О вреде и пользе сплетен

- Спирит-сама, а у Вас есть боевые ранения? Коса Смерти пьёт уже далеко не первый бокал, но всё ещё трезв, что добавляет ему привлекательности в глазах окружающих его девушек. - Нет, - смеётся он. – Я же первоклассное оружие, меня не так-то легко переломить. Хотя, дайте подумать, есть одно… Девушки с восхищением смотрят на стягивающего с себя рубашку косу. На груди у него действительно белеет старый рубец. Публика взволнованно охает, и Альбан начинает рассказывать о своей сотой проглоченной душе; история повторена им уже столько раз, что просто не могла не обрасти некоторыми выдуманными, но эффектными дополнениями. - А это откуда? – хорошенькая блондинка проводит розовым ноготком по боку мужчины, где извивается тонкий и явно свежий шрам. - А, это, - Спирит на глазах скисает и допивает содержимое бокала. – Это Штейн. Девушки в голос ахают. - Какой кошмар! Он же и в детстве над Вами опыты проводил, а теперь продолжает? - И впрямь ужасно! У него же целая лаборатория, зачем ему ещё и Вы? Коса нервно пожимает плечами с явным нежеланием поддерживать эту тему. Скромная темноволосая официантка смущённо сообщает что-то на ухо подруге, та вздрагивает, прикрывает ладошкой открывшийся от удивления рот, нагибается к другой девушке – цепная реакция запущена, и, пока Спирит допивает свой бокал и знаком просит бармена повторить, вокруг него уже все вовсю шепчутся и перешёптываются. - В каком значении «привык к телу»? - Ой, ты права, и в этом, наверное, тоже… - Может, ему просто нравится… - Семпай? - Да это же сублимация чистой воды! Ему не хватает духу признаться, вот он и… - Но резать-то зачем? - Может, он так свои метки ставит? Сплетницы снова ахают, на этот раз – от восхищения своей догадливостью. Когда Коса Смерти снова к ним поворачивается, женские сердца уже настолько переполнены жалостью к бедняге Альбану, страдающему от извращённой любви своего бывшего напарника, что в желании утешить его их не останавливает даже опасность попасть под горячую руку ревнивца и собственника Штейна. В этот вечер на Спирита вылилось целое море всеобщей любви, так что на следующее утро он появился в Академии с небрежно заправленной рубашкой и так и не сошедшей с лица недоумённой улыбкой. Впрочем, его недоумение только усилилось, когда, куда бы он ни пошёл, все вокруг него начинали шептаться, а некоторые молоденькие ученицы Академии возбуждённо хихикали и краснели. Сплетни по Городу Смерти разносились быстрее заразы – и не щадили никого. К удивлению Азусы, Мария после очень долгого разговора с какими-то новыми знакомыми вернулась вся бледная, дёрганная и, патетично сообщив, что все мужики одинаковые, унеслась в туалет. Видимо, плакать, а возможно и крушить всё, что под руку попадётся. Азуса в свою очередь захотела узнать, в чём причина неожиданного расстройства её подруги, поймала всё тех же кумушек, расспросила – а потом и сама переменилась в лице и твёрдо решила, что эту информацию должен знать Шинигами. Неизвестно, переменился ли в лице Шинигами, узнав об этом, но уже вечером он собрал своих приближённых в кабинете и заявил, что в столь сложной военной – и не только – ситуации он принял волевое решение передать свою косу во владение доктора Штейна. Как-никак, сильнейшая, хм, пара, и разделять их потенциал было бы сейчас крайне неразумно. А, и ещё: так как теперь они снова напарники, пускай живут вместе. Пока Спирит, воспринявший данный приказ не то как увольнение, не то как способ особо страшной медленной казни, пытался убедить босса оставить всё как есть, Штейн пошёл узнавать, в чём, собственно, дело. Трое запуганных учеников, небрежно брошенная фраза всё ещё обиженной Марии (уже собравшей вещи и собирающейся жить то ли у Азусы, то ли, прости, Господи, у Джастина), да одна не в меру болтливая кошечка, наконец, дали ему полное понимание всей