Никогда прежде

Грудь Брэдли опускается в последний раз, выдох отчетливо слышен в наступившей тишине. Ледяные лезвия накрепко пришпилили его к балкону, но лишь одно из них задело сердце. Лезвия тонкие, словно солнечные лучи, зигзагообразные, хрупкие на вид. Словно бабочку пытался наколоть на булавку неумелый мальчишка-коллекционер, — отстранённо думает Роберт, машинально играя узлом галстука. Затянуть. Ослабить. Затянуть. Ослабить. — Пора бы уже девчонке заняться делом. Ещё немного, и момент будет упущен. А подобных упущений Стивен врагам не спускает. — Ну же, Дженни! Самое сложное уже позади, — подбадривает он стоящую на коленях Дженнифер. Та с трудом переводит дух. — Кто бы мог подумать, что он решится метнуть в тебя заклинание… Хороший был мальчишка, даже жалко. Дженнифер встает с колен, выпрямляется, сглатывая вязкую слюну. На зубах скрипит пыль. Судя по её количеству, занавес в театре не стирали долго. Может быть, вообще ни разу. Глупый добрый Брэдли. Кастовать против в неё Прах, что за глупости?! Разве она вампир? Глупый Брэдли… Ладони сжаты в кулаки, но дрожь всё равно заметна. — Я убила его, — неверяще произносит она, широко раскрытыми глазами глядя на любовника, висящего, словно охотничий трофей, — я его убила. — Ты сделала выбор, — мягко подталкивает её к нужной мысли Роберт, — если бы ты не убила его, он убил бы меня. Ярость может удвоить силы даже слабенького мага, что уж говорить о Купере. У него бы получилось, поверь. Если бы я не стал защищаться, — уточняет он мысленно, но Дженнифер слишком юна и неопытна, чтобы читать его мысли, — а я стал бы. Но теперь карта сыграна, вернуть её в колоду не получится, придется импровизировать. Надо признать, щенок Купер подвернулся как нельзя вовремя. — Я сделала выбор, — подтверждает она, с усилием разжимая одеревеневшие кулаки. В ладони словно впиваются сотни игл, ощущение до жути правдоподобное, особенно если при этом смотреть на Брэдли. — Ты должна сделать ещё кое-что, Джен, — успокаивающе, но твердо говорит Роберт, — и тогда всё закончится. Ты сможешь быть со мной. По-настоящему быть. Всегда. — Когда Стив узнает, он… — Когда Стивен узнает, он уже не будет иметь на тебя никаких прав. И наказать тебя он тоже не сможет. Ну выдвинет против тебя обвинения, ну потребует сатисфакции. Так мне не жалко, за тебя я отдал бы собственную жизнь, не то что три разрешения на вмешательство второго уровня. Он напал первым, ты защищалась. — Но я не знаю… Я никогда прежде... — Ох Дженни… Роберт подходит ближе, обнимает со спины, склоняет голову ей на плечо. Жар охватывает Дженнифер несмотря на усталость, несмотря на Брэдли, несмотря ни на что. Он никогда ещё не обнимал её так, не стоял настолько близко. Странно. И наедине оставались неоднократно, и времени было достаточно… Но нет, не сложилось. Влюбиться без памяти она успела, а переспать с ним — нет. С Брэдли всё было наоборот. Три года вместе, тепло, уют, секс… Но ей было мало. Нет, даже не так. Не мало. Не то. Не тот. Когда они с Робертом так близко, все мысли вылетают из головы, и уже не страшно. Есть в этом нечто особенное, когда тебя обнимает один из самых сильных и древних Тёмных этого мира. Мелкую соплюху каких-то там двадцати с хвостиком лет. Что ему те двадцать лет? Тьфу, мелочь. Однако же, обнимает. Возможность ощущать этот жар вечно стоит любых ужасов грядущей инициации. Она осторожно выскальзывает из его объятий и решительным шагом движется к Брэдли, стараясь не останавливаться и не задумываться. Спиной Дженнифер чувствует теплый, внимательный взгляд Роберта. Это помогает. Заученный жест ладонью — ледяные лезвия тают, стекая по груди Брэдли смесью прозрачного и алого. Тело плавно скользит, а потом и вовсе падает в проход между бархатными креслами. Пятый ряд, места с шестого по восьмое. Одно лезвие точно попало в сердце. Какие сосуды задели два других? Почему же так много крови? — Не думай, дорогая, просто действуй. Второй раз за день Дженнифер стоит перед Брэдли на коленях, только теперь он мертв, и она виновата в этом. Дженнифер протягивает руку и окунает пальцы в лужу крови, стремительно образующуюся на ковровой дорожке — перестаралась с чарами. Она подносит руку ко рту. Запах вызывает тошноту, перебороть которую удается не сразу. Вкус солёный, с отчётливым оттенком железа. Рука безвольно опускается. — Я не смогу Бобби, — жалобно вырывается у неё, — можно этого не делать? — Ты должна, — с неожиданной суровостью отвечает тот, кого Иные величают не иначе как Крестным отцом, и лишь Дженнифер можно простить и разрешить это «Бобби». Бобби-молоко, глупое детское прозвище, — если ты хочешь быть моей, ты должна. Светлая, игольчатая, как и у всех иных, аура Дженнифер трепещет, словно пытаясь сбежать, отделиться от хозяйки. Алый. Сейчас в ней так много алых всполохов, что по цвету она практически неотличима от кровавого пятна на полу. Светлая. Всё ещё светлая. Ей не хватило убийства близкого человека, не хватило предательства, чтобы сменить сторону. Сколько же в тебе Света, малышка! Возмутительно, неприлично много. Ну давай же! Последний рывок! — Ты убила его, — жестко говорит он, глядя, как перекашивает от душевной боли её лицо, — убила Светлого иного, который любил тебя, лишила его жизни ради другого. И ты бросишь его вот так, дашь Сумраку поглотить его тело и растворить его силу?! Сделаешь его смерть бесполезной? Бессмысленной? Так-то ты собираешься почтить его?! — Нет, — бормочет Дженнифер, отворачиваясь, но Роберт знает, что по её лицу текут слёзы, — конечно же нет. В гулкой тишине отчетливо слышны торопливые глотки, перемежающиеся всхлипами, слышно каждое движение челюстей, перемалывающих мясо… Светлые блики ауры темнеют медленно, будто нехотя, но вот уже ни луча, ни просвета в абсолютной, расчерченной всё тем же алым тьме. Тьма приняла её за свою, Тьма приняла к себе и в себя. Когда Дженнифер наконец оборачивается, слёз на лице уже не видно. Возможно, он просто не замечает их за алыми дорожками, украсившими её щеки. Она криво улыбается окровавленным ртом, протягивая ему ладонь, на которой трепещет сгусток изначальной Тьмы. — Скажи это, — просит он, стараясь подавить такую уместную, но несколько невовремя нахлынувшую радость. Потом радоваться будешь, старый хрыч, Стивен уже прокладывает портал. — Теперь я твоя, Бобби.