Сизые перья воспоминаний

В детстве Энерст любил дарить матери горсть чего-нибудь необычного, вкусного. Иногда это были ягоды, иногда — орехи. Один раз ему удалось добыть чернослив, что являлось редкостью даже среди дворянского общества. В то время мать часто гладила его по голове, выражая свою благодарность лаской и добрыми словами. И Эрнест, счастливый, всегда ждал момента, чтобы вновь удивить и порадовать мать. Иногда он приходил и с пустыми руками, но вместе со своим братом, Клодом, который приносил одно и то же почти каждый раз — букет хризантем. Они отличались друг от друга лишь цветом: белые, желтые, розовые, сиреневые… Легкое, незначительное, как казалось со стороны, внимание двух сыновей матери. Она единственная, кто была добра к ним; ее любовь была безвозмездной и теплой. Ее не нужно было добиваться, она просто была. Вскоре мать должна была родить еще одного ребенка. Эрнест был средним в семье, но даже он очень волновался за здоровье обоих дорогих ему людей; просто один из них еще не появился на свет. Самым младшим ребенком была Ванесса, которая вряд ли бы поняла всю радость брата от появления на свет кого-то маленького, но она вместе с ним нервно крутилась вокруг родительской спальни. Почти каждый день они приходили, чтобы узнать, как идут дела, пока это не надоело их отцу, и тот не выгнал их вон. Старшими детьми были Клод и Фред. Фред почти не появлялся в поместье, редко общался с семьей, кроме отца. О новом члене семьи он узнал самым последним. Оба старших брата были более привычны к тому, что у них может появится новый брат или сестра. Они прекрасно осознавали тот риск, на который шла их мать, когда согласилась рожать. Клод отнесся к этому известию спокойнее всех. Ванесса ждала младшую сестренку, в надежде, что теперь от нее отстанут, и не будут говорить, что и как носить. Эрнест же не понимал, какие чувства вызывает у него эта новость. Он был рад, что у него может появиться младший брат или сестра, однако же проблем ему доставляла и одна только Ванесса своим неуместным для леди поведением.  Когда Эрнест заглянул в спальню с разрешения отца, то увидел маленького, совсем крошечного младенца в руках измученной, но счастливой матери. У него появился новый младший брат, которого нужно будет защищать. Клод стоял поодаль, но тихо поздравил мать с рождением мальчика. Ванесса выглядела печальной, и стоило ей взглянуть в лицо младенцу, как она скривилась. Она ни разу не видела новорожденного и посчитала его на тот момент не очень-то симпатичным. Эрнест полюбил своего младшего брата, которого нарекли Элиотом. Все чаще и чаще именно он вместе с Ванессой и Клодом возился с Элиотом, а визиты к матери стали все реже и реже. Несмотря на это, встречи были полны счастья, смеха и громкого шума, который производил совсем маленький Элиот. Эрнест никогда не забывал в такие дни приносить матери привычную горстку сладостей. Клод так же приходил вместе с братом и приносил свои любимые цветы. Они оба дарили свои подарки матери, приучив так делать и Элиота. Тот, еще совсем не понимая такой традиции, часто дарил камешки, веточки, желуди или засушенные листья. Это были самые мирные, счастливые дени в их семье. До тех пор, пока не появились приемные сыновья — Винсент и Гилберт. Пока на их дом не напал Охотник за головами.  * * * Смех, противный липкий шепот и прутья клетки — это все, что Гилберт мог сказать о своих родителях. Точнее о том, что он от них получил. Яркие ткани, блеск от огня и большое количество людей в необычных костюмах — все это сбивало с толку лишь поначалу, а потом не вызывало никаких эмоций, кроме страха, который лишал сил и воли. Они легко могли умереть в этой клетке, в этом месте, где даже животные жили намного лучше.  Мать продала их цирку за копейки, лишь бы избавиться от ребенка, у которого красный глаз — от проклятого дитя. Гилберт и Винсент не помнили отца, но вот мать запомнилась им очень худой, впавшими глазами янтарного цвета и светлыми тонкими волосами, которые довольно часто закрывали ее лицо. Она много курила, и дым, что витал по всей крохотной квартирке, в памяти братьев был непроглядным, тухлым туманом. В нем они терялись, как терялась и та ясность мира, которую они никогда не увидели. Даже тогда, за этой неясностью виднелся гнев и ненависть людей. Лишь мать с ее худыми запястьями и поношенной одеждой оставалась в поле зрения — безэмоциональная и усталая. Она не испытывала к своим детям сильных чувств. Взгляд ее глаз, когда он был направлен на Винсента и Гилберта, всегда был тяжелым, бездушным.  