Проклятые

Шиничи вышел из душа и, пригладив влажные волосы, подошел к зеркалу. Он стоял в туалете остановки на трассе. Был будний день, и в основном на заправке стояли дальнобойщики и рейсовые автобусы. Пока он мылся, в туалете несколько раз хлопали двери, но, похоже, бояться было нечего. Он поправил фланелевую рубашку и натянул поверх куртку с капюшоном, после чего вышел на улицу. Погодка была так себе — к вечеру до Канто должен был докатиться тайфун и, возможно, пойти по суше. Надо было думать о ночлеге, потому что палатку в таких условиях просто унесет. Хаттори нашелся на лавочке вдали от основного магазина и кафе. Он накрыл им подобие стола — бутылки с чаем, рамен быстрого приготовления, уже залитый горячей водой, пачка печенья. — Как ты? — Шиничи легонько коснулся его плеча, но Хэйдзи все равно вздрогнул. — Без происшествий, — он открыто улыбнулся и кивнул на противоположную сторону лавочки. — Садись, уже все готово. Шиничи кивнул и устроился есть. Хэйдзи тоже взял свою тарелку на колени и начал пить бульон. — Ты проверил дорогу? — Да, и позвонил им, обещали дождаться нас, — отозвался он. Шиничи кивнул и обернулся в сторону ограждения, за которым тянулись горы, заволоченные туманом. — Что там с тайфуном? — Ничего хорошего, глянь, — Хэйдзи протянул ему планшет с открытыми новостями по погоде. Тот раздраженно цыкнул. — Ничего не поделаешь, придется ночевать в гостинице. — А наутро расследовать очередное убийство. — Возможно, в этот раз нам помогут, и мы снимем проклятие. — Проклятья, — буркнул Шиничи и продолжил есть рамен. Они оба были безнадежно прокляты. Вокруг Шиничи всегда происходили убийства. Сначала он думал, что это совпадения, но чем старше он становился, тем больше замечал, что стоило ему выехать за пределы родного дома, так сразу начинались проблемы. Сначала это касалось только выездов за пределы Токио, потом убийства догнали его в столице. Каждый раз все выглядело обыденно — Шиничи выходил по делам, например, на почту. Доходил до отделения, а там уже ленты и полиция — кого-то коварно убили в очереди за пенсией. Если он выезжал с друзьями отдохнуть, то убийство происходило где-то на дороге. В конце концов преступления стали происходить периодически прямо на его улице, и соседей это ужасно пугало, потому что раньше их район считался одним из самых благополучных в Токио. У Хаттори было другое проклятье — он собирал неприятности на себя. Если рядом стреляли, все пули всегда попадали в него, независимо от того, куда целился стрелявший. Если его могли похитить для того, чтобы потребовать выкуп с родителей, его похищали. Если была возможность оказаться под колесами грузовика, он там оказывался. Его проклятье, в отличие от проклятья Шиничи, требовало ежедневной жертвы, хотя бы маленькой, хотя бы прищемленного пальца. Если оно ее не получало, то на следующий день отдача была еще хуже. Когда они поняли о проклятиях друг друга, то Шиничи попытался прервать их дружбу, чтобы Хэйдзи не задело. Но, похоже, проклятие Хаттори не давало Шиничи случайно убить его. В расследовании ему обязательно доставалось, но не фатально. И это было спасением от тотального одиночества, потому что сам Шиничи боялся оставаться рядом с близкими людьми, ведь чем сильнее становилось его проклятие, тем была большая вероятность, что их заденет. Он убедился в этом, когда сильно пострадала Ран. Это настолько напугало его, что он уехал из Токио как можно дальше. В Аомори он нашел удаленное место, где до ближайшего соседа было полчаса езды. Правда, Хаттори его все равно нашел, но полгода они прожили тихо, без происшествий. А потом буквально за забором их дома произошло чудовищное убийство подростка, о котором кричала вся Япония. Тогда Шиничи совсем отчаялся и готов был пойти на крайние меры. И пошел бы. Он взглянул на Хаттори, который беззаботно листал новости на планшете и пил чай. Хэйдзи верил, что проклятия можно снять, а Шиничи верил ему. Больше было некому. Хэйдзи собрал их вещи, выдал Шиничи шлем и повез его на мотоцикле по Японии в поисках храма, в котором смогли бы отогнать зло проклятья от них. Оккультные вещи нужно лечить оккультными практиками, сказал тогда он и с энтузиазмом начал искать храмы с длинной историей якубараи. — Я тоже в душ схожу, — сказал Хэйдзи, поставив бутылку обратно. — Встретимся здесь же, хорошо? — Я не пойду в магазин, — пробурчал Шиничи. Тот только кивнул и, взяв пакет со сменной одеждой, ушел по направлению к туалету. Шиничи аккуратно взял планшет и открыл карту Японии. Они объехали весь Хоккайдо и Тохоку, сейчас завершали свое путешествие по Канто. Треть Японии. Нигде не помогли. Хэйдзи предлагал залезть в храм на вершине Фудзи, но для этого надо было ждать год, потому что стоял сентябрь, и сезон восхождения закончился. Даже в самом священном и мистическом месте Японии Шиничи в своё время умудрился раскрыть несколько преступлений. В пору было забросить эти попытки спастись и уйти умирать в Аокигахару. Но Хэйдзи ему не позволит. Пока Хэйдзи верит, улыбается ему и любит несмотря ни на что, Шиничи