Добрая душа

      С утра в очередном выпуске новостей оглашается новый указ.       Бургерпэнтс, нервно поправляя форму и протирая прилавок перед новым рабочим днем, краем глаза посматривает в телевизор. Не то чтобы слишком интересно, но заняться все равно пока нечем. В экране миллионы розовых отражений розового Меттатона, и он громогласно вещает о новых правилах торговли в Подземелье. С этого дня, манерно произносит металлический голос, каждый, кто желает торговать, должен зарегистрировать свою торговую точку как часть сети МТТ, либо же прекратить свою деятельность. За невыполнение указа будет предъявляться штраф — Меттатон подчеркивает это голосом, не называя сумм, но от того становится еще муторнее.       Бургерпэнтс бы выключил звук, если бы это было позволено. С тех пор, как чертов ребенок прогулялся по Подземелью, перебив стражу, короля и умыкнув души, начальство вконец оборзело.       Он облокачивается на прилавок и задумчиво роется в карманах в поисках последней заначки сигарет. Размечтался, босс. Кто к тебе придет задницу лизать-то? Уже и так нализались знатно, а от торговли в последнее время, вроде как, и так одни убытки. Лучше уж бросить и заняться чем-то более полезным, чем идти на регистрацию и получать пачку новых запретов.       Нет, Брэтти и Кэтти придут, размышляет Бургерпэнтс — они так и не отучились фанатеть от Меттатона по-настоящему. Они только и мечтают стать частью его сети. Но... будь они сто раз гламурными, черт побери, они же помойщицы. Босс не только выпнет их из кабинета, наказав не возвращаться, но еще и будет потом с брезгливым видом требовать отчистить его лакированные сапожки.       Наверно, стоило бы посочувствовать. Но он лишь хмыкает себе под нос — хоть какое-то разнообразие в его осточертевших буднях.       Новости сменяются кулинарным шоу, затем рекламными роликами, и Бренд Бургер Эмпориум наконец наполняется покупателями. Бургерпэнтс надолго перестает воспринимать внешние события, готовя гламбургер за гламбургером, судорожно перекуривая за три-четыре затяжки и гася бычок о стакан одного из старфе. А когда наконец начинается перерыв, и он отрывается от своего занятия, пытаясь вздремнуть прямо за стойкой, его взгляд привлекает один из посетителей.       Тот, кто, по идее, сюда заходить вообще не должен.       — Ну как оно, Бурги? Справляешься?       Доброженщик — Найси, черт возьми, Найси, он не мог попросить называть себя как-то иначе? — практически перегибается через прилавок, лучась своим вечным оптимизмом. От интенсивности эмоций начинает подташнивать, Бургерпэнтс вяло сдвигается в сторону — и замечает в лапах синего монстра знакомый комплект формы. И стопку столь же подозрительно знакомых бумажек в малиновых чернилах. — Найс, собаки тебя дери, во что ты ввязался?       — Ух, а ты заметил? — Доброженщик довольно вскидывает голову. — Сходил к нашему железному величеству и подписал договор. Буду почти что за углом торговать, в полусотне метров — правда, круто?       Бургерпэнтс со звучным шлепком роняет лицо на руки.       — Идиот. Самоубийца... Нафига оно тебе? — он не понимает, не хочет понимать, что творит его «товарищ». Тысячу раз же пояснял, что не так с Меттатоном, почему так бесит работа под его начальством. Кажется, синий даже однажды застал его в состоянии истерики, когда после очередного штрафа живот сводило от голода, а башка трещала без курева. И это еще до того ребенка... Парню вообще себя не жалко, что ли?       Найс все так же по-детски улыбается, но голос звучит почти серьезно.       — Я Доброженщик, так? Я умею делать Доброженое. Значит, я должен продавать Доброженое. Звучит как смысл жизни, правда? Вот и я так думаю.       Идиот.       Несколько недель проходит почти незаметно. Каждое утро — выпуск новостей, каждые два или три дня — контроль за качеством работы. Бургерпэнтс привычно ежится и выдавливает из себя оправдания под металлическим взглядом Меттатона, чтоб у него платы проржавели. Босс придирается к каждой мелочи, к каждой криво лежащей шерстинке, наслаждаясь беспомощностью подчиненного. Ответил бы достойно, во всех возможных эмоциях, отстоял бы хоть каплю собственной гордости — но кишка тонка, еще тогда была. Еще когда за нарушения подобного рода монстры не исчезали бесследно.       Перестать презирать себя, впрочем, все равно не выходит.       