Black Butterfly in Your Eyes

И если вдруг ты встретишь чёрную бабочку – беги, малыш. Как можно дальше беги. Самое страшное для человека – встретить это олицетворение зла. Чёрная бабочка – порок. Малыш, запомни это. От неё нужно убежать, скрыться. И тогда она не найдёт тебя. А встретится тебе на пути бабочка белая. Она благословит тебя за то, что ты устоял перед красотой её чёрной подруги. В моменты, как этот, Исин часто думал обо всём подряд. То прошлое накатит обрывками фраз, то будущее картинками. И если раньше эти картинки были стандартными: свадьба, счастливая семья, большое поместье, детишки, то теперь всё было в тумане. Кто он? Исин не всегда помнит. А когда помнит – мечтает забыть. Насколько в его жизни всё плохо? Да это невозможно описать словами. Достаточно представить. Бал по случаю шестнадцатилетия завидного жениха в графстве Суррей был воистину королевским. Пусть семья Джан не славилась голубой кровью в венах, но положение их обязывало закатывать пир на весь мир по случаю дня рождения единственного сына – омеги Исина. А уж о богатствах семьи слагались целые легенды – все мечтали хоть одним глазком увидеть злата и бриллианты. Отец-альфа лишь шутил, что единственный его бриллиант всегда на виду – его любимое чадо. Исин был прекрасен. Нежная, почти прозрачная, кожа, волосы цвета воронова крыла и серебряные глаза. Не просто серые, а именно серебряные, звездные, с бриллиантовым напылением. Один взмах чёрными ресницами, и любой альфа оказывался у ног юноши, умоляя о любви. Что говорить, на балу всё внимание было приковано к виновнику торжества, что чинно вышагивал под руку с гувернёром. Они на французском обсуждали собравшихся, оценивали альф, выискивая потенциального жениха. Молодых и красивых альф было много – выбирай любого. И Исин очень хотел поскорее связать свою судьбу с каким-нибудь мужчиной. Ему хотелось семью, такую же славную, как его собственная. Детей, самых красивых на всей земле. И мужа. Властного, заботливого, влиятельного, нежного, любящего. Исин был готов. Он помнит то оцепенение, сковавшее всё тело, когда карета привезла его к его новому дому. То, что он увидел, повергло его в шок. Замок. Такие замки были лишь на картинках в книжках. Что-то там про красавиц и чудовищ. Только был ли его муж чудовищем? Исин тогда посмотрел на альфу, что выбрался из кареты следом за ним. Ким Чонин. Старше омеги лишь на пару лет, но добившийся признания. Было удивительно, что отец согласился на брак именно с ним. Исин видел, что альфа очень красивый, но… Чонин был слеп. От рождения. Бесцветная радужка, немигающий взгляд. Исину было немного жутко. Он понимал, что ведёт себя глупо и по-детски, но не мог сдержать мурашек. А ещё пришло удивление, как же Чонин может жить в таком огромном замке? - Я обитаю лишь в трёх комнатах на первом этаже, - ответил тогда альфа, будто читая мысли, и улыбнулся, - Замок достался мне в наследство от родителей. Я не могу избавиться от него. Иногда меня провожают на смотровую башню. Слуги говорят, что оттуда открывается потрясающий вид. Мне просто нравится стоять там и слушать природу. Исин? – в голосе сквозила нежность, которой омега не смел ожидать от почти чужого человека, который вдруг стал его мужем. - Да? – нашёл он в себе силы ответить. - Все говорят, что ты прекрасен. Мне очень жаль, что я этого не вижу… Но поверь, я буду относиться к тебе так, что ты никогда не пожалеешь о нашем браке. А если ты полюбишь меня, - альфа одним движением нашёл руки мужа и прижал его ладони к губам, - Ты сделаешь меня самым счастливым человеком на всей земле, клянусь. - Господин Ким… - неуверенно выдохнул омега. Сердце переполняли эмоции, объяснения которым не было. Не находилось просто. - Чонин, называй меня Чонин… - Папочка, разве можно полюбить чудовище? – удивленным шёпотом спросил маленький Исин, отвлекая папу-омегу от чтения сказки на ночь. - А почему же нет? – улыбнулся омега. - Потому что он чудовище! - Тебя беспокоит внешность? - А если он и внутри чудовище? - Исин, так не бывает. Самые чистые люди могут быть уродливы. Самые прекрасные – черны душой. Красивый человек может быть добрым. Но я ни разу