готов терпеть. Через полчаса они снова едут по трассе по направлению к храму Хаконе, а небо становится еще чернее, чем до этого. Шиничи осторожно обнимает Хэйдзи за талию и закрывает глаза. Проснулся он только тогда, когда мотоцикл затормозил на парковке у озера Аси. Он нехотя отцепился от Хэйдзи и снял шлем, не слезая с мотоцикла. — Как давно я здесь не был… — Со старшей школы? — Хэйдзи слез первым. — Ммм… Да, мы поехали тогда всем классом на пиратском корабле по озеру, — Шиничи замолчал, кусая губу. Хэйдзи знал продолжение — кого-то убили. — В этот раз обойдется, — беспечно сказал он. — Идем, храм там. Когда они поднимаются по лестнице, проносится первый раскат грома. Тайфун совсем близко. — Здравствуйте, — Хэйдзи мило улыбается девушке-мико. — Я звонил вам пару часов назад по поводу якубараи. Она кивает и отводит их в заднюю часть храма к священнику. Шиничи уже столько раз стоял под водопадами, слушал молитвы и получал палкой по плечам, что его сложно удивить вариациями ритуала. Он молчит, когда Хэйдзи излагает их проблему и послушно переодевается в ритуальное кимоно, сам думая о том, сколько дней у Хаттори без происшествий. Сегодня должен быть восьмой, и у Шиничи неприятно сосет под ложечкой, потому что если ничего не сделать, то в любой момент на Хаттори свалится беда похуже, чем прищемленные пальцы. Вряд ли его проклятию хватит несколько ударов палкой по плечам, чтобы насытиться. Через полчаса после того, как они выходят из храма, на улице уже настоящая буря — завывает ветер и дождь льет стеной. — Переждем немного, — Хэйдзи осторожно погладил его по руке. — Он схлынет скоро и поедем. Шиничи молча кивает и наблюдает за тем, как Хэйдзи покупает эма у девушки-мико и идет писать желание под навес. Шиничи знает, что тот всегда пишет одно и то же — «Пусть проклятье оставит нас с Шиничи, а пока дайте нам терпения пройти через это». — У вас есть где остановиться? — Шиничи вздрагивает и оборачивается на священника, который проводил для них ритуал. — Дождь будет всю ночь хлестать, возможны оползни. — Нет, мы пока не думали об этом, — отвечает он. — Хотелось бы тихое немноголюдное местечко. — Мой старый знакомый держит небольшой онсен неподалеку, и, кажется, сегодня у него все комнаты свободны. Двойственное предложение, думает Шиничи, прикидывая каков шанс найти наутро хозяина онсена мертвым. Небольшой, если их будет только трое там, решает он и соглашается созвониться и договориться о ночлеге. Он слышит, как Хаттори кидает монетку и хлопает в ладоши. Им пора. Старенький хозяин потрепанной гостиницы очень рад гостям и, пока Хаттори заполняет анкеты постояльцев, Шиничи расспрашивает его об онсене. — О, здесь только пять комнат, и сегодня из-за тайфуна брони перенесли на другое время, — нервно потирая руки, говорит старичок. Для его маленького бизнеса это большие потери. — Вы ведь будете ужинать? У меня все готово, я вам накрою, пока вы обустраиваетесь. — Это очень мило с вашей стороны, — улыбается Хэйдзи. — А что с онсеном? — Здесь две приватные ванные, просто берете вот эту табличку «занято» и вешаете на крючок слева от двери. Я в десять вечера уйду домой, так что весь отель в вашем распоряжении… — Вы здесь не ночуете? — удивился Шиничи. — Нет, я живу совсем неподалёку, — он забрал у Хэйдзи анкеты и, взяв ключ, повёл их в комнату. — Вот, для вас все самое лучшее. Он открыл им большой номер, явно рассчитанный не на двух человек, и ушёл накрывать на стол. — Нормальные футоны, — Хаттори заглянул в шкаф. — Юкаты… И мы совершенно одни. Видишь, удача улыбнулась нам, сегодня ночью ничего не произойдёт. Шиничи неуверенно кивнул, ещё не веря своему счастью. — Я видел там прачечную, так что давай постираемся, раз есть возможность, — ответил он. Хэйдзи кинул ему их кошелёк с монетками и через минуту остался голышом и убирал одежду в пакет. Шиничи тоже переоделся в юкату и убрал кошелёк в карман в рукаве. Они закинули вещи в стирку по дороге в столовую. Хозяин гремел тарелками и что-то довольно насвистывал. «Живой, и хорошо», — подумал Шиничи, разглядывая бодрого старичка. — Выглядит офигенно, — похвалил его старания Хэйдзи. Шиничи знал, что тот обожает есть в онсенах. Обилие маленьких чашечек с разнообразными сезонными соленьями, сасими, местными деликатесами, которыми гордятся хозяева, все это было любимым развлечением Хэйдзи. Хозяин усадил их и зажег свечки под тарелками с супом. — Наконец-то это не рамен, — хмыкнул Шиничи. Они не особо экономили, но предпочитали есть вдали от людей, так что их основным рационом были всевозможные сандвичи, растворимые супы с лапшой и йогурты. В последний раз когда они ели в кафе, в туалете нашли труп. Шиничи был очень расстроен. Хэйдзи подхватил пиалу с рисом и принялся поедать все, до чего мог дотянуться. Шиничи улыбнулся такому рвению и первым делом принялся за сасими. — Очень вкусно, — похвалил он хозяина, когда тот принёс им по бутылочке саке. Тот счастливо заулыбался и начал рассказывать про свою кухню. Шиничи старался не думать о том, что завтра утром этот человек возможно уже