти капала слюна. Неизвестно, когда это случится в следующий раз, поэтому надо насладиться процессом сполна, каждой секундой, каждым этапом. Бен считал себя нетерпеливым человеком, но в такие моменты он будто превращался в кого-то другого, в гурмана, смакующего еле уловимый запах любимого блюда и идущего на него через весь дом как по компасу. Но в то же время он был и оленем в период гона: учуять желанную цель за десятки миль и стремглав мчаться к ней, тяжело поводя боками и обдирая кожу о кусты… «Тьфу ты! Что за бред лезет в голову! Найди его и выеби, о чём тут говорить!» Мат мысленно и вслух был последним и самым верным признаком крайнего возбуждения. Желание вспыхивало, как костёр, в который подкидывали сухие поленья, когда Бен произносил про себя все известные ему нецензурные слова в отношении Мартина. Зверь нетерпеливо поскуливал, подбирался, сжимался, как пружина, готовый броситься. Очнувшись, он обнаружил себя стоящим у мужского туалета. Невидимый след вёл сюда. Зачем-то пригладив волосы дрожащей рукой, он посмотрел вправо-влево по коридору – пусто – и, вдохнув, как перед прыжком в воду, вошёл. ***************************** Дверь беззвучно закрылась за ним, отодвигая весь мир на задний план. Мартин неподвижно стоял перед рядом сверкающих чёрных умывальников и смотрел в зеркало, но когда Бен вошёл, он сразу же обернулся к нему. Несколько долгих минут они молчали, насилуя друг друга глазами. Плотная тишина обложила их со всех сторон, как вата. Лишь сердце тяжело бухало где-то в горле, да в ушах одуряющее шумела кровь. Лицо пылало, на глаза наворачивались слёзы, горло сдавило; Бен приоткрыл рот и тяжело дышал, как рыба, выброшенная на берег. Страсть совсем измотала его, он отчётливо ощущал, как противно слабеют и подкашиваются ноги. - Долго же ты, - хрипло произносит Мартин. Голос его с трудом достигает Бена, будто продираясь сквозь вязкое нечто, окружающее их. - Я бы разорвал тебя на куски, если бы мог, - с трудом выталкивая слова из горла, отвечает он. Мартин поднимает подбородок, будто раздумывая над его словами, затем резко опускает голову и облизывает губы, исподлобья глядя Бену прямо в душу, так внимательно и серьёзно, словно видит беснующееся там чудовище его желания и совсем не боится его. - У тебя не так много времени, а у меня его ещё меньше, потому что я торчу тут уже давно, ты очень долго не шёл, - повторяет Мартин, и последние крохи сознания Бена улавливают обиду и скрытый страх в его голосе. Лишь за это он готов ради Мартина на что угодно, спрыгнуть со скалы, улететь на Луну, задушить его в объятиях. - Не беспокойся, за последние три года я кое-чему научился. Опомниться не успеешь, как будешь оттрахан по полной программе, - грубо говорит Бен. В один прыжок он оказывается рядом с Мартином, пожирая глазами каждую морщинку на усталом лице, эти ресницы, эти губы, эти смешные чуть оттопыренные уши… Страсть поглощает его, он горит, тонет, никто не протянет ему соломинку, да он бы и не подумал за неё хвататься. Как в замедленной съёмке он видит собственную руку, крепко обхватывающую руку Мартина выше локтя, сминающую дорогую ткань пиджака. Мартин шумно дышит, рубашка на груди натягивается и опадает. Он неотрывно смотрит Бену в глаза, будто он привязан, будто что-то в нём заело, и отвести взгляд он не может. - Я как-то смотрел один старый фильм, - быстро и глухо начинает говорить Бен, - «Склонность»**, вроде бы, он о геях во время Второй Мировой