***
Тем же временем Дэйв потягивался в кровати, ощущая во всех мышцах сладостную тянущую боль. На лице его теплилась сонная улыбка; он решил не терять время на то, чтобы согреться в постели и вкусить радостное предчувствие — ему поскорее хотелось начать жить этим днём, хотелось встретиться с Кирком и очень хотелось его же сразу при встрече обнять. Он резко поднялся, но тут же обхватил себя руками и поёжился — осень обещала быть холодной. И вместе с тем он подумал, что в особенно холодные дни они с Кирком могли бы сидеть в его комнате и наслаждаться живописным видом позднего рассвета, румяной от его лучей реки в мраморной оправе набережной и сквера, того самого сквера, уже давно пёстрого, как накинутый Дэйвом на тощие плечи плед. Ткань покалывала, но грела; пальцы зябли и тряслись, путаясь в краях, свисающих до локтя. В горле было сухо, но тут же жарко и сладко: глоток свежего кофе заставил резко раскрыть глаза и приятно встрепенуться. Ото всего подобного, контрастного и яркого Дэйв чувствовал себя прекрасно, чувствовал себя этим утром живым, а быть точнее — ожившим. Не позавтракав, он сразу же ринулся в прихожую, оделся и вылетел из дому. Сейчас было восемь утра, что он успел уточнить, перед тем как спуститься с лестницы, и ему сделалось ещё лучше — у них будет масса времени: до самого вечера этот день будет поделен между ними, и Мастейн был уверен — никто и ничто не сможет им сегодня помешать. Нет, они не планировали ничего грандиозного, но уже сама их встреча была таковой для Дэйва. Он чуть замедлил шаг, отвернув голову в сторону сквера, и задумался об одном: Кирк столь же зачарованно, столь же радостно ждёт, когда они снова встретятся? С таким же рвением он бежит сквозь кварталы? Или, быть может, он долго и мечтательно бродит, ожидая Дэйва уже там? И рыжий сам не знал, почему это для него так важно; не знал и знать не хотел. Это было таковым, и он не вникал в суть — просто наслаждался. Потерявшись в мыслях, он и не заметил, что уже больше пяти минут расхаживает вокруг лавочки, в том самом месте, куда должен был прийти его друг. И тут же стало не по себе — а вдруг он не придёт? Сомнения, однако, быстро развеялись: на горизонте появилась хрупкая фигурка, сутулая и долговязая; встрепенувшись и потерев глаза, должно быть, ставшие от этого сильно красными, она медленно, растерянно побрела к нему. В тусклом свете кудри казались больше пепельно-серыми, нежели чёрными, а кожа — совсем белой и очень тонкой, будто всю её можно было за раз соскоблить ногтем. Пальцы трепетно сбились в кучку и дрожали под тканью свитера, слишком тонкого для нынешней здесь погоды; склеры влажно блестели, что Дэйв отметил, стоя всего в двух от Кирка шагах, и сразу же ужаснулся — тот будто был давно болен гриппом, только жуткого хрипящего кашля ему не хватало. — Здравствуй... — голос его звучал сипло, а слово было уж слишком пафосным и громоздким, чтобы знаменовать собой дружеское приветствие. Даже руку он протянул как-то заторможено, будто сомневаясь, нужен ли вообще этот жест; ладонь его была шершавой и холодной, а на костяшках — сильно покрасневшей, отчего рыжему сделалось даже как-то не по себе. — Привет! — восклицание осталось неотвеченным: попытки приободрить Хэмметта сейчас можно было бы сравнить с криком в пустоту. Некоторое время они оба предпочли промолчать: Дэйв упёр взгляд в асфальт, затерявшись в мыслях в попытке понять, что могло так резко изменить Кирка, а последний просто стоял, не моргая, и смотрел ровно в никуда, даже и не намереваясь объясниться. В рыжем была видна тревожная происходящим заинтересованность, и, будь бы Хамстер сейчас настроен на беседу, его бы это крупно позабавило. — Ну, чего... Куда пойдём? — Мастейн пристально глядел на него всего, в особенности — на лицо, так и не сменившее на себе выражения то ли потерянности, то ли простой ото всего усталости. — В сквер, наверное, — отвечал он нехотя, и тревога в рыжем юноше уже могла быть замечена любым прохожим, но Кирку сейчас было не до этого. Впрочем, вообще ничто