никогда не сможет улыбаться и шутить. От своих мыслей он очнулся, когда Хэйдзи пнул его под столом. — Чего?.. — Я, вообще-то, разговариваю с тобой, — Хэйдзи приподнял бровь. — Прости, я задумался. — Я знаю о чем. Прекрати. В этот раз точно поможет. Это же знаменитый храм с большой историей. Шиничи вздохнул и молча кивнул ему. — У тебя вон, помидор уже разварился, ешь суп давай, — понимая, что тот все равно не ответит, перевел тему Хаттори. Шиничи послушно взялся за суп. Хэйдзи мог пнуть его еще раз за непослушание и упадническое настроение. — Ну же, все хорошо. — Ага… не смотри на меня так. — А ты не делай такое постное лицо. Шиничи перелил часть супа в свою тарелочку и поднял глаза на Хэйдзи. Тот смотрел куда-то на его часть стола и, проследив за взглядом, Шиничи хмыкнул и передал ему свою пиалу с соленьями. — Держи. — Но ты ведь тоже любишь маринованный дайкон? — Хэйдзи отобрал себе ровно половину из его порции и задумался над тем, что предложить в ответ. — Люблю. Отдай яйцо. Хэйдзи не ел сырые яйца, а Кудо своё уже выпил и был не прочь второе вылить в рис. — Это нечестно, — ответил тот, передавая яйцо. — Сойдёт, — Шиничи улыбнулся. Они чокнулись стаканчиками с саке и продолжили трапезу. — Побольше бы таких мест, да? — Хэйдзи уже подъел свою часть еды и разливал им чай. На десерт хозяин принёс мороженое. — Да… Он краем уха слышал, как старичок рассказывал про семейный бизнес и сетовал на то, что его дети предпочли другую отрасль. Если бы проклятие не могло достать его в уединенном месте, Кудо с удовольствием скрылся бы в подобном онсене. После ужина они помогают хозяину помыть посуду и провожают его до дверей. Шиничи думает о том, что опаснее — проводить или не провожать старика. В итоге решает, что лучше отдаться в руки судьбе, натягивает улыбку и вежливо желает спокойной ночи. Хэйдзи предлагает позвонить им на ресепшн, когда тот доберётся домой, но хозяин только смеётся и сетует на то, что гости и так помогли ему помыть посуду. — Ну что, мыться? — улыбается Хэйдзи, когда закрывшаяся дверь отрезает их от звуков дождя и ветра. Шиничи задумчиво берет табличку с ресепшена и вертит ее в руках. — А зачем она нам, если мы здесь одни? — он оборачивается на Хэйдзи, и тот пожимает плечами. Он кладёт табличку обратно, и они идут в сторону бани. — Тесновата, — вздыхает Хэйдзи. Онсен состоит из маленького предбанника с тумбочкой на шесть корзин для одежды, чуть дальше стопка из табуреточек и зона для мытья, а за ней стеклянные двери в саму ванную. Хэйдзи не смог удержаться и поэтому первым делом полез смотреть, что там за дверью. — Тут тоже тесно… — в ванную вряд ли влезет больше трёх человек, но для них двоих должно быть впору. Шиничи стягивает свою юкату и как попало бросает в верхнюю корзину. За окном воет ветер и по стеклу бьют ветки. Но от горячей воды в помещении жарко и уютно. Он долго сидит на табуреточке перед краном с водой и старательно намыливает себя снова и снова. Хэйдзи давно уже сидит в ванной и довольно поскуливает, плескаясь в воде. — Ты в курсе, что на Хаконе не природные источники? — Шиничи открыл дверь в баню, чтобы можно было спокойно разговаривать, и сразу в его сторону повалил пар. — В смысле? — Они добывают газ и смешивают его с водой, после чего по трубам пускают в местные онсены. — То есть, если из-за аварийных работ отключат воду, то онсены тоже пострадают? — Ага. Шиничи закончил мыться и залез к Хэйдзи. Тот как раз сел на бортик и оставил в воде только ноги. — Жарко? — Не то слово. Даже не верится, что там буря, — Хэйдзи пересел к окну и приоткрыл створку, впуская холодный горный воздух. Дышать стало чуточку легче. — Лучше сядь и прогрейся, — лениво советует Шиничи. — У тебя было столько переломов, что тебе это просто необходимо. — У меня и так уже все ныть начало… — бурчит Хэйдзи, но все же опускается обратно. Шиничи провожает взглядом его шрамы, уходящие под воду, и вспоминает о том, что он долго не верил в проклятие Хаттори. Вообще-то он реалист, и точно знает, что мистики не существует. Вот только жизнь сделала своё исключение именно на них двоих. Кудо очень долго не замечал, что с ним что-то не так. Он знал, что во всем мире погибает много людей каждый день, но не думал о том, что это странно. В том же Токио на любом полицейском участке висела статистика по городу за прошлые сутки. Все преступления вокруг него были совершены самыми обычными людьми с самыми обычными мотивами. Он и подумать не мог, что притягивает к себе чужие преступления. Ему сказал об этом Хаттори. Хаттори, который тоже был детективом, имел доступ к полицейским расследованиям побольше, чем Кудо. Хаттори, который видел достаточно дерьма в своей жизни, и то не встречался с таким количеством убийств. Тогда же он рассказал и про своё проклятье — полную противоположность Кудо. Из-за Шиничи страдали другие, а Хэйдзи страдал сам. Шиничи не особо верил именно в «проклятие», считая своего друга просто очень невезучим человеком. Все их совместные расследования оказывались опасными и, конечно, Хаттори доставалось на них. Но