войны. Там была одна сцена… Это самое жаркое, развратное, сексуальное зрелище, что я когда-либо видел, лучше любой порнухи. – Он замолкает на мгновение, прижимается к Мартину всем телом, наклоняет голову, закрывает глаза и продолжает говорить прерывающимся шёпотом, почти касаясь губами его левого виска. – Двое влюблённых работают в концлагере на одном участке – таскают камни. Работают круглые сутки, с пятичасовым перерывом на сон. За ними постоянно следят с вышки. Каждые два часа у них перерыв: в течение пяти минут они должны стоять рядом, не шевелясь и не глядя друг на друга. Лето, жара, оба обнажены по пояс. Перерыв, время пошло. Они стоят рядом, изнывая от желания. Им нельзя даже пальцем коснуться друг друга, хотя их руки почти соприкасаются. Всё, что они могут – говорить, так как они стоят спиной к вышке и нацисты не видят их лиц. И вот один из них начинает рассказывать, как он ласкает другого, как прикасается к нему, сначала нежно, затем всё грубее. Второй отвечает ему; их воображение так живо, а восприимчивость так болезненно усилена, что они на самом деле ощущают всё то, что описывают. Они стонут, лица их искажаются … Они кончают почти одновременно, кончают, блять, даже не прикоснувшись ни к себе, ни друг к другу…даже не пошевелившись, даже не взглянув друг на друга! Кончают от звука голоса любимого человека и от собственного воображения! Бен умолкает и внезапно осознаёт, что в туалете отнюдь не полная тишина, всё время негромко играет музыка. Сейчас это какая-то попсовая эротизированная мелодия, но, Боже, как же каждое слово песни созвучно тому, что он чувствует! Резковатый голос певички*** приглушён, он тягучий, хриплый, и поёт о томлении, неге, полутенях и скомканных простынях. Всё ещё не открывая глаз, Бен ведёт пересохшими губами по виску Мартина вверх, затем снова вниз, задевает мочку уха, ещё ниже, прямо по пульсирующей сонной артерии…останавливается, дойдя до воротника рубашки, судорожно стискивает тёплое тело в объятиях и замирает на несколько секунд. Или на несколько лет? Затем отстраняется, и роняет, крепко удерживая Мартина за плечи: - Но это ерунда. Я могу кончить, просто думая о тебе. Я не смотрю порно, я не вижу тебя и не слышу, ты чёрт знает где на съёмках, я не прикасаюсь к себе, я просто лежу, смотрю в потолок и вспоминаю, как ты выглядишь. И кончаю. Мартин только смотрит, и дышит, и молчит. И это лучшее, что он может сделать, - You say it best when you say nothing at all****, - всплывает в затуманенном мозгу Бена. Мартин снова притягивает его к себе, сжимает до хруста, утыкается лицом куда-то в ключицу и с задушенным смешком говорит: - Бен, мать твою, ты меня проткнёшь скоро. Или брюки себе порвёшь. «Хватит слов!», - рычит чудище внутри. «Действительно, хватит», - мысленно усмехается Бен, и, не говоря больше ни слова, тащит Мартина по направлению к кабинкам. Они вламываются в самую дальнюю, Бен швыряет Мартина к стене, с грохотом захлопывает дверь и поворачивается лицом к «жертве». У «жертвы» неприлично ангельский вид: взъерошенные волосы, чуть помятый уже костюм, раскрасневшееся лицо и вся невинность мира в глазах. Бен чуть приседает и одним плавным движением оказывается почти нос к носу с Мартином. - Как, мать твою, ты это делаешь? - Я старше и я би, вот как я это делаю. Я знаю тебя, как облупленного, знаю, что ты любишь и что тебя заводит. - Знаешь, говоришь? – Бен почти шипит, хватается за ворот рубашки Мартина и с силой