Стежки

За стеной лило как из ведра. Дождь хлынул, лишь только кровь злосчастного Селаса обагрила песок арены. Но победа далась нелегко. Крикс вслушивался в звуки грозы, чувствуя, как рассеивается кровавый туман, застилавший глаза. Боль в рассеченном бедре усилилась, отдаваясь теперь во всем теле. Крикс благословил обильное кровотечение, очистившее рану от грязи и песка. Маленький раб принес чистой воды и холстины на перевязку. Предложил было позвать целителя, но Крикс не позволил. Опять накрыло душной, болезненно-сладкой тоской. Он старался не думать о Невии, но ее прелестное лицо снова и снова вставало перед ним как наяву. Тонкие пальчики перебирали волосы, мягкие губы льнули к губам. Крикс вдел в ушко еще горячей иглы тонкую нить из бычьей жилы. Отвар из коры дуба и полыни очищал неглубокие раны, сейчас же Крикс воспользовался им, чтобы промыть свою, а заодно вымочить в нем прокаленную уже иглу с нитью. Нога пульсировала, но Крикс благословил эту боль. Она помогала не думать о той, что была далеко. Он стянул края раны и принялся шить, протыкая кожу и плоть, протягивая нить, с противоестественным наслаждением принимая эту пытку. Игла скользила от крови в дрожащих пальцах, поэтому пару раз ему пришлось остановиться, перевести дыхание. Стежок за стежком — вехи их отношений. От первого мига, когда он увидел хрупкую темнокожую богиню. Тогда ему показалось, в мире нет более прекрасного существа. Невия принимала близко к сердцу все его раны, даже самые небольшие. Он чувствовал, как болит за него ее душа. Тем слаще были их редкие свидания, поцелуи. Он помнил каждое мгновение в темных закутках, в ненадежных укрытиях, где в любой момент их могли застать. Крикс протянул нить, закрепляя уже сшитый участок. При мысли о Невии, о ее гибком теле пальцы снова начали дрожать. Страх, казалось, навсегда впечатался в сердце Невии, владел ею каждый миг ее жизни. Лишь в те мгновения, когда Крикс обнимал ее, она расслаблялась. Она отдавалась любви, точно сама Киприда. Принимала его любым — и нежным, и злым, не отошедшим от битвы, израненным, мокрым от пота, чужой и своей крови. Крикс хрипло вздохнул, возвращая в памяти сладостную дрожь ее тела в его руках, болезненную тесноту ее лона, сладкий аромат ее груди. Твердые горошины сосков, прижимающиеся к его губам. «Я люблю тебя...» Он помотал головой, стряхивая наваждение, и снова взялся за иглу. Стежок за стежком, словно шаги двух влюбленных во враждебном, нечеловечески жестоком мире. Каждый стежок — их с Невией встреча, касание руки, поцелуй, торопливая близость в темном углу. Игла входила в плоть с трудом, острие ее затупилось от долгого использования. Но каждый укол, заставлявший хрипеть от боли, был драгоценен. «Невия, ты всё, что у меня есть...» ...В последнюю встречу она отдавалась ему исступленно, яростно, словно предчувствуя скорую разлуку. Впивалась в его губы, выпивая дыхание, вжимала его в себя, будто стремясь слиться в единое целое. И он, почуяв ее жажду, оставил обычную сдержанность. В ту ночь он брал ее ненасытно, грубо, заставляя зажимать рот ладошками, почти теряя сознание от смеси боли и наслаждения. «Я люблю тебя... сильнее... еще сильнее... ты — моя жизнь...» Она не позволила ему выйти, даже когда он кончил. Так и лежали они, прильнув друг к другу, чуть живые от усталости, утопающие в нежности и печали. ...Крикс кончил шить. Вынув нить из иглы, сделал узелок, остатки срезал ножом. Мир за стеной его каморки словно сошел с ума, от грохота грома сотрясалась сама земля. — Я найду тебя, Невия, — пробормотал Крикс, смывая кровь с бедра остатками отвара и накладывая повязку, — я найду тебя даже в самом Тартаре, моя любовь. Он вытянулся на лежанке, позволив боли захватить себя. Это был хороший способ — дать боли достичь той ступени, за которой она превращалась в наслаждение. Принять ее, сделать своей спутницей, своей любовницей. А потом уплыть во тьму, следом за гибкой темной фигуркой. Невия — стежок раскаленной иглой, пламенной нитью на самом сердце...