и Кудо ведь получал. Он был очень зол, когда Хаттори нашел его маленький домик в лесах Аомори. Ран очень сильно пострадала в его последнем расследовании, поэтому он не желал видеть рядом с собой кого-то из прошлой жизни. — Ты же знаешь, что я тоже проклят, — настаивал тогда Хэйдзи, но Шиничи только качал головой и продолжал говорить, что тот просто неудачник, влюбленный в него по уши. Для него никогда не было секретом, что Хэйдзи Шиничи привлекал больше, чем его расследования, но изначально самого Кудо не волновали парни. Правда, когда он остался совсем один, то одиночество начало давить на него со страшной силой. Он верил в то, что Хэйдзи приехал, чтобы воспользоваться этим шансом, но не верил, что тот действительно проклят. И тогда Хаттори предложил ему эксперимент. Две недели каждый день с ним случались мелкие неприятности — он наступал на грабли, врезался в косяк, под ним ломался стул, и так далее. Это было даже смешно, и Кудо всячески острил на тему неуклюжего кансайца. А следующие две недели не происходило ничего. Каждый день Хэйдзи писал на магните на холодильнике «столько-то дней без происшествий». На четырнадцатый они пошли по узкой проселочной дороге к деревне, чтобы закупиться едой, и тогда откуда ни возьмись вылетела продуктовая фура. Кудо отбросило ударом, и он не получил ни царапины, только испачканные штаны, а вот Хэйдзи сбило. Он не помнил всю картину в целом. Помнил растекающееся пятно крови, испуганного водителя, надпись на грузовике «Яблоки Аомори, только самое лучшее». Он помнил, что скорая не могла к ним проехать, что не было нужной группы крови для переливания, что Хэйдзи лежал какое-то время в коме. Очнувшись, он слабо улыбнулся Кудо и спросил: — Повторим эксперимент? Но Кудо уже поверил. Чаще всего Хэйдзи калечился случайно — он спотыкался и пропахивал носом пол, поскальзывался, попадал себе по пальцу ножом, когда резал что-нибудь. Иногда Шиничи сам причинял ему немного боли. Но он не был садистом, а Хэйдзи мазохистом, чтобы практиковать подобное. Хэйдзи вообще не любил боль и старался ее избегать, а он был слишком слабохарактерным, чтобы причинять ее лишний раз любимому человеку. Шиничи хотел бы, чтобы проклятие отпустило Хэйдзи. Но это было невозможно. Он почти перестал верить в спасение для них. — Я все, — Хаттори устало выдохнул и выполз умыться холодной водой. Шиничи вышел следом и переложил в его корзинку ключ от двери их комнаты. — Я схожу за бельем сначала, — он промокнул себя полотенцем и натянул юкату. — Разбери нам постели, хорошо? Шиничи вернулся в их комнату с высушенным бельём и нашёл взглядом Хэйдзи. Тот уже разобрал постели и лежал на животе, болтая ногами и читая что-то с планшета. Пояс немного ослаб, да и ворот сполз, обнажая заднюю часть шеи и седьмой позвонок. Почему-то именно это место было для Шиничи самым любимым. За окном резко загрохотало, створки дрогнули с тоскливым скрипом, и Кудо поежился, в который раз вспоминая их проклятия. — Хэйдзи? С тобой ничего не произошло?.. — Ммм?.. Все в порядке, а что?.. — Тот поднял на него глаза. — Ох, ну не делай такое лицо опять. — Мы должны что-то сделать. Я не хочу, чтобы тебя подстрелили, порезали или в нас опять врезалась фура какая-нибудь. Сколько уже дней прошло? Семь? Восемь? — Сегодня восьмой день, — Хэйдзи сел на футоне, отводя глаза. — Вот именно. Раздевайся, — Шиничи старается не думать о том, насколько грубо и равнодушно звучит его голос. Они оба не любят это, вынужденные моменты «причинения вреда», виноватое молчание после, закушенные то ли от обиды, то ли от чувства вины губы. Но сегодня они вдвоем, в их распоряжении ночь, удобная комната и все, что угодно. У Шиничи будет время, чтобы ласками загладить всю мифическую вину. Хэйдзи встает, нарочито медленно снимает юкату и затем резко отбрасывает ее куда-то в угол. Молния за окном резко очерчивает его нагую фигуру с напряженно отведенными назад плечами. Кудо садится на футон, хлопает себя по коленям. — Ложись-ка. Начнем… с разминки, — он горько хмыкнул. — Шиничи, хватит, — Хэйдзи легко плюхнулся ему на колени животом, вытянулся всем телом. — Это ужасно пошло звучит, избавь меня от этих сравнений. — Я всего лишь пытаюсь разрядить обстановку, — он виновато улыбается, но Хаттори только поджимает губы. Шиничи знает, что он не в обиде, но хочет побыстрее с этим закончить. — Ведь тебе сейчас будет не до улыбок, — ладонь тяжело опустилась на обнаженные ягодицы. С долей гордости он думает о том, что научился бить больно, но не вредить. После первых попыток, Хаттори неловко хромал, криво сидел и болезненно шипел, когда думал, что Кудо не заметит. — Ой! Ну предупредил бы хоть! — Он недовольно брыкает ногой, чтобы скрыть дрожь, пробившую его по всему телу. — Я предупредил. Или тебе нужно «Внимание, бью!»