дёргает. Ткань трещит, но, удерживаемая галстуком, не подаётся. - Тщщщ, тихо-тихо, - теперь черёд Мартина шипеть. – Порвёшь, и что тогда? Нам ещё обратно идти, забыл? - Обратно, говоришь? – глаза застилает пульсирующий красный туман. – Да ты, блять, забудешь не только дорогу обратно и своё имя на хуй, ты ходить неделю не сможешь. Теперь даже сквозь собственное безумие Бен видит, что Мартина, наконец, тоже забрало. Он прикрывает глаза, откидывает голову назад, прижимаясь затылком к стене, и стонет. Звук едва слышный, но он и есть пресловутая последняя капля. Бен грубо отлепляет Мартина от стены, поворачивает спиной к себе и прижимается сзади. Руки его шарят по рубашке, расстёгивая её. Мартин не делает никаких попыток помочь, он просто стоит, прислонившись лбом и поднятыми руками к холодному мрамору, и совершенно бесстыдным образом ритмично подаётся назад, навстречу движениям бёдер Бена. С губ последнего льётся бессвязный поток слов, но он уже не слышит себя: - Господи…сукин сын…почему ты…ты сводишь меня с ума…ты безумен…я безумен, я просто одержим… Если так пойдёт дальше, я начну убивать…чтобы быть с тобой…я не могу без тебя…я так хочу тебя…оно…оно постоянно…горит во мне…я не могу без тебя, понимаешь?! Блять…как же…Мартин…о, Мартин…я люблю тебя…я так люблю тебя, слышишь? Люблю…люблю… Рубашка и брюки расстёгнуты, Бен с глухим стоном запускает руки внутрь, стараясь охватить как можно больше, прикоснуться к каждому миллиметру желанного тела. Мартин с шипением втягивает воздух сквозь сжатые зубы. Бен обхватывает его член правой рукой, а левой продолжает шарить по телу. - Ебать, ты не просто каменный, ты алмазный! – довольно усмехается он в макушку Мартину. Тот немедленно откликается: - Бен, ты сказал очень правильное слово сейчас, так пусть оно не расходится с делом, чёрт тебя дери! - Я хочу, чтобы ты просил, - рука его двигается ритмично, но слишком нежно и недостаточно быстро. Левая гладит Мартину шею. Он изворачивается и ловит губами палец, тут же начинает посасывать его. - Агхм…что же ты делаешь?! - Я прошу тебя, Бен, - невнятно произносит Мартин, но в голосе слышна насмешка. – Я прошу тебя, мой хороший. Давай, трахни меня, как обещал. Сил отвечать что-то больше нет. Он весь превратился в сгусток похоти, он ослеп, оглох, забыл себя. Он может только осязать это тёплое тело, прижатое к нему, и чувствовать солоноватый вкус кожи на шее. Оторваться невозможно, но ему нужно расстегнуть собственные брюки. Пара секунд, треск ткани, и наконец он прижимается болезненно чувствительным членом Мартину к пояснице. - Бен, давай же…я хочу… - теперь насмешки уже не слышно, остались одни просительные нотки. - Проси…ещё, - выговаривает он, не прекращая волнообразных движений всем телом. - Камбербэтч, блять, чтоб тебя! Засади мне уже свои 7 дюймов или сколько там у тебя! – взрывается Мартин. – А не то я сейчас тебя отымею! Из-за свисающей рубашки Бену ничего не видно, дрожащей рукой он пытается открыть себе обзор: - Тебе будет больно. - Пошёл в жопу, - хрипит Мартин. - Так я туда и собираюсь, но… - Бен, я не хлипкая девственница. Поплюй, если тебя совесть мучает. Он неисправим, проносится у Бена в голове, шутник хренов, и нежность затапливает его. Он следует совету и осторожно проникает сначала одним пальцем, затем двумя. Жар внутри опаляет его. Так же безошибочно, как Бен нашёл дорогу сюда, он находит сейчас бугорок простаты внутри Мартина. - Когда у нас это было в последний раз?.. И