не встречал того, кто уродлив и внутри и снаружи. Чонин действительно оказался заботливым и любящим мужем. В какой-то момент Исин совсем перестал переживать, что супруг не видел его. Оказалось, дело совсем не в том, чтобы видеть друг друга глазами. Они видели друг друга сердцами. Чонин предугадывал любое желание своего мужа и исполнял любую его прихоть. Исин вечерами у камина вслух читал романы или играл на рояле, напевая известные романсы. Альфа всегда слушал супруга с мягкой улыбкой на пухлых губах. Однажды омега подумал, что они даже похожи. Их глаза. Будто все сияние из глаз альфы по ошибке отдали ему самому. Они прогуливались в парке рядом с замком, вслушиваясь в звуки природы. Чонин учил омегу понимать мир при помощи слуха и сердца. А Исин очень старался описать супругу, как выглядят те или иные вещи. Он рассказывал, что зелёный цвет пахнет свежей травой, покрытой росой. Синий – морским бризом. Красный – маками. Белый – сливками. А чёрный… - Не надо. С этим цветом я знаком прекрасно. У него горький запах разочарования, - лишь улыбнулся Чонин. Исину тогда стало так жалко супруга. И очень обидно за него. Альфа был таким красивым, таким молодым, таким умным и добрым. В нём было всё только самое лучшее. Его душа была прекрасна. Омега порывисто обнял мужа, горячие слёзы закапали на щёки. Чонин отчего-то улыбнулся, мягко прижимая возлюбленного к себе, - Какой же ты у меня чистый и невинный, хороший мой, - взгляд устремлен вдаль. В никуда. В будущее, которого у них нет. Исину было очень страшно. Он чувствовал себя будто неправильно. Слуги готовили его к этой ночи так долго. Он ведь сам попросил – ему захотелось стать с мужем единым целым. Чонин всё откладывал этот момент, будто боялся его. И омега решил, что пора действовать. Едва он зашёл в спальню, он увидел, как изменился его супруг. Чонин не мог видеть, но остальные чувства были обострены. Он почувствовал новый аромат мужа. Он услышал, как иначе шелестит его одежда. А потом касания. Несмелые, неумелые. Для них обоих это было впервые. Они оба никогда не были настолько обнажены душой и телом перед кем-то другим. Исин не мог сдерживать стонов восхищения – его супруг был идеален во всём. Им можно было любоваться, словно греческой статуей. Чонину всё казалось таким необычным и удивительным. А от каждого касания перед мертвым взором будто появлялись фейерверки. Он впервые, на своей памяти, заплакал. Оттого, что ему было хорошо как никогда. Оттого, что он не мог видеть своего супруга. Оттого, что он никогда не увидит их детей. И хрупкий, нежный Исин баюкал его в своих объятиях, всё прекрасно понимая. Те же переживания сжимали и его сердце. Постепенно, с появлением Исина, замок стал оживать. Омега предложил мужу сдавать неиспользующиеся комнаты путникам и друзьям, что стали их чаще навещать. Он сам возглавил команду, что приводила поместье в порядок. Он с каким-то немыслимым удовольствием стирал, убирал, мыл, вытирал. Он находил необычные вещи из прошлого. Что-то без сожалений выкидывалось, что-то складывалось в объёмные коробки и пряталось на чердаки. Всё было таким интересным. Исин чувствовал себя полноправным хозяином в этом замке, который становился всё уютней и уютней. В восточной башне одна комната оказалась заперта. Омега перебрал все ключи, но ни один из них не подошёл. Это было странно, ведь все остальные были открыты. Спрашивать об этом Чонина, пожалуй, было бессмысленно. Поэтому Исин спросил о ключе от таинственной комнаты дворецкого. Мужчина посмотрел на омегу долгим нечитаемым взглядом и кивнул. Буквально через час таинственная комната открылась. В ней пахло пылью, было всё тёмным, серым, грязным. Это походило на кладовку. Тусклый свет сочился в окно. Исин с любопытством огляделся. Стоило ли вообще перебирать вещи здесь? Казалось, что их специально свалили сюда, чтобы никто никогда не нашёл. Природное любопытство взяло вверх, и омега шагнул в комнату. Он пошире распахнул пыльные занавески, пропуская чуть больше света в таинственную комнату. Предчувствие тайны щекотало нервы. Но все ли тайны должны стать явью? Исин перебирал старые вещи, в основном без интереса. Лишь