происходящее его не интересовало. Ничто, помимо одного только вопроса, заданного вполголоса по пути к главной аллее. — Как думаешь, многое изменилось? Глаза Дэйва округлились, правда, скорее от удивления и общего непонимания. Он, однако, был рад поддержать диалог — ему до этого казалось, что с ним сегодня и вовсе не заговорят. — Ты это о чём? Тот на секунду приостановился, и с него будто что-то сошло: он тут же подавил в себе смешок, потёр локти и подошёл чуть ближе к рыжему. — Да так... Короче, не бери в голову, — Дэйв пожал плечами, зная, что обязательно вернётся к этому в попытке осознать, понять — для него это было важно, пусть он и старался не подавать виду. — Ты на сегодня что-нибудь планировал? — Да нет, — он попытался отмахнуться, думая обсудить сейчас с Кирком, чем было вызвано то его состояние, но быстро осознал одно — не стоит. Ни сегодня, ни завтра. Вообще. — Значит, повторим вчерашнее — побродим, поговорим... На сей раз, надеюсь, до конца вместе.***
И они живо, с ярым обоюдным рвением выполняли то, что решили растянуть на весь день: слонялись туда-сюда, а как надоедало — садились на листву под клёнами и говорили о чём хотели, причудливо меняя обсуждаемые темы. И, казалось бы, наконец была достигнута гармония — они могли бы весь день провести в приятном, спокойном и размеренном обсуждении политики, учебного материала, спорта, искусства, пёстрых носков преподавателя физики, уже всеми отмеченных на общей фотографии работников школы... Словом, время они проводили очень даже хорошо. Но всё хорошее, как известно, имеет отвратительное свойство заканчиваться. Время близилось к обеду, а дискуссия обо всём и вся никак не утихала; потому и было решено продолжить её по дороге к дому рыжего, пустовавшему ещё с прошлого часа. Прервав беседу, они обнаружили, что находятся в отдалённом уголке парка, примыкающем к мелкой реке. До дома пришлось бы идти наискось, сквозь мелкую дубовую рощицу и пару цветников, но Мастейн убедил Кирка пройти также, как они сюда дошли — по ухоженным аллеям и знакомым ему тропинкам. Быть может, он просто боялся заблудиться; в его натуре присутствовала та обывательская жилка, дозволяющая следовать только тому, что сам знаешь, в чём уверен, и из-за этого частенько пренебрегать возможным новым. Кирк её в нём тревожить не стал, но, дойдя до аллеи, переходящей в тупик с наставленными на асфальт скамейками, сильно об этом пожалел. На ближайшем к ним мебельном изделии расположились несколько девушек, одна из которых Кирку была неприятно знакома, и это, к несчастью, было взаимно. — Вот так встреча, — Кирк одёрнул Дэйва за плечо, утаскивая его в ближайшие кусты. Рыжий и сам был, честно сказать, не рад: видеться с ней сегодня, завтра или вообще в течении целого месяца ему никак не хотелось, пусть и пришлось бы — никак она не смогла бы так вовремя заболеть и попросту перестать посещать гимназию. Хэмметту встреча положительных эмоций тоже не доставила. Пусть они и были знакомы не иначе как мельком, и видели друг друга — да и предпочитали друг на друга смотреть — исключительно краем глаза, Кирк уже расценивал её как человека тяжёлого. Тяжёлого в плане общения и вообще нахождения где-либо, где есть не только двое, но ещё и представители рода человеческого совершенно случайные, а может, что и намеренно приглашённые; требовательность и излишняя самоуверенность скрывали за собой отмеченную Хамстером ранее мягкосердечность и даже что-то грустное, что, впрочем, в той или иной степени встречается абсолютно во всех людях. И как бы ни хотелось брюнету просто взять Дэйва за ворот и дотащить до его квартиры, после спокойно просидев в ней остаток дня, взыграло в нём что-то, точно знающее — проверить нужно обязательно. Быть может, он надеялся после этого окончательно успокоиться и продолжить водить простую человеческую дружбу с рыжим, или же минутный каприз прямо знаменовал потерю субординации и контроля над ситуацией в целом. Как бы там ни было, Дэйву в руки тут же впихнули эмалированную коробочку, до того валявшуюся