сейчас вот всё кончится и опять неизвестно, сколько ждать…чёрт, - от дикой смеси возбуждения и грусти у него текут слёзы, Бен мотает головой, смаргивает и, постанывая, исступленно покрывает поцелуями затылок и шею Мартина. - Перестань думать. Сейчас мы вместе, нам хорошо… Больше ничего не имеет значения, Бен, поверь. Иначе можно спятить…ааахх, да, ты знаешь толк в…а, ччёрт… Хорошо, что стены кабинки мраморные, пластиковые давно бы не выдержали такого напора. Бену кажется, что у него температура или вообще грипп. Такое ощущение бывает, когда болеешь: чувствительность кожи обостряется, и любое интенсивное прикосновение болезненно. Или вот ещё: где-то он читал статью о наркоманах, про то, как подсев на какую-то дурь, парень с девушкой перестали заниматься сексом; вколов очередную дозу, они просто ложились рядом и слегка прикасались к, например, внутренней стороне запястья друг друга, туда, где вены подходят совсем близко к поверхности кожи. И всё. Оргазм от любого, самого простого прикосновения. Тогда это показалось ему фантастикой, но тогда он ещё не был знаком с Мартином. Сейчас они, вспотевшие, встрёпанные, стонущие и вполголоса матерящиеся, жалко сношаются в туалете, прячась ото всех, будто совершая что-то постыдное. Бену так горько, но, каким-то непостижимым образом, наслаждение от этого только усиливается. Конец близок, предоргазменные волны окатывают его; Мартин дышит всё чаще и чаще, ожесточённо подаётся навстречу фрикциям. Его поднятые руки рефлекторно шарят по стене в поисках чего-нибудь, за что можно ухватиться, оставляя влажные следы. - Скажи… скажи, когда…Мартин… скажи мне. - Да…уже скоро, Бен…ёбанный в рот, как хорошо… - Мартин откидывает голову Бену на плечо, и тот, как заворожённый, смотрит на подрагивающие ресницы, на перекатывающийся под кожей кадык. - Не матерись, а не то я кончу раньше, - шипит Бен и кусает его туда, где шея переходит в плечо. - А-аащщ…да, Бен, сейчас, давай! – Мартин крепко зажмуривается, скалится, лицо его искажается от наслаждения, он весь напрягается, вытягивается, будто пытаясь стать выше, изгибается назад, почти ложась на Бена. Оргазм нарастает, накатывает, как цунами, постепенно. Он начинается в кончиках пальцев, искры бегут со всех сторон, собираясь в огненный шар в солнечном сплетении; пару мгновений он висит в груди, сияя, а затем устремляется вниз, в член. Его правая рука, продолжающая ласкать Мартина, ощущает, как его член начинает пульсировать; левой Бен обхватывает его поперёк живота, изо всех сил прижимая к себе. Он утыкается носом Мартину в ухо, закрывает глаза, отдаваясь во власть несущего его потока и желая сейчас лишь одного: чтобы на пике ощущений их кожа изменила свои свойства, стала проницаемой, тогда они просочатся друг в друга, сплавятся, как раскалённые жидкие металлы, а потом застынут и останутся так навсегда. Вместе. Навсегда. Эти два слова наполняют его и выплёскиваются в такт коротким стонам кончающего Мартина. - М! М! М! – со стороны можно подумать, что его ритмично бьют. И только Бен знает, что происходит на самом деле. Горячая сперма толчками изливается ему на ладонь, и он счастлив, счастлив так, как может быть счастлив любящий, видя наслаждение своего любимого. **************************** Реальность медленно выцветает, проявляясь, словно на плёнке. Мир возвращается к ним, а они – к миру, осознавая, что им жарко, липко, и никак не хватает воздуха, чтобы отдышаться. - Бен, я не исчезну, если