Каждый день — улыбки на лицах покупателей, такие же фальшивые, как и его собственная. Монстр поклясться готов, что треть из них тоже ненавидит новости, а половина против новых указов. Но кому расскажешь-то? Не о том народ думал, когда голосовал за любимца телеэкранов, ой, не о том. Бургерпэнтс привычно, как заведенный, тараторит «добро пожаловать в Бренд Бургер Эмпориум, Дом Гла — да, да, конечно, один Легендарный Герой, ваши деньги, восхитительного вам дня,» — и думает о том, когда наступит перерыв.       А в перерыв в двери практически влетает Найс, приземляясь за стойку.       — Доброженое?       — Конечно, блин, именно оно мне и нужно! — Бургерпэнтсу не до того, он нервно прохлопывает карманы без особой надежды: курево еще вчера кончилось, это он помнит точно. Прикусив язык, все же косится на голубоватую сладость и со вздохом принимает ее.       — За чьи шиши такая щедрость?       — Ни за чьи, это бесплатное. В договоре мне каждый день два бесплатных положено, — Доброженщик разваливается на стуле и со странно-отрешенной улыбкой разглядывает потолок в розовую блестку. — А зачем мне сразу два? Хочу и с другом поделиться.       — О великие небеса, ты читал договор?       Бургерпэнтс со всем возможным сарказмом и нарочито глуповатым лицом вскидывает руки к потолку, и Найс смеется, разряжая обстановку.       Что правда, то правда. Договор синий будто бы не читал. Да и в целом — сколько его не замечали, вел себя так, словно вызов бросал. Повязывая форму, как приспичит, а то и забывая ее дома. Перепланировав торговую точку под свое желание. Куда-то девая все агитматериалы, которые Меттатон обязывал своих подчиненных разместить на рабочем месте. Зная нынешние штрафы, Бургерпэнтс не понимает, почему Найс не бросил работу к чертям и не начал свои ледышки раздаривать. Всяко выгоднее бы было. Да и затрещин, и негатива — наверняка под своей синей шерстью он весь избит — было бы поменьше.       Но ведь в итоге результат остается результатом. Точка стоит, и Доброженщик улыбается, и сотни, тысячи уставших, нервных монстров не проходят мимо. И в какой-то момент кажется, что их натянутые улыбки от мороженого становятся чуть более настоящими.       Бургерпэнтс вытряхивает ненужный пафос из головы и косится на мерно покачивающего рукой Найса.       — И рецепт ты все-таки поменял.       — Пришлось менять, такие обстоятельства, — дурацкая улыбка не слазит с лица синего.       Он слазит со стула и, крикнув что-то прощально-позитивное, уносится на свое рабочее место. Бургерпэнтс смотрит на палочку от мороженого и думает, что ему, наверно, не так сильно хочется курить.       Ситуация повторяется день за днем. Найс приходит каждый день, каждый перерыв. Каждый раз с собой — пачка мороженого и горстка новостей. В Эмпориуме шумно, и разговор двух монстров никто не слышит. Бургерпэнтсу так спокойнее — не приходится краснеть за этого ребенка-переростка.       Порой синий непривычно серьезен, даже несмотря на вечную улыбку. Значит, принес что-то важное. В один из таких дней он дожидается, пока не будет съедено мороженое — и сразу переходит к делу.       — Санс нашел номер ребенка.       Бургерпэнтс давится палочкой. Санс... Чертов костяной пройдоха, то дежурный охранник, то продавец говна в тесте, неведомым образом прорвавшийся на роль главного агента Меттатона. На единственную блатную должность, еще и брата протащил к себе в помощники... Может, он чего и не знает, но что задумал странный скелет? И при чем тут человек?       — Откуда новости?       — Я ладил с ним, пока жил в Сноудине, он иногда заходит, — Доброженщик подбирает валяющийся стакан от старфе и запускает точно в урну. — Санс говорил, что ребенок может что-то поменять. Сказал, если дозвониться и все рассказать, то человек — он назвал это «перезайдет», но, наверно, имел в виду «вернется»... В общем, вернется в Подземелье, и все станет лучше! Понимаешь, Бурги?       — Ага, исправит он. Еще одну бойню устроит, — монстр огрызается даже не со злости, а от досады — немного жаль собственной надежды на скорую свободу, улетевшей в трубу. Он устало швыряет палочку от доброженого вслед за стаканом. Та отскакивает от стены и приземляется рядом с урной. Пнув стойку, Бургерпэнтс наклоняется за ней — а когда разгибается, Найса уже нет.       Появляется синий только на следующий день. Помимо очередной порции, в руках увесистый пакет.       — Прости, что так рано вчера сбежал, нужно было еще кое-куда! — выпаливает на одном дыхании, опять скалясь. Бургерпэнтс роняет голову на стойку — день выдался тяжелый, сил маловато даже на дежурную улыбочку.       — Что за хлам ты притащил?       Найс оглядывается по сторонам и вытаскивает из пакета с пяток крупных черных коробок. Ни маркировок, ни картинок — только надписи цветным фломастером.       — Хлопья Темми. Представляешь, Деревню Темми еще не прикрыли! Наверно, Меттатон ее еще не нашел. Я бы и сам о ней не знал, если б не повезло. Там, конечно, жить нереально, но главное, Бурги — там все еще нормально торгуют! Держи, это вроде завтраков. Картон картоном, но стоит по три золотых, а не по триста, как у нас. Я мог бы брать и на тебя, а еще...       — Забери к чертям.       Доброженщик растерянно моргает; Бургерпэнтс отворачивается, запихивая в рот мороженое. Ему долги перед Найсом не нужны, своих-то денег маловато. Он оглядывается лишь к концу перерыва — синего и вправду уже нет. Пакет, впрочем, все так же стоит у стойки. Помимо хлопьев, там блок дешевых сигарет.       Добрая душа, чтоб его.       Снаружи раздается стук каблучков, и Бургерпэнтс едва успевает спрятать пакет до того, как Меттатон заходит в Эмпориум с очередной порцией позора и штрафов.       Он не успевает понять, когда все начинает меняться.       Внешне изо дня в день все по одному сценарию. С утра новости, вечером сигареты и ужин из остатков вчерашнего обеда. Раз в два дня — упреки начальства, каждый перерыв — дурацкая лыба Найса. Голова слишком забита своими тревогами и мыслями о нехватке денег, чтобы помнить что-то еще. Наверно, он бы еще долго ничего не замечал.       Но однажды синий забегает лишь на мгновение, уронив на стойку пачку доброженого.       — Не могу задерживаться, Меттатон зовет.       Яркая футболка — он так и не носит форму — скрывается за дверью, Бургерпэнтс растерянно смотрит на порцию мороженого перед ним. Меттатон — к себе? Да быть не может. Начальству плевать с высокой колокольни на прием посетителей. Или Доброженщик настолько нарвался?       Он боится. Боится очередных втыков и унижений, но... собачий хлам, он будет просто стоять тут, как будто ничего не было? Нервно бросив взгляд на стойку и лежащие на виду гламбургеры, Бургерпэнтс бьет себя по голове и бросается прочь с рабочего места. К лифтам.       Когда он добегает до офиса розовой железки, оттуда не доносится ни звука. Опоздал? Разминулись? Дверь распахивается, Бургерпэнтс, едва слышно что-то проскулив, вжимается в стену, но из офиса лишь выскакивает Найс. Растерянный и бледный, он спотыкается — и, ухватившись за стену, начинает по ней медленно сползать.       Как только дверь закрывается, Бургерпэнтс находит в себе силы подбежать и подхватить синего. Тот, похоже, только сейчас его замечает.       — Б... Бурги?       — Стоять и не падать! — монстру почему-то становится страшно. Настолько, что он срывается в истеричный вопль, и лишь потом замечает это. — За что он тебя?       — За все... сразу... Мне надо в лавку...       Доброженщик продолжает улыбаться. Точно поехавший... Лишь поудобней подперев его плечом, Бургерпэнтс замечает, что синий весь напряжен. Тратит все остатки сил, чтобы просто... лыбиться?       А еще у него шерсть выцвела. Его и синим-то уже не назвать — как постиранный с отбеливателем, в снегах Сноудина, наверно, потерялся бы. И липкая кое-где — только не говори, что босс показательно избил тебя, пока магией истекать не начал, не говори... Он что, все это время не видел?       Найс спотыкается еще и еще, даже с опорой.       — У те...бя перерыв... Кончается...       — Заткнись и ползи!       Они наконец добредают до лавки Доброженщика, и тот практически падает на тележку, тяжело дыша. Бургерпэнтс не знает, что ему делать, он опаздывает уже на десять минут... Да о чем он, черт его дери, думает?!       — Найс, иди домой. Иди домой, если босс уже тебя отругал, он сегодня не появится...       — Я должен работать.       Бургерпэнтс никогда так не лепетал перед ним. Только перед ублюдочным боссом. А синий никогда не прерывал его так грубо.       — Надо как-то помочь, я...       — Не надо!       Найс шарахается от протянутой лапы, вжавшись в стену. Футболка и правда изодрана и перемазана неясно в чем, глаза блестят, как у чахоточного — а на лице все та же улыбка. Все та же. Гребанная. Больная. Улыбка!       Бургерпэнтсу становится страшно, как никогда. Он не понимает, что происходит; это похоже на сон шизофреника! Он делает еще шаг вперед — и Доброженщик напрягается еще сильнее, а чертова улыбка становится еще шире.       