в одной шкатулке приглянулась ему брошь. Нельзя сказать, что омега испытывал слабость к украшениям, но брошь эта так и притягивала взгляд. Искусно выполненная в виде бабочки. Чёрные камни красиво мерцали в её крыльях. Она выглядела сказочной. Исину вдруг подумалось, что жалко, если такая красота будет закрытой где-то на чердаке. Поэтому омега бережно положил украшение в карман. Он нашёл несколько потрёпанных тетрадей, в которых аккуратным почерком были выведены какие-то истории. И любопытство снова взяло верх. Исин уложил тетради в коробку, предназначавшуюся для личного пользования, и покинул странную комнату. Использовать её в качестве гостевой было бы неразумно. Омега закрыл дверь и вернулся в свою спальню. Мужа ласковей не было во всём мире. Так мне казалось. Так оно и было. Мой альфа – сильный, смелый, красивый. Лучший охотник в графстве. Отцу он отдал за меня сотню лис. Любой омега был бы счастлив оказаться на моём месте. Отчего мне так неспокойно? Папа, отчего? Ночью мне не спится… Папа, я слышу её… Я слышу, как она бьётся в стекло. Она хочет, чтобы я впустил её. Папа, я обещаю, что этого не сделаю. Я помню твой наказ. Чёрной бабочке не пробраться сюда. Ей не завладеть моим сердцем. Дневник незнакомого омеги был интересным. От него веяло мистикой. Исин, честно говоря, решил, что это и не дневник вовсе. Возможно, омега пытался написать роман. Но, по понятным причинам, его роман печатать бы не стали. И зря. Исин зачитывался. Иногда он даже забывал о необходимости спать. К счастью, супругу огонь свечи ночами не мешал. Он впустил её. Я не знаю как. Только я больше не слышу ночами её крыльев. Она не просится внутрь. Она уже здесь. Ночами всё иначе. Замок замирает. Муж не ночует со мной уже больше месяца. А если я спрашиваю его об этом – удивляется. Отвечает, что всю ночь держал меня в своих объятиях. Папа, подскажи, где она? Как избавиться от неё? Что она задумала? Для чего проникла в замок? Папа, ты ведь обещал, что я смогу сбежать от неё. Папа… Знать бы, что ей нужно от меня… Знать бы, как она проникла к нам… Знать бы, как с ней управиться… Знать бы… Папа, дай совет? Папа, помоги мне… В замок стали приезжать друзья и заглядывать редкие путники. Поместье наполнилось жизнью. Средства молодой семьи позволяли содержать всех. Не было нужды ни в еде, ни в одеждах, ни в развлечениях. Чонин чувствовал, что его супруг будто расцветал. И до этого юный омега всегда был весел, а теперь и подавно в голосе его зазвенели радостные колокольчики. Исин много смеялся, шутил, пел для гостей. И альфа был готов поклясться, что каждый гость наслаждался видом чудесной ямочки на щеке, которую он сам так любил ощупывать. Они стали гораздо ближе. Исин грезил о большой семье. О детях, похожих на них с Чонином. И альфа разделял эти мечты. Ничего важнее счастья возлюбленного для него не было. В какой момент всё изменилось? Я не помню… Как так случилось? Просто однажды муж вошёл в мою спальню и… Папа, это не мой муж. Ночами со мной не он. Днём всё прекрасно, он как прежде. Но ночью… Он делает со мной ужасные вещи, а потом не помнит о них. Днём он спрашивает, откуда у меня синяки и порезы. А ночью он льёт на меня воск, выжигает на моём теле непонятные символы, связывает меня до кровавых следов. Он пускает мне кровь и слизывает её, будто ему нравится вкус моей крови. Когда он так изменился? Почему? Что случилось с нами? Папа, почему ты не можешь помочь мне? Папа… Исин и думать забыл о прекрасной броши в суете забот. Лишь спустя длительный срок, вечером он вспомнил о ней, подготавливаясь к ужину. Он украсил блузу чудесной старинной брошью и восхищенно оглядел своё отражение. Ему нравился контраст его серебряных глаз с темным блеском камней в крыльях бабочки. Омеге казалось это красивым. Когда он вышел к ужину, он невольно стал ловить восхищённые взгляды гостей. Место во главе стола пустовало – Чонина, вопреки обычаю, не было. Дворецкий сообщил, что молодой хозяин плохо себя почувствовал. За ужином комплименты хозяину не смолкали. Исин улыбался. Ему было приятно внимание, но немного грустно от того, что рядом с ним не было супруга. Альфа всегда с особой