ты отлепишься от меня, - всё ещё хрипло произносит Мартин с коротким смешком. - Прости, - ему почему-то неприятно это слышать. Он отпускает Мартина и садится на крышку унитаза, ощущая, как всё тело пронизывает дрожь. Конечно, Мартин замечает это и тут же наклоняется к нему, внимательно глядя в глаза: - Всё нормально? Спазм сжимает горло, и вместо ответа он яростно мотает головой, как капризный ребёнок. - Ну что такое? Ну-ка, иди сюда, - в голосе Мартина слышатся родительские интонации, он тянет Бена за руку, вынуждая встать, и крепко обнимает его. Они молча стискивают друг друга, ожесточённо сопя, и Бена наконец пробирает смех: - С нас сейчас хоть картины писать! Обнимаемся в туалете со спущенными штанами… Мартин коротко хмыкает: - Да уж, не то слово. Давай-ка приведём тут всё в порядок и себя заодно. Он смотрит на часы и восклицает: - Чёрт, Бен, ты отсутствуешь уже минут 20, а я и того больше! Надо пошевеливаться. Они сосредоточенно вытираются салфетками, поправляют одежду, осматривают друг друга. Все действия доведены до автоматизма: по пальцам одной руки можно пересчитать те разы, когда они делали это в нормальной обстановке, и после секса можно было полежать рядом, отдыхая и наслаждаясь близостью друг друга. Бену холодно и он смертельно устал, так всегда бывает после сильных выплесков энергии. Мартин поворачивается к нему спиной и тщательно вытирает стену в потёках собственной спермы. «Тоже замёрз», - машинально отмечает Бен, глядя, как он зябко поводит плечами. В кабинке душно, витает тяжёлый запах их смешавшегося пота, дыхания, спермы, наслаждения и грусти. Бен отдал бы всё за возможность носить такой аромат во флаконе и вдыхать его при любой возможности. - Снаружи, вроде, никого нет…Ты всё, готов? – Мартин пробегает глазами сверху донизу по фигуре Бена. «Я никогда не буду достаточно готов расстаться с тобой», - мысленно отвечает Бен, а вслух деловито говорит: - Ага, вроде. Пошли. Мартин приоткрывает дверь и осторожно высовывает голову в щель. Никого. Они покидают гостеприимную кабинку и подходят к соседним раковинам. Протяжный меланхоличный голос из спрятанных под потолком динамиков поёт о расставании.***** Бен смотрит в зеркало и видит две фигуры в смокингах, одинаковых белых рубашках и чёрных галстуках. Повыше и пониже, брюнет и блондин. Мартин смотрит на него из зеркала, выражение лица какое-то неопределённое. - Бен, - зовёт он, и блондин в отражении поворачивается лицом к брюнету. – Бен, посмотри на меня. - Послушай меня, меланхолик чёртов, - Мартин смешно привстаёт на носки и обхватывает голову Бену совсем как Шерлок Джону в «Слепом банкире». – Я вижу, что творится с тобой. Мне больно видеть это. Ты мучаешься зря. Вспомни «Горбатую гору» - мы не знаем, что там впереди, так давай не будем отравлять себе то, что есть сейчас! Он замолкает, прижимаясь лбом ко лбу Бена, затем продолжает: - Ты понял? Нужно дорожить каждым мигом вместе, что я и делаю… Я люблю Аманду, детей, но ты… Я бы ни на какие блага мира не променял эти полчаса здесь с тобой. Бен слушает, закрыв глаза. Голос Мартина пронизывает до костей, как ледяной ветер, ласкает, как нежнейший солнечный лучик. Его ладони гладят Бена по щекам, в эти простые движения хочется завернуться, как в одеяло, и никакие бури не будут страшны. Не открывая глаз, он подаётся чуть вперёд и находит губами губы Мартина. Они такие знакомые на ощупь, он бы не спутал их ни с какими другими: тонкие, обветренные (ну ещё бы, он же постоянно их облизывает!), тёплые. Это их первый поцелуй за сегодня, приходит в голову Бену. И то, что они делают, очень опасно: если кто-то войдёт, они не успеют отстраниться друг от друга. Но сейчас даже Мартин ослабил контроль. Он обнимает Бена за шею обеими руками, запрокидывает голову и самозабвенно отдаётся процессу. В поцелуях после секса есть своя прелесть: сметающей всё на своём пути страсти уже нет, это поцелуй ради поцелуя в чистом виде. Сначала всё целомудренно, они почти не размыкают губ, но постепенно этого становится мало, поцелуй делается глубже, размереннее. Они приноравливаются дышать, не задыхаясь; так можно продолжать вечно. Языки ласкают друг друга, гладят, их движения напоминают какой-то танец, полный сдерживаемой страсти… танго, например. Ощущения завораживают, Бену влажно (не мокро, а именно влажно), вкусно и как-то очень уютно. Он всегда почему-то проводил параллели между поцелуями и десертами: один и тот же торт каждая хозяйка сделает по-своему, двух одинаковых не будет никогда. Продолжая аналогию, Бен любил разные «сладости», но приготовленные Мартином всегда были особенными для него. Они слишком плотно прижимаются друг к другу, Бен неосознанно просовывает колено Мартину между ног и чувствует, что чудище внутри, ставшее было тихим котёнком, начинает обратное превращение… Это неизбежно, когда Мартин так близко, когда он целует его так откровенно. Бен глухо разочарованно стонет и нехотя отстраняется. У него снова встал наполовину, и у Мартина, похоже, тоже. - Чёрт, - последний яростно трёт лоб и отворачивается к раковине. – Чтоб тебя, Бен! - Прости. Но над этим я не властен, - он ополаскивает лицо, вода приятно освежает. – Кто пойдёт первым? - Не ёрничай. Если в коридоре никого нет, то мы вполне можем выйти вместе. С такими же предосторожностями, как при выходе из кабинки, они покидают туалет. - Хорошее ты место выбрал, тихое, - вполголоса усмехается Бен. - Этот туалет дальше всего от зала, вряд ли кому-то пришло бы в голову идти сюда. Конечно, если у них нет таких же целей, как у нас, - Мартин искоса смотрит на него и тут же отводит взгляд. – Ты долго плутал, пока нашёл меня? - Нет, ты же знаешь, что я могу найти тебя где угодно, глаза мне для этого не нужны. - Фантастика! – Джон Ватсон появляется и тут же исчезает. Бен улыбается: воспоминания о съёмках, изменивших его жизнь, всегда так теплы, от них щемит сердце. - Я скучаю по тебе, Мартин, - еле слышно говорит он: малолюдные коридоры остались позади. - Я тоже, ты знаешь. Что бы я ни делал, где бы ни был, я думаю о тебе. Бен удивлённо смотрит на него – такая откровенность Мартину совсем не свойственна. - Что? Если я не говорю что-то, это не значит, что этого нет. - Я знаю. И поэтому я скучаю по тебе уже сейчас. Они останавливаются у входа в зал, где вечеринка клонится к закату. Тёмно-голубые глаза смотрят в серые. Бену нестерпимо хочется прикоснуться, ведь когда теперь он сможет позволить себе эту роскошь. Но Мартин ловит его руку на полпути: - Нет, Бен. Не губи себя. - Тогда давай уедем вместе, как приехали? - С ума сошёл?! Конечно, нет. Пойдём. И лицо попроще. Они заходят в зал. Никто на них не смотрит, некоторые столики уже опустели. Бен отыскивает глазами свой и тут же натыкается на пронизывающий взгляд Марка. - Ну что, до встречи? Телефон и смс-ки в твоём распоряжении, - Мартин протягивает ему руку. Бен пожимает маленькую ладонь, как можно жизнерадостнее