Фотографируй до потери пульса

      Ты вновь заходишь в мой дом, смотришь на меня. Неужели тебя бьёт дрожь? Опять боишься? Ты же знаешь, что я ничего не сделаю тебе, пока ты фотографируешь меня. Стоишь на пороге, хотя точно знаешь, что это не вежливо. Не похоже на тебя, разве нет? Я подхожу к тебе, тяну за руку в дом, закрывая дверь на ключ.  — Не забудь фотоаппарат и проходи в мою комнату, — напоминаю тебе, целуя в щёку. Ощущаю своей кожей, как ты вздрогнул. Сегодня необычный день, неужели ощущаешь, что он будет последним? Не удивлюсь, если так и будет. Ты не сможешь сдержаться, слишком сложно для тебя, не так ли? Абсолютно не хочется отпускать тебя, такого тёплого, родного, но фотоаппарат в твоей сумке так и тянет.       Закрытые шторы не дают проникнуть в спальню ни капли света, поэтому ты одёргиваешь их, открывая окно. Ты знаешь, я позволю тебе это, но все равно бросаешь на меня вопрошающий взгляд. Разве то, что я улыбаюсь — не достаточно, чтобы убедить тебя? Ладно, я киваю тебе, слыша, как ты судорожно выдыхаешь, отворачиваясь к окну, чтобы вздохнуть свежего воздуха. Тебе душно? Позволь, я помогу тебе. Все — таки ты дрожишь под моими пальцами, когда я касаюсь тебя. Вжимаешься поясницей в подоконник, сжимая его до побелевших костяшек, что сложно не заметить. Почти не дышишь, когда касаюсь твоей шеи, спрашивая, не жарко ли тебе. В долгий ящик откладываю мысль, что лучше не пачкать одежду, если что — то пойдёт не так. Ой, ну не смотри на меня так удивлённо. Я всего лишь хочу помочь.  — Все ещё боишься меня? — устало вздыхаю, расстёгивая верхнюю пуговицу на твоей рубашке.  — Нет, — приподнимаешь голову, чтобы я не увидела твои глаза. Но я прекрасно знаю, что в них сейчас. Мы слишком долго были рядом, чтобы я не понимала каждое твоё действие и интонацию.  — Врёшь мне, — констатирую факт, расстёгивая следующую пуговицу.  — Вовсе нет! — слишком быстро и резко отвечаешь, закусывая губу. Боишься, что я восприму это как неповиновение?       Ты знаешь, я ненавижу, когда мне врут, ненавижу неповиновение, но сейчас, когда твой голос так сорвался на более громкую интонацию… Как же люблю это. Люблю вырывать из тебя то, чего ты не позволишь себе наедине со мной. Как же забавно за тобой наблюдать в такие моменты. Ты дрожишь, ожидая моих действий, моих слов. Ты готов отдать все, лишь бы я снова не сделала тебе больно. Понравилось напряжение? Ты облегчённо выдыхаешь, когда я просто расстёгиваю остальные пуговицы, ничего не говоря.  — Я не боюсь тебя, я люблю тебя… — шепчешь, пока я стягиваю с тебя рубашку. На коже шрамы, оставленные мной. Мелкие от моих ногтей, большие от ножа, редкие синяки от кулаков. Прекрасное зрелище. Так и хочется прижаться, погладить кожу. Вечно.  — Ты любишь меня фотографировать, — поправляю его, откладывая рубашку в сторону. Мимолётно целую, вставая на носочки, чтобы достать до тебя. А затем просто выхожу из комнаты. Точно знаю, что ты там делаешь.       