? — Нет уж, — Хэйдзи неловко засмеялся. — И так это все странно… Ладонь опускается снова, тяжелее, и все тело прошивает струна боли. Хаттори не показывает, только царапает простыню. — Не напрягайся, больнее будет, — Шиничи с сожалением гладит его ягодицы, наблюдая как они наливаются темнотой — без света не видно, что они всего лишь краснеют, и кажется, что это синяки. — Ну не так уж и больно… — Это плохо… — Я лежу голый у тебя на коленях, а ты думаешь только о проклятии. Лучше подумай о том, какой я сексуальный. — Придурок. — Хорошо, сексуальный придурок. Кудо недовольно цыкнул и, взяв лежавший рядом пояс, схватил Хэйдзи за тонкие запястья. Все еще тонкие, несмотря на километры за тяжелым рулем, периодические поломки, которые он самостоятельно устраняет. И сам он — тонкий, хрупкий, в сетке шрамов. Шиничи знает каждый, как знает и историю их появления. Некоторые истории он видел своими глазами, единицы поставил сам — и он ненавидит их, как напоминание, что Хаттори тоже смертен, что Кудо может причинить ему вред, и что Хэйдзи не может умереть из-за проклятия Шиничи — это только гипотеза. Он боится однажды увидеть труп не чужого. Шиничи связал его руки, крепко, неудобно. Запястья будут болеть, это точно, как будет болеть и стесанная кожа. Он провел ладонью по спине, царапнул самый свежий шрам, на котором выступили капли крови. Хаттори завозился недовольно. — Что там? Кровь? Ты простыни испачкаешь, — Хэйдзи поморщился и попытался устроиться как-то поудобнее. — Ничего, — Шиничи успел его перехватить и вернуть на место. — Продолжай давай. Шиничи не ответил, снова пройдясь ладонью по ягодицам. И еще, и еще, еще. Последние удары попадают прямо в унисон с громом. Хаттори больно, Кудо чует это, как чует хищное животное, и стремится сделать еще больнее. Он намотал пояс, которым связан Хэйдзи, себе на кулак, неудобно оттягивая, и в этой позе у Хаттори наверняка через пару минут начнут болеть и неметь плечи, затем лопатки. То, что надо. — Шиничи… — Хаттори впервые за долгое время жалобно просит. То ли остановиться, то ли поторопиться. Кудо просто скидывает его с колен, разворачивая на спину. — Что?.. — Давай уже заканчивать. — Восьмой день, Хэйдзи, сам знаешь. Хаттори только закрыл глаза и сглотнул. — Не переусердствуй только. — Я знаю, — Шиничи ловит страх в его голосе. Однажды Кудо чуть не убил его сам. Асфиксия — красивое слово, широкая практика в узких кругах, и удобное «причинение вреда» на откуп проклятию. Кудо до сих пор просыпается в кошмарах, судорожно ищет рядом теплого, сонного любовника, слушает его ровное — здоровое — дыхание, и едва не ревет, просит шепотом прощения и думает, что никогда, никогда больше! Уж лучше самому. Шиничи встает на колени, сняв пояс со своей юкаты. — Извини, Хэйдзи, но восьмой день, — Шиничи скривился. В который раз он повторил это треклятое «восьмой день»? Было бы правильнее каждый день причинять боль понемногу. У него острые зубы, например, а у Хэйдзи чувствительная шея. Но они выжидают, оттягивают неприятный момент как можно дольше, и Кудо больше любит покрывать эту чувствительную шею поцелуями — легкими и нежными, ласкать языком, тереться носом, а не вспарывать кожу до крови. И в итоге наступает такой вот восьмой день, когда укусом не отделаешься. Шиничи завязал своим поясом ему глаза, отвесил легкую пощечину, тут же бережно поцеловал в губы с извинением, затем развел широко ноги. В комнате есть еще юкаты, и Кудо без зазрения совести вытянул третий пояс, щедро полил один конец водой из кулера, стоявшего тут же в комнате. Мокрая ткань бьет больно, особенно по нежной коже внутренней части бедра. Хаттори вскрикивает, пытается свести ноги, но после следующего удара смирно раскидывается перед ним. Шиничи продолжает наносить удары, вслушиваясь в капли дождя снаружи, в гром, в стук ставней от ветра, лишь бы не слушать прерывистое дыхание, еле слышные всхлипы боли. У обоих нет ни капли возбуждения — это вынужденная мера, которую они оба не любят, но деваться некуда. Наконец Кудо отбросил пояс, с щелчком размял пальцы, краем глаза уловив, как дернулся от звука Хэйдзи. По его лицу текли слезы, наполовину впитываясь в ткань. — Хэйдзи?.. — Да? — тот ответил не сразу. — Может… перерыв? — Не надо. Шиничи слышит хриплый, загнанный голос и ненавидит себя еще сильнее, чем когда где-то рядом находят труп. Он аккуратно касается пальцами внутренней части бедра, почти раскаленной на ощупь, старается не вздыхать. Если и Хаттори будет знать, насколько ему тяжело — он просто не позволит. Нарочно упадет с лестницы, например, вывихнет запястье, опасно порежется при бритье — сделает что угодно, лишь бы облегчить Кудо жизнь. Кудо развязал ему руки и тут же завязал по новому, запястья к щиколоткам, так что Хаттори смог только беспомощно елозить задранным к потолку задом. Еще шлепки, и хватит, и можно закончить, но Кудо медлит, ласково водя пальцами. Кожа Хэйдзи действительно горит, словно его били ремнем, а не ладонью. — Еще немного, — Шиничи повторил свои мысли вслух. — Потерпи. — Ах-ха, — голос Хэйдзи сорвался. — Еще немного, — Кудо почти умоляет — то ли любовника, то ли себя, то ли проклятие, тяжело и звонко отвешивая удары по ягодицам. Хэйдзи сжимается и уже пытается уходить от ударов, поджимает пальцы на ногах, но не спорит. Кудо считает про себя, сначала