под лестницей — Кирку казалось, что игра должна и будет длиться, и отречься от неё, как от элемента весьма пикантного и даже терпкого, как от самого начала, нельзя. — Ну, ты как, сможешь «вести»? — вопросительный взгляд упёрся Дэйву в переносицу, но тот лишь выставил ладони вперёд, будто защищаясь от вопроса, понимая его суть подсознательно. — В смысле... что? — он бы хотел даже попятиться назад, только вот его сразу же резко развернули к скамейке лицом. — Начни игру сам. Придумай что-нибудь... — и он хотел было дать совет, но осознал — промолчать будет лучше; эта игра начнётся с Дэйва и на нём же закончится, так что право выбора есть только у него, — ... ладно, иди. Мастейна выпихнули из-за лиственного укрытия и никак не хотели пускать обратно, а потому ему только и оставалось подойти ближе и в кратчайшие сроки быть замеченным сразу всей компанией. Девушка, внешностью схожая с Пэм — белокурая, голубоглазая, разве что чуть-чуть повыше, — указала на него пальцем. Он не хотел слышать, что о нём сейчас говорили, да и с французским у него было плохо, но стоило самой Памеле обратить на него внимание, и вся компания тут же ринулась к нему, в несколько голосов расспрашивая на ломаном немецком. Однако девушка быстро упросила их уйти и осталась с Дэйвом наедине. Пухлые губки сжались и несколько побелели, брови насупились, а взгляд зеленоватых глаз холодно, огорчённо скользнул Дэйву по лицу. — Не желаешь прояснить ситуацию? — и тощая нога, обхваченная тканью летних джинсов и на холоде оттого забавно подрагивающая, притопнула и твёрдо встала на месте. Мастейн пожал плечами, искренне не понимая, в чём провинился — в его видении именно она была вчера слишком импульсивна и настойчива, и всё, что было, случилось только от этого. — Нет, — он будто нить оборвал; к этому он возвращаться определённо не собирался. — Слушай, я хотел бы тебе кое-что предложить. Блондинка посмотрела на него с недоверием, но некий интерес она проявляла: ноги она поставила вплотную и придвинулась к Дэйву чуть ближе, качнувшись на носках, что не укрылось от его взгляда. Он выставил на скамейке коробку, которую до этого держал за спиной, и причитающе-высокомерно протянул: — Я хотел бы с тобой сыграть. Знаешь, что есть игра?.. Речь свою он вёл насколько возможно пафосно, отчего Кирк даже усмехнулся — сам он его ни во что не посвящал, а потому половину правил тот, должно быть, вывел сам. Желание слушать дальше у него напрочь отпало, а потому он лишь уселся султаном на облетевшей листве, подпёр щёку ладонью и принялся смотреть и думать что есть сил. Пэм смущалась и восхищалась одновременно, и было совершено ясно, что в такой умилительного рода восторг её привели не речи Мастейна, а сама его ныне внимательная к ней персона. Она бы согласилась, предложи он ей хоть отужинать на помойке тем, что сам там найдёт — Кирк был в этом уверен и оттого даже начал проявлять к ней сочувствие. — Бедная девушка, — нашёптывал он про себя. — Запущенно всё, однако... Хотя, кто в этом мире без проблем? А что у неё тому, интересно, причина? Семья, быть может, или друзья, или какая-то занятость... Да какая у неё может быть занятость? Вот и я думаю, что никакой... Ящерка, что должна была уже впадать в спячку, медленно мотнула хвостом, стараясь придумать, как без риска для себя обогнуть тело огромное и оттого очень и очень страшное. Кирк устало выдохнул; что-то упорно твердило ему, что девушка на деле — человек перед обществом скрытный, и потому с Мастейном она имела общие черты, что пугало и настораживало. Может, было в их связи что-то особенное как раз из-за разнящихся, противоположных характеров? Как бы Кирк того ни хотел, противопоставлять себя Мастейну у него никак не получалось и получиться, наверное, не могло. Тут же он встал и чертыхнулся: будучи в раздумьях, он и не заметил, как Дэйв провёл блондинку вглубь парка, можно сказать, в закат. Мысленно назвав себя растяпой, дав себе подзатыльник и вернувшись к прерванному своему занятию, он решил, что вмешиваться в это не будет.