картины. И это всё привело профессора в состояние настолько глубокого шока, близкого к постижению нирваны, что вывести его из него смогло только сообщение Альбана о том, что Шинигами согласился не отлучать от себя косу с тем, чтобы тот всё-таки переехал к Франкену. - Говорит, «мало ли, внезапное нападение, а вам искать друг друга не надо». И что это ему под хвост попало? – поинтересовался у окружающего пространства Спирит, доставая пачку сигарет. Штейн с убийственным хладнокровием дождался первой затяжки, и только тогда кратко объяснил ситуацию в нескольких словах, и по-дружески похлопал по спине закашлявшегося семпая, у которого случился не меньший когнитивный диссонанс от услышанного. - Но против прямого приказа не попрёшь. Так что собирай вещи и переезжай ко мне: будем вспоминать детство, - подытожил профессор и потянулся вперёд с желанием по привычке прикурить от чужой сигареты. Альбан от него отшатнулся так, будто призрака увидел, от души приложился затылком о каменную стену – и отрубился. Пролетавший мимо Кид с сёстрами Томпсон стал свидетелем того, как доктор резким движением разорвал на груди Косы Смерти рубашку (то, что он всего лишь хотел достать сигарету, выпавшую из губ Альбана и коварно скользнувшую прямиком под воротник, он, к сожалению, не заметил), и, подняв того на руки, неторопливо понёс к себе в лабораторию. - Интересно, знает ли об этом Мака, - задумчиво проговорил Шинигами-младший и поспешил к друзьям, которые сами знали уже достаточно много, благодаря всё той же болтушке Блэр. Мака находилась в глубокой прострации и только иногда тихо качала головой и говорила, что теперь-то она понимает, почему её родители развелись. Цубаки пыталась её утешить, а заодно и скрыть тот факт, что Соул с Блэк Старом куда-то пропали: не дай Бог, ещё решит, что и эти двое… А эти двое сидели под окнами лаборатории и напряжённо вслушивались в диалог, происходящий внутри. - Ты мне рубашку порвал! - Сам виноват, нечего было дёргаться. И сейчас не дёргайся, а то ещё что-нибудь порву… - Ай! - Извини. Больно? - Нет, у тебя пальцы холодные. - Ну, это потерпишь. - А вот теперь больно… - Сейчас пройдёт. Так лучше? В ответ раздался стон. Парни сидели пунцовые и зажимали себе ладонями рты, стараясь даже не дышать. О том, что с ними сделает доктор, если узнает, что они подслушали, оба старались не думать. - Штейн… - Ммм? - А ты правда меня любишь? - А ты сам как думаешь? И снова стон, ещё громче первого – Соул с Блэк Старом срываются с места и убегают в темноту, чтобы остановиться только у самого дома Маки и пообещать друг другу никогда никому не говорить об услышанном – и даже наедине об этом не вспоминать. Спирит держался за заботливо перебинтованную голову и морщился от боли – пускай полученный тумак и был слабым, но пришёлся точно по шишке. - И нечего драться, - насупился он. – Я же должен был спросить! - Надо было спрашивать, когда мы с тобой вместе учились – вот тогда я ещё был в тебя влюблён… Что удержало Альбана от обморока – неизвестно, но Франкену пришлось целый вечер отпаивать его чаем с коньяком и клясться, что просто пошутил. - Хреновое у тебя чувство юмора, - бурчал коса, грея руки о чашку: дом Штейна стоял на холме и продувался всеми ветрами. – И вообще, надо что-то делать со сложившейся ситуацией. Мне слава любовника известного маньяка не нужна. А теперь вся Академия считает, что мы спим вместе… Чёрт, да меня Мака по стенке размажет! - Не размажет. Я завтра с учениками поговорю об ответственности за распространение непроверенной информации, - очки доктора зловеще сверкнули; Спирит хорошо знал, что это дурной знак, и поэтому на всякий случай отодвинулся. - Штейн, то, что ты отправишь половину своих учеников в лазарет, не спасёт нашу репутацию, скорей наоборот. А меня ещё все жалеть будут, что я с таким психом живу – или нет, ко мне