И он просто делает ноги, и еще полчаса сидит под прилавком, сжимая сцепленные в замок пальцы, пока те не начинают отниматься от боли.       Еще две недели он не заговаривает с Найсом. Тот молчит в ответ, все так же приходя во время перерывов, но только кладя на прилавок очередную порцию доброженого. Нервно вдыхает дым сигарет Бургерпэнтса — и отворачивается, пока монстр ест угощение, пытаясь понять, насколько выцвела синяя шерсть.       На третью неделю Доброженщик не приходит.       Бургерпэнтс ждет весь перерыв, и еще час, но синего все нет и нет. Наконец, когда по телевизорам начинается новостной блок — очередной обязательный для всех жителей Подземелья мусор, — и посетители замирают, устремив взгляды на экран, он выползает из-за стойки и по стенке выбирается из Эмпориума, а затем и из Курорта.       До лавки идти недолго, никто не смотрит на рыжего нарушителя в форме МТТ. Бургерпэнтс прячется за стеной, выглядывает из-за угла — и видит Найса неподвижно лежащим на холодильнике с доброженым. Его шерсть кажется почти белой.       И ни одна живая душа не видит.       Бургерпэнтс медлит минуту, прежде чем решается выдать себя. Но спустя эту минуту Доброженщик вспыхивает изнутри, и на руки подбежавшему монстру сыпется серая липкая пыль.       Он падает на горячую землю Хотленда, обмерев от ужаса. Руки трясутся, рот открывается в попытке не то вдохнуть, не то завопить — как? Что... Как может...?       А потом из-за угла слышатся шаги розовой дряни, и Бургерпэнтс ненавидит себя за то, что делает. Потому что драпает, не находя сил остаться или спрятаться, трясясь за свою шкуру. Он успевает к концу новостей, к приходу Меттатона — и делает вид, будто перед глазами не лавка Найса. Будто он ничего не знает.       Несколько следующих проданных гламбургеров перепачканы в серой пыли и рыжем песке.       А перед закрытием приходит Санс, облокотившись о прилавок.       Бургерпэнтс шарахается в сторону, ударившись о стену и перевернув несколько подносов. Но лыбящийся скелет не собирается наказывать его. Лишь вспрыгивает на стул и опирается на прилавок, сомкнув руки.       — хейа. не видел доброженщика, парень? у меня к нему нов-кости. не боись, меттатону не сдам.       — Он... Он ушел пораньше, да! — Бургерпэнтс сам не знает, кому больше врет. Но привычно корчит уверенную рожу — не отличить от обычной. — Можешь мне сказать, а я ему. Все для друга, хехе...       Санс хмыкает, пожав плечами. Блики в глазах жутковато меняются.       — ну, передай, что ребенок ответил. и что ждать еще месяц. конечно, если он правда ушел... а не пал.       Глазницы костяного выскочки напрочь чернеют. От этого, и от его слов, Бургерпэнтс вжимает в плечи голову, зажмурившись. Откуда он... Но ничего не происходит. А когда монстр приоткрывает один глаз, от скелета нет и следа.       Бургерпэнтс истерично выдыхает — и тогда осознает, что снова трясется. «Пал.»       И правда... пал...       Путь домой лежит мимо лавки доброженого. Он старается не смотреть, вспоминая, как свалил, и сжимая зубы от злобы на себя. Потом все-таки оглядывается.       Лавка выглядит просто оставленной. Свет выключен, в холодильнике ни одной пачки, и ни единого следа от... от Найса. Бургерпэнтс подходит к стойке, неуверенно касаясь ящичка для личных вещей — затем открывает.       Пусто.       Но дно выглядит неестественно.       Монстр неохотно выпускает когти, поддевая странный блик — так и есть. Двойное дно. Без кошачьего зрения и не заметил бы. А внутри — еще один холодильник. Бургерпэнтс заглядывает, и ему становится дурно.       Два доброженых в день. Одно другу, а второе... сюда? Он что, ни одного не слопал?       Между пачками — сложенный втрое чек, покрытый неровным, размашистым почерком. Бургерпэнтс подхватывает листик. Вчитывается в полуразмокшие буквы, чувствуя ком в горле.       «Бурги, забирай все себе и не показывай Меттатону. По порции в день, как и раньше, помнишь? Это как лекарство. Я не знаю, когда это кончится, но если будут лишние, раздавай народу из-под прилавка. И, кстати, насчет нового рецепта. Это семейная тайна, но...»       Бумажка падает на пол, выпав из припадочно трясущихся лап. Бургерпэнтс пытается вдохнуть и тянется за ней, дочитывая последние строчки.       «Но... В общем, надо вкладывать себя. Буквально. Кусочки своей жизненной силы.       У меня же правда добрая душа, Бурги?»