Вытираешь слёзы со щеки, закрываешь глаза, хочешь кричать, не так ли? Хочешь доказать, что любишь меня не фотоаппаратом. Противно. Но мы оба знаем, что это совсем не так. Ты любишь меня фотографировать, ты хочешь это делать постоянно, никогда не упускаешь возможности меня запечатлеть. Абсолютно в любой момент. И эта камера мне нравится, нравишься ты. Мне нравится все это. Единственный минус — ты слишком маленький, мягкий для этого. Ты знаешь, что я люблю доминировать, что я не терплю, когда меня не слушают, вольничают. Ты выбрал для себя непосильную ношу. Девушка, которая тебе нравится, твоя лучшая подруга, твоя девушка — это один человек, это я, это тот, с кем ты страдаешь, садистка до мозга костей. Так почему ты плачешь? Чего боишься? Что скрываешь от меня? Насколько бы хорошо я не знала тебя — ты никогда не будешь полностью понятен мне.       Нож зажат в руке. Мне не хочется применять его, но если это будет необходимо, я обязательно сделаю это. Может он пугает тебя? Или это вся я не даю тебе покоя? Только захожу, в комнату, как, не смотря в твою сторону, слышу щелчок объектива. Ещё одна фотография в твою коллекцию, ещё один шрам в мою. Ты опять не сдержался, поэтому снова получаешь мой поцелуй, пока лезвие невесомо скользит по твоей бархатистой коже, оставляя лишь чуть заметную полоску, из которой вскоре потечёт кровь. Не протестуешь, скользя своими руками по моей спине, запутываясь пальцами в волосах. Ты делаешь больно, не осознавая этого. Кусаю за язык, отстраняясь, пока ты спешно подносишь к глазам фотоаппарат, висящий на шее. Знаешь, иногда хочется попробовать придушить тебя этой лямкой, обхватывающей твою шею. Отбрасываю орудие к твоим ногам, от чего ты отходишь от подоконника. Садишься на пол, ожидая меня. Сдёргиваешь темно — красный плед с кровати, расстилая перед собой, стараясь не касаться ножа.       Пышная резинка для волос, высокий хвост, лёгкая просвечивающая бледно — розовое белье блузка, яркая юбка. Подбиралось для сегодняшнего дня, а если повезёт — и вечера. Снимать круглыми сутками, стараясь запечатлеть что — то необычное, прекрасное. Попробовать все ракурсы и фильтры, выбирая самые разнообразные штуки, которые можно сделать с фотографиями. Присаживаюсь на тёплый плед, отвожу взгляд максимально в другую сторону от камеры. Как только устроилась поудобнее, тут же щёлкнула пальцами. Послушный щелчок по команде фотографирует, перемещаясь, ища удачный ракурс.       Как только все это надоедает, резко говорю тебе «Стоп», разминая ноги. Сколько я сидела в этой позе, слушая эти надоедающие, однотонные звуки? Двадцать минут? Ну да ладно. Хотя тело ныло, как после часового сидения в кресле в кино или на спектакле. С тихим стоном откидываюсь на плед, теребя в пальцах рукоятку ножа. Прикрываю глаза, зная, что сейчас ты должен просматривать снимки. Но… Ещё один монотонный щелчок прямо надо мной и я, открывая глаза, наблюдаю за тобой. Ты отложил фотоаппарат, нависая надо мной. Как хрупкая девушка и хулиган, прижавший её к полу. Но только у меня в руке нож, а ты не причинишь мне вреда.  — Изабелла, мне нужно тебе кое — что сказать, — моё имя звучит отвратительно в этой безэмоциональной фразе, но ты все равно не поймёшь, если я намекну. Ещё одна вольность. Бесит, но интерес к тому, что он хочет сказать больше.  — Не делай такой голос, мне неприятно, — ты понимаешь, что я тебя и так слушаю, так что смысла об этом говорить нет. Но кто — нибудь слушает здравый смысл? Зачем, когда говоришь с человеком, не замечавшем твои чувства много лет?  — Я слушаю тебя, — шепчу, скорее для себя, чем для тебя.       Привстаю вместе с тобой, принимая вертикальное положение. Ты не смотришь на меня, сидишь боком, отвернув голову в сторону. Неровно дышишь. Не хочешь говорить? Не надо, просто помолчи.  — Дело в том, что не смогу с тобою больше встречаться, фоткаться на фоне звёздном, ходить за ручку, целоваться. Сердце скоро остановится, минут через пятнадцать… Я вижу слезы на твоих щеках, не могу понять. Ты пошутил, иль правду говоришь мне впопыхах? Я не хочу тебе верить, я не хочу такого.  — Я убежал из больницы, как только услышал об этом и сразу к тебе. Боже… Нет. Нет! Не говори так! Не говори об этом!  — Хотел последний раз побыть наедине. В последний раз, ведь я люблю тебя, даже если ты считаешь, что только фотоаппаратом. Я не хочу этого слышать! Не надо!  — Ты постепенно меня убивала, так что есть у меня к тебе просьба. Я до боли сжимаю кулаки, до скрипа зубы. Ты видишь слёзы на моих глазах. Но в твоих только грусть.  — Убей меня быстрее, чем это сделает незнамо что, пришедшее за мной. Я не хочу отпускать тебя! Я не хочу убивать тебя! Ты приобнимаешь меня, в ответ, на что я утыкаюсь в твою грудь. Персиковый запах, которому я не придаю обычно внимания, ударил в нос, стараясь успокоить. У него это получается. Я ведь люблю персики.       Ты подёргиваешься, обращая на себя внимание. Я вижу улыбку на твоих губах. Что за чушь? Ты беззвучно смеёшься, глядя в мои глаза. Зарёванная я не такая милая, не так ли?  — Прости меня за все, Изабелла, — твоя улыбка бесит меня, так бы и убила. Нащупываю нож рядом с собой, сжимая в гневе.  — Помнишь, как ты мне сказала одну фразу? Я не верю своим ушам. Неужели?.. Тогда я была не в духе и не в прямом смысле говорила!  — «Фотографируй до потери пульса». Пищание со стороны фотоаппарата отвлекло меня. Он сделал несколько снимков.  — Ненавижу тебя!.. — шепчу тебе, — Но как же люблю! Твоя улыбка становится ярче. Ты шутил… Ты ведь просто шутил, так, да? Ты решил пошутить надо мной. Ты знаешь, я ненавижу шутки. Как же надоело!  — Эта, — сжимаю нож в руке, — шутка, — валю тебя на плед, — была, — заношу нож над головой, прижимая тебя за плечо, — краем! Закрываю глаза, наполняющиеся слезами. Наношу тебе удар по грудной клетке. Приятно? Тебе приятно? Тебе просто стало скучно, да? Как тебе такое развлечение? Удар за ударом на твоей груди проступают красные пятна крови. Ты держишь меня своей рукой за мою. И улыбаешься. Просто улыбаешься. А затем закрываешь глаза.       Камера начинает снимать, пока я наношу последние удары и встаю. Ненавижу камеры. Всегда ненавидела. Но я переступила через себя ради тебя, не так ли? А ты не смог удержаться от глупой шутки, от не смешного спектакля. Ты слишком много позволял себе. Вольность, неповиновение. Ты стал слишком много воображать о себе в помедленнее время. Своенравность — не всегда хорошо.       Месяц спустя, помогаю семье Флинн — Флетчеров с переездом. Уезжают отсюда из — за тебя. Гордишься собой? Из кармана одной твоей толстовки, когда я переношу твои вещи в коробку для хлама, выпадает голубоватая бумажка. С интересом подбираю её, ожидая увидеть очередной чертёж, завалявшийся у тебя с детства. Но… Ноги подкашиваются, я сажусь на колени. Прикрываю рукой рот, чтобы не зарыдать в голос. Не могу сдержать слез и капли одна за другой капают на пол. В руке на помятой бумажке результаты прохода медицинского обследования. Черные буквы без сожаления отпечатали то, о чем ты говорил мне тогда. В углу маркером твоим почерком значится: Фотографируй до потери пульса