теперь будут совершаться паломничества с просьбами, чтобы я посильнее тебя любил и сдерживал твою агрессию. - Кстати, о спать вместе, - вздохнул Франкен, - Мария на прощание сломала диван, так что часть сплетен о нас всё-таки окажется завтра правдой. Сначала Альбан наотрез отказался делить ложе с бывшим напарником, но холод сделал своё дело, и ночью бедняга всё-таки притопал, укутавшийся в плед, и сиротливо заснул на краю. Штейн благородно сделал вид, что спит и не видит столь позорной капитуляции, но с утра, когда оба проснулись чуть ли не в обнимку, стараться не ржать над умирающим со стыда косой стало куда сложнее. Ещё сложнее было не доставать скальпели в Академии, где перешёптывания за спиной увеличились вдвое: если раньше запретная связь доктора и Косы Смерти не имела никаких фактических доказательств, то теперь они официально жили вместе, что было равносильно публичному заявлению – и все вокруг с удовольствием обсуждали эту новость, благоразумно замолкая под мрачным взглядом Штейна. Даже Сид, и тот, смущённо переступая с ноги на ногу – хорошо, что он физически не мог покраснеть, этого бы нервы Франкена не вынесли – спросил, правда ли то, о чём болтает вся Академия. Но если этот ещё удовлетворился простым отрицательным ответом, то вопрос «а почему нет?» заданный, к полному шоку всех присутствующих, не кем-нибудь, а Джастином, поверг доктора в глубины уныния. А вот Спирит неожиданно нашёл способ извлечь выгоду из ситуации. Девушки, к его полному восторгу, не только не отвернулись от своего главного ухажёра, оказавшегося геем, но наоборот – потянулись, завалили вопросами – и с упоением жалели Косу Смерти, не стесняясь в методах жаления. Что характерно, ни одна при этом не требовала к себе повышенного внимания или, не дай Бог, свадьбы – так что к вечеру Альбан вполне свыкся со своей новой ролью и даже не вздрагивал при очередном неприличном вопросе. - А уж видел бы ты, как на меня Азуса смотрела, - смеялся он, сидя на учительском столе Франкена и весело болтая ногами. – Готов поспорить, что ещё немного, и она начнёт меня лечить от гомосексуализма (а я как раз знаю один действенный метод, кстати). Штейн сидел на своём любимом стуле, меланхолично курил и пускал дым в потолок. Ученики, почувствовавшие неблагоприятную ауру, витавшую вокруг него, не осмеливались переговариваться, но урок прошёл в настолько гнетущей атмосфере, что плохо после него было всем. Соула с Блэк Старом на паре не было, но они и раньше прогуливали, так что на это можно было внимания не обращать – а вот Мака впервые пропустила урок. - Ты её не видел? – поинтересовался Штейн, отъезжая на всякий случай подальше: когда дело касалось любимой дочки, коса становился непредсказуемым, если не сказать невменяемым. - Видел, - просиял тот. – Как раз пока ты вёл. Представляешь, сама подошла и сказала, что не видит в этом ничего плохого. - Так и сказала? - Ну, примерно. Не то, чтобы прямым текстом… - И ты даже не попытался с ней объясниться? – доктор покачал головой. - Нет, а зачем? Девчонки геев любят, может, и ей я так больше нравиться буду, - оптимизма Косе Смерти было не занимать. Франкен задумчиво поглядел на него и вздохнул: даже если он его убьёт, все наверняка решат, что это он из ревности… Оставшийся вечер они чинили диван – и доломали его окончательно. А ночью Альбан и впрямь проникся воспоминаниями о прошлом, когда посреди ночи проснулся и обнаружил два не радующих обстоятельства: доктору не спалось, а его тяга к вскрытию спящих людей со временем не уменьшилась. - А раньше ты не просыпался, - с непритворной жалостью вздыхал профессор, покорно глотая таблетки под пристальным надзором семпая. – Старею, наверное. - Похоже, мне опять надо браться за твоё воспитание, - Спирита натурально трясло – и ему совершенно не обязательно было знать о том, что Штейн давно уже предусмотрительно