Наверняка поэтому она так легко оставила их. Гилберт и Винсент не слышали от нее ни слова ласки, не понимали, что означает выражение «родительское тепло», но им, определенно, не хватало этой заботы, как воздуха, как банальной необходимости, чтобы выжить и не одичать. Единственное, что им осталось впитывать и познавать — злобу целого мира. Винсент воспринял исчезновение матери из их жизни более болезненно. Он остался против жестокости людей один на один без какой-либо защиты, поддержки, являясь первопричиной для всеобщего недовольства от существования проклятого ребенка. Уже тогда в нем зародилась мысль, что верить женщинам нельзя. Гилберт же воспринял уход женщины, что оставила их, с более ярким чувством — гневом. Он не простил свою мать, что посмела совершить столь гнусный поступок: оставить своих детей. Продать, как последнюю вещь. Ни жестокие побои, ни презрение, с которым мать смотрела на своих детей в те редкие, когда замечала их, не помогли им оставить надежду, веру, что это лишь временное явление. В конце концов, эта женщина была их матерью. Когда она привела их в цирк и ушла, то больше никакой надежды не осталось. Опустошение и гнев. И гнев Гилберта постепенно смешивался, сливался с окружающими его эмоциями. Пусть он и был «нормальным», как считали многие, но как он мог бросить Винсента? Ведь он единственный, кто у него остался. Младший брат. Братишка. Один. Лицо той женщины, что прежде с надеждой Гилберт называл «мама», часто возникало перед ним. Особенно во снах. Это было больнее всего, мучительнее, словно его подсознание издевалось над ним, подсовывая ему напоминание о прошлом, в котором не было ничего, кроме сизого дыма и хрупкой, усталой женщины без силы воли. Именно из-за этого он не мог смотреть на Винсента, он был похож на их мать, а затем к этому прибавилось ощущение, что он таскает за собой обузу, бремя, в котором он не виноват. Точно так же думала и их мать, а, значит, он ничем от нее не отличается и не был лучше. Тяжело, горько, отвратительно.  А затем к ним пришел Джек и спас их. Род Безариусов кардинально изменил их жизнь именно с той встречи. Джек, Оз, Ада… * * * Отец Лео был пьяницей. Он почти каждый вечер пропадал в кабаках и заявлялся домой лишь ночью. А утром снова шел на работу. Лео очень редко виделся с отцом, почти не общался и не знал, что это за человек. Он мог лишь с точностью сказать одно: от этого мужчины почти всегда пахло элем и табаком. Мать же была женщиной слабой, усталой. Ее темные волосы всегда были собраны в тугой пучок на затылке. Необычные, красные глаза смотрели как-то покорно, словно она прогнулась под какой-то тяжестью. Лео не знал, в чем было дело, но видел, что здоровье матери подорвано. Силы оставляли ее постепенно, но она заботилась о своем сыне, дарила ему те крупицы ласки, которые так не хватало ее ребенку. Именно мать позволила отрастить Лео волосы, после нескольких случаев буйства, истерики Лео. Он забивался в комнате в шкафу с криком, отказывался выходить на улицу, а порой запирался и в их маленькой пыльной библиотеке. Мать его не понимала и называла странным, когда думала, что Лео ее не слышит. А однажды просто исчезла. Испарилась из его жизни, оставив после себя легкий осадок безысходной грусти. И если мать была опорой, такой хрупкой и ненадежной, которая впоследствии исчезла из жизни, но все же нужной опорой для Лео, то отец был настоящим призраком, который точно так же и умер. Лео устал. Он почти ничего не мог сказать о своих родителей , выразить к ним какие-то чувства. Блики золотых искр и голоса заглушали в нем все. Книги были его единственным спасением. Там не было этих чужих голосов, которые отдавались в ушах гулом, как и не было этого странного огня, который Лео видел везде, каждую секунду своей жизни. Даже ребенком он старательно избегал общества людей, которые называли его «странным». Это мать научила его читать. Приют Фионы стал тем решающим поворотом в его жизни, который изменил все, но не его странность. Он до самого конца видел искры золотого света.