детскую считалку, потом еще одну и наконец дни. Первый безмятежный ласковый день. Второй… не такой безмятежный, труп в туалете кафе. Третий день нежный и тихий, одна дорога перед глазами, перекусы на обочине. Четвертый почти такой же, не считая отравленных подростков под вечер. Пятый день — бесполезный храм и ночевка в лесу, у речки, долгие поцелуи в холодной воде. Шестой день — они заблудились и весь день плутали, ругаясь на навигатор и карты. Два почти разложившихся трупа в заброшенном доме. Седьмой день — придорожная гостиница и весь день в постели, с сексом, кофе и новостями. И, наконец, восьмой день. Опять придорожное кафе, опять храм, наверняка, бесполезный, и болезненное понимание, что тянуть больше нельзя. Проклятие возьмет свое — если не сейчас, руками Кудо, то позже и страшнее. Он закрыл глаза, переводя дыхание. Дрожь Хаттори ощущалась через воздух — они не соприкасались. Кансаец тяжело дышал и боялся задать вопрос. Ему тяжело было принимать боль от обычно ласкающих рук. — Все, — Кудо наконец выдохнул. — Иди ко мне. — Ну так развяжи меня, — Хэйдзи смеется, словно все в порядке, но Кудо различает истерические нотки. — Сейчас. Потерпи. Все затекло, да?.. Прости, Хэйдзи, так надо, ты ведь знаешь… Он развязал пояса на нем, начал массировать запястья. — Знаю, знаю, — Хаттори обнял его за шею, осторожно сел на колени, уже совсем по-другому. Он все еще дрожал, но не пытался ускользнуть от прикосновений, и Шиничи почувствовал, как разжимается тугой комок в животе. Хаттори его прощает. Хаттори его не винит. Хаттори игриво жмется к нему, пытаясь лаской компенсировать свой страх и боль. Кудо не знает, чем заслужил его, но благодарен всем богам, которых может вспомнить. — Ночь еще не закончилась, и я надеюсь на более приятное продолжение, — мягко намекает Хэйдзи. Шиничи тихо смеется. Шторм почти стих, грома не слышно. И у них действительно вся ночь впереди. Хаттори теснее обнял его за шею, потянулся к губам — Кудо почувствовал привкус крови, видимо, Хэйдзи прикусил губу. — Ты дал мне пощечину, — Хэйдзи тянет то ли обиженно, то ли насмешливо. — Прости… Это все необходимо… — И мокрым поясом было больно. Это ведь пояс был? — Пояс, да… Прости… — Я подумаю, — Хаттори засмеялся. — Смотря что последует дальше. — Нууууу, — Шиничи слегка приободрился и осторожно уложил его на спину, мягко прильнул к губам, бережно зализывая укус. — Нет, — откликнулся Хэйдзи легко. — Не так. Он запускает руки под юкату, царапает спину Шиничи. Она гладкая, в отличие от Хаттори, шрамов на ней совсем немного, и все они застарелые. — А как?.. Хэйдзи смеется, зеленые глаза не теряют цвет даже в полумраке комнаты, еле освещенной лампой у окна. — Сегодня я главный, Ши-ни-чи. Тот недоуменно замирает, нависая на локтях, немного думает и снова припадает с поцелуем. Стресс требует выхода, ладони горят, горит и совесть, горят в памяти задушенные всхлипы. Он снова погружается в пучину своей вины и пропускает момент, когда его хватают за отвороты юкаты и валят на спину. — Я главный, — настойчиво повторяет Хэйдзи, и Шиничи впервые видит, насколько дикими могут быть у него глаза. Хаттори переплетает с ним пальцы, сжимает, агрессивно раздвигая ноги коленом. — У тебя ладони такие горячие… Хэйдзи смеется, легко и хрипло, и в его голосе нет ни грамма недавнего страха и истерики. Еще через мгновение Хаттори наклоняется к нему ближе и выдыхает на ухо, тихо и жарко: — Я трахну тебя, Кудо Шиничи. — Чт-, — Кудо задыхается от неожиданности, дергается куда-то в сторону, но Хэйдзи не дремлет и перехватывает его сильнее, вжимает в футон. Медленно, совсем медленно наклоняется, отводит носом отворот юкаты, проводит языком по освободившейся коже. — Трахну. Поимею. Выебу. Как тебе больше нравится?.. — Мне казалось… — Забудь. Расслабься. Наслаждайся, — он усмехается ему в губы и затем жестко целует. Снаружи снова полил дождь, зашумел по створкам, отрезая их от всего мира. Все, что Кудо мог сейчас, это подумать «Да какого черта?!» и полностью отдаться на волю любовника. Разве он не заслужил? Не думать о трупах, не трястись, встречаясь взглядом с первым встречным, не шарахаться от людей, забыть хоть на ночь обо всем… Он так любил свой шумный Токио, восхищенные взгляды толпы, когда он блистательно раскрывал дело, недовольных, но послушных полицейских. От всего этого остался только Хэйдзи, кусочек старой жизни, его изломанное отражение. Хэйдзи можно всё. Хэйдзи и есть его всё. И сейчас Кудо думает, что ему ничего другого не надо. Хаттори грубо хватает его за плечо и переворачивает на живот, стягивая юкату на локти, обнажая шею, плечи и лопатки. Ткань грубовата, она больно перетягивает руки Шиничи, царапает чувствительную кожу на груди Хэйдзи, но почему-то им обоим все равно и снимать её не хочется. Смазка под футоном, Хаттори позаботился об этом еще до прихода Кудо. Тот откровенно поднимает бедра, без тени стыда или ложного целомудрия. Между ними слишком много всего, чтобы стесняться. — Никогда не думал, что ты захочешь это сделать… — Я настолько пассив, по-твоему?.. — Ты