улыбаясь, другой рукой хлопает Мартина по плечу и идёт к столику. - Тебя долго не было. Всё хорошо? Говорят, ночь просто шикарная, - Марк светски улыбается ему. - Да, не надышишься. Воздух фантастический, не то, что здесь, - ровно отвечает Бен, будто наяву снова ощущая будоражащий запах в кабинке. - Хм, - Марк ухмыляется уголком губ. – Ну что ж, значит, пора заканчивать просиживать здесь штаны. Бен сидит ещё с полчаса, стараясь понять, зачем это всё и что он тут забыл. Наконец, решает, что можно уйти, поднимается, прощается с остающимися и во второй раз за вечер идёт к выходу. ****************************** Уже поздно, но спать не хочется. Бен стоит на крыше своего отеля, облокотившись на перила, и смотрит на сияющую ночь Лос-Анджелеса. Бассейн позади него таинственно мерцает, блики пробегают по полу, по ботинкам, по рукам, отчего те кажутся ещё бледнее. Удивительно, но сейчас у него на душе спокойно, лучше, чем было в зале. Дышится легче, каждая клетка умиротворена. Мыслей почти нет, он просто воспринимает мир. Тёплый ветер доносит снизу обрывки разговоров, взрывы смеха, журчание музыки. К перилам через равные промежутки прикреплены кадки с какими-то ночными цветами. Они смутно белеют в темноте и нежно пахнут. Их запах напоминает ему запах волос Мартина, когда однажды утром Бен уткнулся носом ему в макушку. Воспоминание очень яркое, но в нём, впервые за весь день, нет удушающей тоски, только спокойная лёгкая грусть. Бен выпрямляется и медленно идёт по периметру крыши, не отрывая правую руку от перил. Зверь внутри урчит и ластится, как кошка. Такими моментами, когда они не борются друг с другом, он уже научился дорожить. Мучительное желание раздирает душу в клочья, и мгновения передышки благословенны. Вода в бассейне еле слышно плещет; совсем рядом вскрикивает невидимая птица. Звук пришедшей смс-ки ощущается, как нечто чужеродное. «Не спишь?» «Нет» «Планы изменились. Улетаю завтра» «Когда увидимся?» «В октябре точно. Ближе к середине буду в Лондоне. У тебя же там марафон какой-то на великах, так?» «Да, 14-го» «Хорошо. Я позвоню через пару дней» Бен не отвечает, глядя на светящийся экран. Убирает телефон в карман и поднимает лицо к чёрному небу. Через пару минут телефон снова жужжит. «Бен?» «Что?» «Ты как?» «Нормально. Думаю, я продержусь до 14-го» «Я тоже так думаю. Я тебя знаю, ты чёртов умник и большой молодец» Бен улыбается и набирает ответ. «Мне было очень хорошо сегодня» «Как и мне. Ложись спать» «После тебя » «Окей. Спокойной ночи» «Спокойной ночи, Мартин» Бен стоит ещё какое-то время, глубоко вдыхая сладкий воздух. Он кажется себе таким маленьким, а душа его огромна, она всё растёт и растёт, похожая на воздушный шар, величаво плывущий по небу. Его чувства служат шару одновременно и топливом, и защитой: пока они есть, он будет двигаться только вверх и никакие ураганы не уничтожат его. *********************************** Уже лёжа в постели, он смотрит на полосы света, бегущие по потолку. Они стремительны и гибки, и напоминают ему серебристые тела рыб в прозрачной воде. В детстве он видел таких в Греции. Сон приближается, смыкая веки. Лицо Мартина плывёт перед ним, будто вырезанное на сетчатке глаз. Он слегка хмурится, а взгляд тёплый и внимательный. Таким взглядом эти глаза всегда смотрят только на него. Бен слабо улыбается и закрывает глаза. Чудище спит, свернувшись клубком и накрыв нос пушистым хвостом. «Спокойной ночи, Мартин. Спокойной ночи». Tne end