Das Ende des Films

..Время просвистит у виска стрелою, тронув оперением прядь волос. Сорок семь не возраст, хотя не скрою: лучше двадцать пять. И мечты, и спрос — все совсем иное. Мир ждет свершений, в эйфории кружится голова, ты готов смириться с любым лишеньем, только бы утопия ожила. Ты готов века и тысячелетья ждать и воевать за свою мечту, даже — вот чудак! — обрести бессмертье... ..И мечта сбылась. А я так же жду. Я мешаю ложечкой черный кофе, слушая французскую болтовню. Я уже привык, мне уже не внове ждать, и глупых мыслей я не гоню. В голове сплетаются нити-строки, зацепляясь точками за слова. Ты опять, мой мальчик, не будешь к сроку, но тебе на это даны права. Ты герой войны, стоит обернуться — за тобой с орбиты свернет земля... Весело смотреть, как несмелый шутце превратился в светского короля. Ты почти оратор (моя забота!), перенял лукавство, манеры, стать у тебя своя... Ты моя работа. Лучшая. О большем нельзя мечтать — и куда мне больше, быстрее, выше? Дальше — после фюрера — только Бог... Я достиг вершин — и сижу, склонившись над холодным кофе, и жду. Я мог — сколько раз уже представлялся случай! — укротить мальчишеский глупый пыл, поубавить гордости — было б лучше... Но тебе заранее все простил твой народ, влюбленный в своих героев, словно в Маргариту ученый Фауст. Дорогой солдат. Ты заметишь вскоре, что в моих словах стало больше пауз для твоих ответов, идей, суждений — слишком много воли тебе дано, но тебе дарю я свое прощенье. Мне уже, наверное, все равно, что обед, назначенный неким шутце, мне меняет планы в календарях... Я устал и в силах лишь улыбнуться. Сядь, mein lieber Junge, не стой в дверях. Для тебя Париж распахнул объятья, ставни окон, дверцы своих кафе — так легко забыться и опоздать, и я тебя прощаю. Аутодафе мы отложим, пусть тяжело не злиться. Не за опозданья — за твой настрой. Битый час я пялился в эти лица, ожидая лишь пары слов с тобой, а теперь ты, даже не отдышавшись, говоришь без устали про кино, про премьеру, про неплохие шансы сделать это с блеском — и про неё... И кого мне клясть, ты скажи на милость, за впустую здесь проведенный час?... Нет, не улыбайся, чтоб мне не снилось теплое лукавство бездонных глаз. Ты определенно рожден для блеска — и штыков, и золота. Выбирай, что потомкам изобразить на фреске... Впрочем, ты уж выбрал свинец и сталь. Что ж, достойный выбор. Я б сделал так же — я пытался, Junge, в семнадцать лет. Но судьбе и Господу не прикажешь. Даже сердцу проще. А впрочем, нет. ..В бархате багровом и позолоте, в темноте и терпком дыму сигар, в напряженье, словно пилот на взлёте, я смотрю в экран. Я, возможно, стар и уже излишне сентиментален — или просто дым режет мне глаза? — только вот по правой скуле сбежала странная непрошеная слеза. Я смотрю на нашу с тобой работу, принимаю сдержанно похвалу. Бьется пульс в висках — все восьмые ноты, резкое стаккато, — и на полу пляшут светло-серые пятна света, льющегося в зал на экраны лиц... ..Ты уходишь? Песня еще не спета. Так что ты иди, но..потом вернись. Мы еще увидимся в этом мире: вечером отпразднуем твой дебют... Только не твори для людей кумира и не стань им сам для себя. Салют! ..У меня есть время, мечта и мысли, рвущиеся с кончика языка. Не хватает только оттенков смысла и достойных слов для конца стиха. Но я знаю: я отыщу их точно, облеку в достойный рисунок рифм... Я хочу сказать тебе нечто. Срочно. И скажу, лишь кончится этот фильм. -------- Вместо эпилога — лишь кровь и пепел, копоть и лоскутья вечерних пар. Начиналась сказка огнем обстрела, а подвел итоги её пожар. Что огонь создал, то огонь и примет. Над Парижем ночь, и конец войне... Не наступит только конца у фильма в мирно засыпающей тишине. 09.09.2013