никогда даже не… намекал? — Кудо глухо застонал, ощущая первое прикосновение. Все было по-другому. Он не был ведущим, не был главным, и ему было хорошо, так хорошо, что даже страшно. — Хэйдзи… — Да? — прикосновение стало еще нежнее, если это вообще возможно, Хаттори мгновенно уловил растерянность в его голосе. — Не бойся… — Хэйдзи носом взъерошил волосы на шее, ласково поцеловал и тут же оставил засос. Пока Шиничи пытается прийти в себя, Хэйдзи наконец проникает в него пальцем, отвлекает укусами, добавляет второй. Торопиться некуда, но он торопится, еле сдерживается, вслушивается в тяжелое дыхание. — Расслабься. — Я не могу… — Ну же? Это не так сложно. — Ты много болтаешь и отвлекаешь меня. — Тебя это бесит, я знаю. -…Нет, — голос Кудо едва слышно. — Я люблю твой голос. Очень. У Хаттори перехватывает горло, и он просто наваливается всем телом, беспорядочно целуя плечи и шею, прикусывая чувствительное ухо. Двух пальцев мало, да и он действительно торопится, но уже нет сил ждать. Кудо тихо скулит, то ли от боли, то ли от обилия впечатлений и подается к нему, тут же пытаясь ускользнуть. Хаттори ловит его, вжимает в футон и двигается — рвано, неритмично, наверняка больно, входит на всю длину, выжимает стоны и вскрики. — Хэ… Хэйдзи… еще?.. Кудо сам не знал, почему его голос прозвучал вопросительно, и просто понадеялся, что Хэйдзи поймет. И он понял, переворачивая на спину, подтягивая к себе. Почему-то Кудо так удобнее, он скрещивает ноги у Хаттори за спиной и поддается на толчки — уже ритмичные и ровные, отдающиеся где-то под горлом, у него нет сил даже стонать. Ладонь Хаттори обхватывает его член, и уже через пару секунд Кудо выгибается до хруста в спине, беззвучно раскрывает рот, на несколько секунд слепнет и глохнет, чувствует, как внутри растекается сперма — они опять забыли купить презервативы. Хаттори опускается на него, накрывает своим телом, тяжело дышит в плечо, дрожит — опять дрожит!.. Его спина в испарине, и Кудо тянет свою юкату, чтобы обтереть его, краем сознания думает, что тот наверняка простудится, и нужно встать, взять чистые юкаты… Но сил хватает только на то, чтобы нашарить его губы, втянуть в поцелуй, почувствовать с восторгом, как тот отвечает и стискивает в объятиях. Дождь стихает, стихает и ветер, и в комнате повисает тишина. — Хэйдзи?.. — Ммм?.. — Надо одеться… — Зачем?.. — Простудимся… — Шиничи, ты зануда, хорошо лежим ведь. — Я просто рациональный, — Кудо даже обиделся немного, куснул его за губу. — Я не хочу вставать… — Ну, тогда просто отпусти меня? — Этого я хочу еще меньше… — Хаттори рассмеялся, нехотя поднимаясь с него, медленно вышел, перехватил Кудо под коленки и широко развел ему ноги, разглядывая. — Чт… Прекрати! Пусти! — Кудо тут же забрыкался. — Все-все. Отличный вид, — Хэйдзи снова рассмеялся, с каким-то глубоким удовлетворением отмечая, что Шиничи может смущаться, что может быть покорным и податливым. Это знание греет, как и множество других, давно отправленных в файл под названием «Мой Кудо Шиничи». Тот наконец вывернулся, нервно стянул с себя юкату, обтер себя и Хэйдзи. Вставать ему тяжело, но он не подает вида — после истязаний Хаттори, у него просто нет права. — Все, одеваемся и спать. Мы устали за сегодня. Хэйдзи смеется — опять, и кивает. — Педант Шиничи. — Ой, отстань. Кудо не помнит, как они уснули, но когда открывает глаза, в комнате уже светло, еле слышно в густом тумане поют птицы. Хэйдзи рядом дышит глубоко и ровно, и Кудо осторожно прижимается к нему, слушает биение сердца, осторожно кладет ладонь в вырез юкаты, чувствует горячую кожу. Где-то внутри рождается непонятный восторг, бьется, требует выхода, и рука сама скользит ниже, натыкается на узел пояса. Хэйдзи недовольно мычит и поворачивается к нему спиной, выгибается, и Кудо едва сдерживает смешок. Утренний Хаттори в целом его любимая ипостась, но обычно с утра у них мало времени, неудобно и тесно в палатке или номере гостиницы средней паршивости. Оказаться в хорошей гостинице, в просторной комнате, с перспективой нормального завтрака и онсена, сбросив страх и напряжение от проклятия Хаттори — это как праздник. Ну и стоит отнестись к этому соответственно. Кудо вытягивает тюбик смазки из-под футона. Вчерашний настойчивый Хаттори был совершенно великолепен, но и утренний разморенный Хэйдзи нравился ему ничуть не меньше. Сейчас им даже не надо раздеваться, тем более, что в комнате прохладно, кансаец глубоко зарылся в одеяло. Кудо оглаживает его бедро, поднимает полу юкаты до пояса, быстро смазывает пальцы и вводит один, на пробу. Он чутко прислушивается, но Хэйдзи только стискивает ноги и тихо мычит в подушку, утыкается в неё носом. Его тело расслабленно, давно привычно, и мышцы послушно расступаются под нажимом. Шиничи с удовольствием ловит его легкую дрожь и наконец прозвучавший тихий стон, добавляет обильно смазанный второй палец, проникает глубже. Хаттори снова стискивает ноги, пытается ускользнуть от тревожащего прикосновения, но в итоге поддается назад, к теплу тела Кудо, насаживается на пальцы, снова