заменил все прописанные ему врачами таблетки на обыкновенные пустышки. На следующий день коса ходил хмурый и невыспавшийся, а на все вопросы о своём состоянии совершенно необдуманно отвечал, что «эта сволочь ему всю ночь спать не давала». Попытка пожаловаться Шинигами результатов не принесла: тот заявил, что, во-первых, пускай они сами вдвоём решают свои личные проблемы, а во-вторых, «на такое грех жаловаться». И, пока тот пытался понять смысл сих слов, его между делом мягко попросили отнести кое-какие бумаги в кабинет – как раз пара кончается, он ещё успеет со Штейном во время перерыва встретиться и высказать все свои претензии уже лично. Франкен в это время проводил очередное показательное вскрытие какой-то гадости и пытался абстрагироваться от взглядов, прикованных к бинтам на его шее: ночью Альбан, движимый инстинктом самосохранения, первым делом выпустил из себя пару десятков лезвий, и чуть не снёс неудачливому экспериментатору голову. А вот попробуй теперь объяснить этим испорченным подросткам, что у тебя там глубокий порез, а не свидетельство бурно проведённой ночи… В общем, профессор был несказанно рад концу лекционного времени и поспешил удалиться на своём стуле, как всегда забыв о коварном пороге, из-за которого ему ежедневно приходилось познавать все радости полёта. Впрочем, в этот раз падение было куда мягче, а ещё сопровождалось сдавленным матом и разлетевшимися бумажками. - Семпай, ты-то что тут забыл? - Поздороваться зашёл, - натужно просипел придавленный Коса Смерти, на этот раз, к счастью, сдержавший порыв трансформироваться в оружие. – Слезь с меня, ирод! И руку с груди убери! Оба даже не подозревали, какой вид при этом открылся ученикам… Мака, красная от стыда, с грохотом захлопнула книгу. - Найдите себе комнату! – выпалила она и пронеслась мимо, вся пышущая праведным гневом. Депрессия Спирита после этого инцидента просто перешла все границы. Оставив Штейна в одиночестве собирать документы, он махнул на всё рукой и отправился в бар, справедливо решив, что больше сегодня боссу не понадобится. Вернулся он поздно, раскрасневшийся от алкоголя и холодного ветра, но уже не столь грустный: выслушавшая все его жалобы Блэр обещала замолвить за него словечко перед рассерженной Альбан, а заодно задала вопрос, которым коса жаждал поделиться со своим нынешним сожителем. - И кто же из нас сверху? – поинтересовался он, хозяйничая у плиты, пока Штейн уплетал ужин, всеми силами стараясь не показывать, как соскучился по холостяцкой стряпне семпая. - Я тебя выше, - невозмутимо пожал плечами тот, умудрившись не подавиться, услышав столь необычный вопрос. - А я старше и, по сути, главнее. - Вообще не аргумент. Давай прибавим, что я ещё тебя сильнее и настойчивей, и окончательно закроем эту тему. Коса пожал плечами и явно остался при своём мнении. Над плитой поднимался ароматный дымок, за окнами выл ветер, а в доме Штейна было как никогда уютно. Через неделю они вообще забыли, что когда-то жили раздельно. Ещё через какое-то время все, наконец, поверили, что между ними никогда не было ничего интимнее одной сигареты на двоих – и то в бедные студенческие времена. Мария с Азусой даже извинились за свои подозрения, а ученики перестали воображать себе невесть что – кроме Соула с Блэк Старом, которые вряд ли когда-либо смогли излечить свою психику от нанесённой травмы. Медуза, однажды заглянувшая на огонёк и получившая на свой резонный вопрос о том, что в лаборатории забыл Коса Смерти, ответ «Да сплю я с ним», больше Академию не беспокоила – видимо, решив, что она слишком ребёнок, чтобы контактировать с такими извращенцами. Приступы у Штейна стали намного реже, что Альбан списывал на свой контроль за приёмом лекарств, а профессор – на своеобразный эффект плацебо. Оба, разумеется, ошибались. Диван, кстати, что характерно, так и не был починен.