гордостью принимал комплименты, обращенные к мужу. Будто мог видеть его через них. То кажется, я знаю всё. То всё меркнет перед взором. Страшно то, что я начинаю любить того, ночного. Еще страшнее то, что я жду от него ребёнка… Говорят, не будет счастья малышу, что родится от такого союза… Мой бедный сын… Что же ждёт его? Зачем так случилось со мной?.. Я никогда не прощу себя за то, что впустил её. Никогда. Чонин не пришёл ночевать в их спальню. Дворецкий успокоил, что хозяину просто не очень хорошо, и он не хочет беспокоить супруга. Исин в это верил – иногда забота альфы переходила всякие грани разумного. Но уже через неделю омега забеспокоился. Чонин не ночевал с ним. Будто избегал. Днём он всё время проводил в кабинете, улаживая какие-то дела, а ночами где-то пропадал. Его просто будто и не было. А замок замирал в оцепенении. Будто всё живое оказывалось в оковах тьмы. Ни скрипа беспокойных половиц, ни шороха мыши в трудах, ни кашля усталого дворецкого – ни единого звука. Исину казалось, что он не слышит даже стука собственного сердца. Даже ветра за окном не было слышно. И омега смог бы выдержать все эти кошмары, если бы рядом был возлюбленный супруг. Но постель была пуста и холодна – слуги не приносили углей. Иногда мне кажется, что истина вот-вот откроется. Что совсем скоро я пойму, как же я впустил её. Но она вечно ускользает от меня. И он меня покинул. Тот, ночной муж. А тот, в любви которому я клялся перед богом – мне противен. Никогда, папа, никогда мне не встретить белой бабочки… Ночь, когда появился Кай, Исин помнил смутно. Он лежал в постели, наблюдая за мотыльком, стремящимся к свету, и ни о чём не думал. Он устал размышлять. Сил на выяснения каких-либо причин больше не было. Скрип открывающейся двери разрезал густую тишину, отчего хрупкий омега крупно задрожал. Было в этом звуке что-то слишком неправильное. После долгого времени застоявшейся тишины. Исин развернулся на постели и обомлел. Он не знал, как описать то, что увидел. Перед ним был его муж. Но не его муж. Чонин внимательно рассматривал его. Изучал взглядом. Он его видел. Омега, кажется, онемел. Он готов был поклясться, что вечером, за ужином, его супруг всё ещё не мог видеть. Его глаза всё ещё были бесцветными, будто покрытыми коркой льда. Сейчас же по нему блуждал взгляд чёрных глаз. Чёрных, глубоких. Без единого намёка на свет. Два бездонных колодца, из которых не выбраться. Чонин молчал очень долго. Всё смотрел и смотрел. А Исин даже пошевелиться не мог. Его пугало всё. Но мысленно он сам себя успокаивал – это ведь Чонин. Что-то произошло, но ведь это Чонин. - Люди не врали, когда говорили, что ты прекрасен, - прошелестел альфа. Голос его тоже изменился. Стал тише, ниже. Будто шелест опавших листьев. От этого голоса по позвоночнику омеги прошли крупные мурашки, заставляя дрожать, - Было бы чертовски жаль, если бы я так этого и не увидел, - пухлые губы тронула усмешка. Сердце Исина заколотилось в груди, требуя свободы. - Чонин… - Тшшш… - альфа в миг оказался рядом, прикладывая палец к губам супруга, - Чонина здесь нет, милое существо. Моё имя Кай. И меньше всего я хочу слушать твои разговоры, - неизвестно откуда он достал тонкую шёлковую ленту, которой проворно и неуловимо завязал омеге глаза, - Всё это время ты смотрел на нас, а мы могли лишь слушать. Дай же насладиться тем, что мы способны увидеть теперь, - Кай подушечками пальцев водил по шее Исина, ловя необъяснимый кайф. Ту первую ночь омега хотел забыть. Ему было больно и стыдно. Он чувствовал себя униженным. То, что с ним делал Кай, Чонин себе никогда бы не позволил. Даже утром запястья всё ещё ныли от тисков грубых верёвок. А Чонин… За завтраком это был Чонин… Его возлюбленный слепой супруг, что окружал заботой и любовью. И от всего этого у омеги кружилась голова… Этот маленький выродок. Прогнившее существо. Ненавижу! Я не понимаю! Папа, как так получилось? Я так хотел детей, так хотел настоящую семью, а теперь… Я ненавижу этого урода. Доктор сказал, что мальчик никогда не сможет видеть. Но, папа… Ночами я чувствую, как он смотрит на меня из колыбели… Папа! Исин живёт от ночи до ночи. Днём