стонет, но упорно не просыпается. Неудивительно, дань проклятию выматывает их обоих, только у Хэйдзи к моральному дискомфорту прибавляется боль. У Кудо пережимает в груди, он бережно целует шею любовника, вынимая пальцы, укладывает его на спину. Хэйдзи бормочет что-то неразборчивое, все еще стискивает бедра, во сне подтягивает одеяло выше, по самый нос. Кудо же сползает ниже, с сомнением теребит пояс, но решает не трогать, просто разводит полы юкаты в стороны, мимоходом жалеет, что под одеялом маловато света, чтобы вдоволь налюбоваться. Он опускает голову, касается щекой полувставшего члена, трется с удовольствием, проводит языком. Стон Хэйдзи через одеяло еле слышен, но Шиничи и не нужно его слышать. Он и так знает, как Хаттори любит, уверенно проводит языком от основания до головки, заглатывает полностью, придерживает дернувшиеся бедра. Ему жарко, жарче, чем было ночью, жарче чем в онсене, и он обожает этот жар. — К-кудо? Шиничи стискивает основание губами, сглатывает несколько раз, чувствуя, как выгибается Хэйдзи. — Что ты?!.. Он только хмыкает — это порождает вибрацию в горле и на языке, и Хаттори не выдерживает, зажимает его голову через одеяло, стонет — уже громко, протяжно — и кончает, долго, содрогаясь и поднимая бедра. — Быстро ты, — Кудо откидывает одеяло и облизывается. — Ты чего вообще?! Я же спал. — Да я заметил, — Кудо смеется, ему впервые за несколько недель легко на душе. — Вот именно! И я бы еще поспал! — Дааа? — Кудо снова вставляет в него два пальца — те входят легко в растянутое и смазанное отверстие. Хэйдзи тихо охает, жмурится и разводит ноги, слегка ерзает на пальцах, тянется к узлу на юкате, но Кудо бьет его по руке. — Не надо. Она тебе идет. Кудо наклоняется и властно целует его, пока хватает дыхания, и когда отпускает губы — входит резким толчком. Хэйдзи давится глубоким вдохом, запрокидывает голову. Шиничи смотрит на его шею и вспоминает свои вчерашние мысли, которые сейчас кажутся кощунством. Кто вообще в здравом уме будет кусать эту шею?.. Он припадает с поцелуем, обводит языком судорожно дернувшийся кадык, едва ощутимо прихватывает губами. Хаттори дрожит, обнимает его за плечи, цепляется за ткань, стонет снова, и от этого звука у Кудо сносит тормоза. Он движется размашисто, грубо, стискивает своего любовника в руках, глухо рычит ему в губы. Теперь жарко им обоим, юкаты пропитываются потом, когда они ловят ритм друг друга, и шепчут что-то бессмысленное, тающее в густом тумане за окном. Позже они не вспомнят, что говорили, да им и не надо, сейчас все что имеет значение — ощущение, что они одни в мире, что от их движений зависит все, что если сейчас они остановятся — мир рухнет — и он действительно рушится, обрушивается им на головы, выбивая все мысли, пережимая грудь и горло, и нет сил даже застонать. Кудо бессмысленно водит губами по шее, прижимая Хэйдзи к футону. Тот же смотрит пустым взглядом перед собой, с трудом приходя в себя, начиная улавливать щебет птиц, игру размытых теней на потолке. — Шиничи?.. — Ммм?.. — Сколько времени?.. — Я не знаю… Рано, наверное… Хозяин еще не приходил, судя по всему, — он опять-таки впервые за многие недели не думает о том, что хозяин вполне возможно уже мертв. — Мммм… Кудо медлит, прежде чем спросить. — Как ты?.. — В смысле? Просто отлично. — Я не про секс. — А, про ночное… занятие?.. Нормально. Ничего не болит. Шиничи хмыкает недоверчиво, и надо бы хотя бы выпрямиться и оглядеть его бедра, отхоженные вчера мокрым поясом, смазать обезболивающим кремом, но сил нет. — А ты как?.. — Болит. И я тебе это еще припомню, особенно в пути. — Познаешь всю боль езды на мотоцикле. — Хэйдзи заразительно смеется, и Шиничи смеется в ответ. — Полежим еще? — Да. Только слезь, ты тяжелый… — Неженка, — Кудо тем не менее с сожалением покидает узкое горячее тело и ложится рядом с ним. Хэйдзи тут же прижимается носом к груди, обнимает крепко, забирается руками под юкату. Сон накатывает совершенно незаметно. *** Звук, проникающий сквозь сон, настолько ему знаком, что Шиничи даже не сразу понимает, почему ему стало так жутко. В какой-то момент он рывком садится, рефлекторно вцепившись в лежащего рядом Хаттори. — Хэйдзи… — Ммм?.. — Сирены, — Кудо усилием воли подавляет дрожь в голосе. — Совсем рядом, Хэйдзи… Тот садится так же рывком и заглядывает ему в глаза. — Сирены. Опять… Наверное, понадобится наша помощь, — Кудо отворачивается и вылезает из нагретой постели. Хаттори тянется за ним, но останавливает себя. Сейчас объятия последнее, что нужно его любовнику. Кудо уходит, возвращается через несколько минут, умытый и собранный. — Хозяин уже тут, накрыл завтрак. Будем? — Да, быстро, — Хэйдзи встает, и сам уходит мыться. Тело горит — ягодицы и бедра, запястья покраснели и зудят. Едят они в молчании, хозяин оставил их одних, коротко сообщив, что в соседнем онсене произошло убийство. Перед выходом Кудо поправляет сумку на плече, сжимает пальцы Хэйдзи в ладони и произносит одними губами: «Я люблю тебя». Дверь отодвигается с тихим шорохом, и они шагают в густой туман.