Пустота

      Чара улыбается, и ее глаза наливаются красным. Малявка напротив испуганно моргает, нож готов выпасть из ослабевших рук. Демоническое дитя лишь еще сильнее расплывается в улыбке. Что, монстроубийца, голос в твоей голове оказался не просто занятным наваждением?       Фриск не успевает ничего сделать, да и, в сущности, не может. Короткий рывок — и нож уже в руке Чары. Второй — и лезвие с хрустом прорывает синий свитер, вонзаясь под ребра в податливое мягкое тело. Где-то там, внутри, лопается решимостью не выдержавшая боли душа. Детское тело конвульсивно вздрагивает — и соскальзывает с ножа на землю.       Третий взмах — и под лезвием начинает трескаться реальность.       Клочья мира тают, будто монстр после смертельного удара, рассыпаются на мельчайшие пылинки, растворяющиеся в пустоте. Обрывки реальности падают к ногам Чары в последней мольбе пощадить их. Острое лезвие настигает их, разрывая снова, и снова, пока от них ничего не остается. Волна небытия растекается все дальше, испепеляя опустевшие дома, безмолвные улицы, брошенные магазины, уходит вдаль, за горизонт — пока и тот не перестает существовать. Когда вокруг остается лишь пустота, Чара замирает, повиснув в ней, и долго любуется на творение своих рук. А затем оглушительно, победно смеется.       Она забывает стереть пустоту.       *       Когда границы его тюрьмы стираются из бытия, доктор Гастер не сразу понимает, что произошло. Касается окружающей пустоты одной из многочисленных рук, ощупывает рваными движениями, пока не понимает, что касаться нечего. На белом гладком лице расплывается широкая улыбка. Разум, лишенный тела, обезумевшее сознание, размазанное тонкой пленкой по ткани реальности, наконец обретает свободу. Наконец окружающий мир приравнивается к нему своим отсутствием.       Бывший королевский ученый поднимается в пустоте, осматриваясь вокруг. Его новое тело подобно старому черному плащу, что он носил при жизни, и этот плащ развевается, будто бы среди небытия дуют ветры. Черные клочья не то изодранной плоти, не то истлевшей материи отрываются от него, падая вниз и тая в пустоте, вновь рождаясь из ниоткуда. Гастер осматривается, широко раскрыв безумные черные глаза. И пусть смотреть формально некуда, он чует, что в пустоте есть еще что-то, освободившее его из клетки реальности.       Создание, такое же застывшее между жизнью и смертью, как и он сам.       *       В том, что они находят друг друга почти сразу, нет ничего удивительного.       *       Чара так изумлена, что даже не сразу бросается в атаку. Неплотное черное тело перед ней расходится хлопьями в пустоте, а немногочисленные белые участки сбоят, как экран сломанного телевизора, искажаясь и проваливаясь. Он безмолвен и спокоен, парящие по бокам дырявые кисти разводятся в приглашающем жесте. На расчерченном полосами и впадинами белом лице растрескивается провалом радостная ухмылка.       Гастер вдыхает несуществующей грудью аромат человека — нет, уже демона. Она резка и тревожна, она волнует собой пустоту, но порождает ее из своей души. Ни одному из его чувств не дано осязать, но он ощущает ее движения, ее облик, ее эмоции каким-то неведомым способом. Бывший ученый беззвучно радуется этому ощущению, пытаясь изобрести понятие для его описания.       Небытие расчерчивает взмах ножа.       *       Она летает в пустоте, и та послушна ей, то и дело превращаясь из воздуха в густой глицерин и обратно. Чара думает, что, наверно, дело вовсе не в окружающем безпространствии, а в ней самой. Впрочем, пока это помогает ей совершать удар за ударом, ничто не имеет значения.       Это похоже на битву с Сансом — вокруг свистят осколки неведомой черной материи, бесцветные лучи пронизывают пустоту, испепеляя и растворяя ее. Чара едва уклоняется. Рывок. Рывок! Неизвестный монстр такой же быстрый и увертливый, но даже ему не уйти от алого лезвия. Взмах — черное тело рвется, как драная тряпка. Взмах — не успевшие зарасти ошметки обрываются, улетая в пустоту. Она почти слышит треск магической плоти.       Если бы безгубый рот мог издать хоть звук, Гастер бы кричал в агонии. Его естество сминается, трещит и распадается под ударами ножа. Он возрождается из собственной магии, тут же сжигая ее в момент очередного удара. Этот ребенок так быстр, так совершенен, его движения и взмахи поражают восприятие монстра. Будь в этом подпространстве цвет, Гастер бы видел, как это существо сияет красным.       Новые ощущения заполоняют его обезумевший разум. Он хрипит и смеется у себя в голове, удар за ударом. Невозможность умереть выливается здесь в бесконечность смертей. И скучавший по ощущениям, так долго жаждавший любого касания Гастер захлебывается наслаждением от интенсивности этой боли. Он так хочет поделиться этим взамен.       *       Она допускает не ошибку — лишь небольшой просчет. Очередной взмах пронзает белое лицо — остатки реального рассыпаются битым стеклом. Мелкое тающее крошево окутывает ее, чиркают по рукам и шее острые обломки, звеня об пустоту. Ответа не следует — лишь набухают кровью царапины на щеках, и Чара застывает, уже вдохнув безвоздушие, но еще не издав беззвучного крика радости. Контроль над небытием на миг выскальзывает из ее разума — и в тот же миг пустота наносит удар.       Он всыпается обратно в реальность, выкристаллизовывая разум из ошметков. У него остается мгновение — и он атакует, он сам становится атакой. Тело, хранившее остатки облика В. Д. Гастера, обращается в сотни гибких острых щупалец.       Небытие, обретшее плоть, пробивает детское тело насквозь.       Чара судорожно распахивает рот — и гибкая черная масса, пробивая легкие и вталкиваясь в трахею, вырывается из него вместе с кровью. Щупальца находят тысячи выходов из тела, вгрызаясь в мышцы и брюшину, продырявливая плоть. Гастер хлюпает собой в дырах в диафрагме, Гастер пульсирует вместо раздавленного сердца, выталкивая не кончающуюся кровь в пустоту. Черная улыбка на раскрошенном в пыль лице — его тело конвульсирует, как жирный черный слизень, и их обоих рвет кровью Чары сквозь изодранные рты.       *       А потом она не умирает.       Пустота принимает немертвое тело в постоянной боли, как принимала бы живое, и спустя миллионы мгновений Чара чувстует экстаз от этой боли. Она пробует снова дышать, булькая и обливаясь черной жижей и кровью из легких. Она сама принимается пульсировать щупальцем Гастера, будто собственным сердцем, она вздрагивает, пробивая переломанными ребрами еще несколько дыр в груди. Нож выпадает из рук, бледные пальцы касаются, поглаживая, изодранного серпантина кишок — Чара подбирает эту склизкую ленту и с чавканьем впихивает в плоть Гастера.       Пальцы находят путь сквозь вязкое холодное тело, пальцы вылазят из глазниц и рта безумной белой маски — и бывший ученый смеется, сокращаясь вокруг горячей детской руки. Ее тело сокращается в ответ, выталкивая из горла смех вперемешку с кровью. Красные брызги тают в пустоте вокруг, как и черные. Лопнувшие глаза зияют темными дырами, и Гастер готов поклясться себе, что выражение на лице напротив него — счастье.       *       Этот миг растягивается на вечность.       Две растерзанные души — красная и белая — пульсируют, не разлетаясь, оплетенные нитями решимости.       Вокруг благодарно плещется пустота.