он существует, играет в примерного омегу, скрывая кровоподтёки. А ночами к нему приходит Кай. Омега всё ещё не знает, что же на самом деле происходит с его мужем, но теперь он добровольно стал марионеткой этого альфы. Кай всегда завязывает ему глаза. Мстит за то, что днём не может его видеть, а потому не даёт видеть себя ночью. Фантазии альфы не имеют конца. Когда на головку возбуждённого члена льётся горячий воск, Исин шипит сквозь зубы, сжимая столешницу до побелевших костяшек. Ему хорошо. Ему так хорошо, как никогда не было с нежным и заботливым Чонином. Кай оставляет на нём метки, укусы, синяки. И смеётся. Много смеётся. Потому что Чонин никогда всего этого не увидит. А Исин молчит. Дневному супругу он ни за что не расскажет о том, что происходит ночами. Он течёт от запаха кожи Кая. От грубых верёвок, что сковывают движения. От тьмы, что не даёт видеть. От неожиданности нетерпеливых касаний. Он всегда кончает болезненно. Это удовольствие на грани безумия. Он любит. Он любит Кая. Он любит быть его рабом. Он любит стоять на коленях, вылизывая член альфы, пока основание собственного крепко перевязано. Он любит, когда Кай берёт его грубо и быстро. Он любит. Я убил его… Убил того, кто виноват. Я убил мужа. Я должен убить и сына. Этого выродка. Я должен освободить этот род. Род Der Schwarze Schmetterling*. Проклятый род. Я должен, папа. Дневники давно заброшены, но фразы из них иногда всплывают в голове. В частности, когда Кай только-только завязывает Исину глаза. Тогда в его сознании звучат строки из странных дневников, мелькают картинки прошлого, что повторяется с ним. Но он даже не осознаёт, что с ним происходит то, о чём он читал. Исин просто живёт ночью. Каждой ночью упивается тем наслаждением и болью, что дарит ему Кай. Только ночью он истинно жив. И пусть омегам не пристало быть распущенными, пусть. Он наслаждается тем, что он шлюха. Дворецкий предлагает разобрать ту самую таинственную комнату. Гостей становится всё больше. Их просто некуда расселять. Они вместе поднимаются в ту комнату. Исин в приподнятом настроении – он с нетерпением ждёт наступления ночи. Он с удовольствием растаскивает ненужный хлам, напевая себе под нос романсы. Дворецкий отчего-то тоже весел. Омега снимает пыльную штору и замирает. На стене висит огромная картина. Супружеская пара. Омега очень красивый. Немного смуглый. С обаятельной улыбкой. Рядом с ним высокий альфа. Но… Полотно изрезано. Вырезаны глаза альфы, перерезано горло. А на груди прекрасного омеги – брошь-бабочка. - Я взращиваю уже восьмое поколение рода Der Schwarze Schmetterling. История всегда повторяется. Юные омеги всегда обожают настоящего хозяина поместья. Всё начинается с бабочки. Вы всегда находите её. И никогда не можете устоять перед её красотой. А потом я месяц ухаживаю за коконом, пробуждаю хозяина. Какое счастье, что мне суждено увидеть и следующее поколение тоже, - дворецкий оказался рядом, накрывая живот Исина тонкой и холодной рукой, - Добро пожаловать в наш мир, хозяин, - прошелестел его голос. Дитя моё, убегай. Убегай из этого замка. Любовь… Ищи любовь… Ищи любовь не здесь… Я хочу стать последней жертвой этого места. Пусть я люблю сына больше всего на свете, но я не хочу, чтобы тебя, милое дитя, постигла участь всех до тебя. Убегай… И помни… Род Der Schwarze Schmetterling должен прекратить своё существование. Беги от чёрных бабочек как можно дальше. Беги… *** - Любовь моя, ты хоть в курсе, что готический роман в наше время не очень актуален? – устало улыбается Чонин, сдвинув очки на самый кончик носа. - Я художник, я так вижу, - ворчит Исин из своего кресла. Он укутан в тёплый свитер, и вообще предпочитает сливаться с интерьером. - Но, в целом, могу сказать, что это твой лучший роман. Пусть я и выступил в нём вселенским злом. - Если ты не заметил, ты в романе – истинное добро. А вот Кай… - Обещаю, я уйду со сцены, и Кая больше не будет, - Чонин касается поцелуем высокого лба. *** Чонин касается поцелуем холодного лба. - Исин… Ты оставил меня слишком рано, Исин… Меня и нашего сына… А ведь врач сказал, что он никогда не сможет видеть… Моё проклятие перешло нашему сыну…