К лучшему

Артем никогда не читал своих стихов. Лера считала, что это к лучшему. Она однажды увидела — мельком, на ходу — пару строк в его тетради. Он как раз в это время развязывал свои шнурки (розовые на одном кроссовке, желтые на другом) в коридоре, а Лера зашла в его комнату оглядеться. Она была тут первый раз и увидела раскрытую тетрадь на столе. Видимо, в спешке забыл убрать. Любопытство оказалось сильнее Леры, и она, встав полубоком к двери, чтобы, в случае чего, сделать вид, что она тут вовсе не причем, бросила беглый взгляд на листы. Артем всегда писал очень аккуратным разборчивым почерком, но то, что Лера там увидела, заставило ее смутиться. Ей были чужды метафоры, аллегории и эпитеты, которыми так старательно пичкала их учительница литературы, и Лере стало стыдно, что ее новоиспеченный парень тоже страдает такими глупостями. Лера не успела прочесть и четырех строчек, как в комнату зашел Артем, и ей хватило такта сделать вид, что она разглядывает обои в цветочек, а вовсе не пялится без разрешения в чужую тетрадь. Хорошо, что Артему тоже хватило такта притвориться (а может, он действительно ничего не заметил), что он ничего не понял, ласково обнять Леру левой рукой, приглашая на кухню пить чай, а правой быстро запихнуть несчастную тетрадь в ящик стола. «Может, он не очень уверенный, но зато скромный» — подумала Лера, содрогнувшись и представив, что случилось бы, если бы было наоборот. Это будут мокрые, холодные и просто мерзкие вечера, за окном в лучших традициях ноября будет бушевать ветер, будет лить дождь, люди будут шмыгать носами и пачкаться в грязи, стараясь не упасть в лужи, а Артем усадит Леру за руки на краешек своей кровати, зажжет не люстру, а настенные бра, встанет по середине комнаты, откроет свою потрепанную тетрадочку, прочистит горло и начнет читать. А Лера сложит руки на коленях, будет бесконечно ерзать, не сумев комфортно расположиться на этой огромной кровати, и не будет знать, куда деть взгляд. Она будет смотреть вверх, вниз, в потолок, на ковер, вбок, снова вверх, на стену, на свои руки, в окно и будет думать, что сейчас лучше идти одной в темноте, пытаясь не поскользнуться и запахивая свое модное, но совсем не греющее пальто, чем сидеть в этой теплой комнате с обоями в цветочек и делать вид, что тебе интересно. На кухне будет капать кран, тикать часы, в соседней квартире будет гудеть пылесос и лаять собака, а Лера будет считать про себя каждую каплю, каждый тик, каждый гав и сколько раз непутевый сосед уронит тот или иной предмет. Но рано или поздно часы остановятся, кран замрет, собака успокоится, сосед приляжет на диван, а Артем опустит свою тетрадочку и поднимет на Леру сияющие глаза. А в ее глазах пусто. И она начнет молиться, хоть бы в часах обнаружилась кукушка, сосед подрался с женой, на собаку упал бы телевизор, трубу на кухне прорвало. Может, на улице начнется ураган и поднимет их в воздух? Но минуты будут идти, и ни собака, ни соседи, ни часы, ни кран не подадут признаков жизни. Все вокруг замедлит свой ход, и весь мир затаится в ожидании, а со всем миром — взгляд Артема, который с каждой текущей секундой будет все тусклее и тусклее. И Лера, не выдержав этой вековой пытки, подскочит, похлопает его по плечу, озвучит самую неловкую из своих заготовленных шуток и сама же над ней посмеется. И Артем притворится, что ему тоже смешно и что Лера мнет края своей юбки совсем незаметно, позовет ее пить чай, и вечер закончится неловким завязыванием шарфа подрагивающими руками — все равно придется заново надевать его в лифте — и несмелым клевком в щеку. На следующее утро подруги будут теребить за рукав, а Лере придется улыбаться и врать. Черт, когда дружба успела стать такой утомительной? Артем, конечно, напишет милое сообщение с глупыми смайликами — он терпеть не может смайлики — и они помирятся, хотя вроде никто ни с кем и не ссорился. Нет, думает Лера, мне не нужны такие отношения. Хорошо, что Артем никогда не читает своих стихов.