Королевская брошь

Август в этом году выдался настолько жарким, что казался одним из неестественно затянувшихся раскалённых июльских дней. Большая часть горожан, уехавшая ещё в начале мая, не торопилась возвращаться, пережидая изматывающую жару в своих загородных имениях; редких прохожих можно было встретить на улицах окутанной знойной дрёмой столицы. Воришка осторожно пробирался вдоль стен и высоких оград; даже если бы он сейчас гордо вышагивал по мостовой, вряд ли кто-то бы обратил на него внимание: нещадное послеполуденное солнце разогнало по домам даже тех немногих, кто ещё оставался в городе, но он предпочитал передвигаться как можно незаметнее. Год, проведённый в тюрьме для малолетних преступников, научил его осторожности. Дом, на который он нацелился, стоял в самом центре города; логичней было бы пытаться проникнуть в него ночью, но сторож, как только начинало темнеть, выпускал в сад трех огромных псов, днём же разморённые жарой собаки спали в одной из построек во внутреннем дворе. Если бы у него был выбор, он бы обошёл этот треклятый особняк стороной, выбрав себе цель полегче и попроще, но жизнь его младшего брата зависела от того, сможет он до завтрашнего дня добыть хранимую в этой семье драгоценную брошь, которая когда-то принадлежала древнему королевскому роду, или нет. Ёкнуло, предательски ёкнуло сердце, когда в глубине двора послышался собачий лай; перебравшемуся через ограду юноше на миг почудилось, что он уже видит несущуюся к нему огромную черную тень с широко разинутой, готовой вцепиться ему в глотку пастью; но спустя мгновение он понял, что то лишь хлопнула створка приоткрытого окна. Жалюзи были приподняты, словно приглашая его зайти внутрь; он забрался по дереву, прополз по одной из толстых ветвей к широкому карнизу, дошёл по нему до окна и легко перемахнул через подоконник. — Зачем вы здесь? — звонкий детский голос заставил его вздрогнуть: в центре обширного зала в окружении накрытой полотном мебели сидела за роялем маленькая девочка в белом шёлковом платье. Испугавшись, воришка едва не выпрыгнул обратно, но, вспомнив о собаках, неуклюже поклонился и солгал, что услышал с улицы звуки музыки, был очарован ими и пробрался внутрь, чтобы послушать ещё, ведь такого, как он, никто никогда не впустит в богатый дом через дверь. — Йозеф Гайдн, — произнесла девочка, по-видимому, поверив его словам, — это был Йозеф Гайдн, если хотите, я могу сыграть вам ещё. — Как вам будет угодно, — ответил юноша, оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что этого самого Йозефа здесь больше нет. Лёгким касанием клавиш она заставила не струны — воздух в комнате петь; казалось, что даже пылинки танцуют в пробивавшихся сквозь жалюзи на окнах солнечных лучах, околдованные музыкой, что рождалась под её маленькими, порхавшими над клавиатурой пальчиками. Мало-помалу страх, отчаяние и безнадёжность оставили юношу, он начал верить, что и для него возможна иная жизнь, где он с братом и этой девочкой будут жить в таком же особняке, днём гулять по саду, а вечером слушать, как играет эта малышка, что годы голода, попрошайничества, воровства и постоянной нужды остались далеко позади, а то и вовсе были страшным тяжёлым сном, от которого он вот-вот проснётся. Но вместо этого он пробудился от своих грёз: музыка оборвалась на высокой пронзительной ноте, которая резко диссонировала с только что звучавшей мелодией. Около девочки стоял мужчина с пистолетом. — Пощадите, я здесь не по собственной воле: я должен украсть у вас королевскую брошь, иначе моего брата убьют! — воришка упал на колени, заливаясь слезами; воображение рисовало ему одну за другой картины страшной участи, что ждала его брата и его самого. Раздался выстрел. С отчаянным воплем юноша рухнул на пол, но спустя некоторое время понял, что пуля его не задела. Тишина, гробовая тишина повисла в комнате, ни шагов, ни даже дыхания не было слышно, и молодой человек решился наконец поднять голову и осмотреться. У девочки, сидевшей за роялем, в груди зияло отверстие, вокруг которого по белоснежному шёлку платья расползалось кровавое пятно, с каждой минутой становившееся всё больше и больше. Фортепиано, на котором она играла, оказалось затянуто полотном так же, как и другая мебель; мужчина с пистолетом исчез, словно его тут никогда и не было. — Хочешь, я расскажу тебе правду? — произнесла девочка, словно не замечая того, что смертельно ранена; юноша кивнул, не отдавая себе отчёта в своих действиях: если бы сейчас эта малышка предложила ему выпрыгнуть в окно или застрелиться, он бы немедля выполнил её просьбу. — Ценность той броши, что ты ищешь, не в том, что когда-то её носили короли, а в том, что я сорвала её с груди убийцы. Человек, которого ты только что видел, застрелил моих родителей и меня в этом доме. Шесть долгих лет велось следствие, но виновного так и не нашли. Щит в центре броши и лев на нём — это герб убийцы, но следователи решили, что драгоценность, лежавшая рядом с моим телом, — это хранившаяся в нашей семье реликвия; её отдали моему троюродному брату, когда он унаследовал всё состояние, не подозревая, что это улика, и сейчас, шесть лет спустя, убийца решил вернуть потерянную вещь себе. Это поможет восстановить справедливость, — девочка подошла к воришке и вложила ему в руку брошь, — отдай её графу Оттори, его дом в конце соседней улицы, ты узнаешь его по шести колоннам у входа; граф был близким другом моего отца, он сможет отомстить за нас и защитить тебя и твою семью. Юноша вздрогнул: именно в руках графа сейчас находился его брат. — Я… я всё сделаю, — пробормотал он, чувствуя, как слезы снова заливают его лицо: он ненавидел себя за ложь, но его брат должен был вернуться домой, а потом… потом он придёт сюда снова.