***
Несмотря на все защитные заклинания, ставни окон непрестанно бились о раму, заставляя обитателей вздрагивать от каждого звука, а после в страхе замирать от секундного затишья. Холодный ветер пробирал до самых костей, проникая под одежду и щекоча нервы. Порой к ветру присоединялись раскаты грома и слепящие вспышки молний, а в эпицентре бури кричал маленький ребёнок, которого никак не могла утешить мать, ибо плач её сердца вторил плачу младенца. — Тише, мой родной, тише, — шептала она в ночи. — Папа скоро придёт. Он нас спасёт…***
Она смотрела на карлика круглыми от испуга глазами, а её дрожащие руки прижимали младенца к груди. — Я отдам вам всё, что только попросите! Шёлк и жемчуг, драгоценности и золото… — Глупая девчонка! — карлик в ярости топнул ногой. — Неужели ты не поняла, что мне не нужно никакое богатство? Я пряду золото из соломы! — как же он ненавидел её. Безмозглую курицу, которая ради того, чтобы стать королевой в запале отказалась от собственного первенца. Да и сейчас её заботил лишь гнев супруга, а не само дитя. — Отдай ребёнка! — Молю, не надо… Дочка мельника упала на каменный пол, заливая его горячими слезами. Она прекрасно понимала, что будет с ней, если карлик заберёт малыша, а потому не могла просто так сдаться. — Хорошо, у тебя есть три дня, чтобы отгадать моё имя. Три дня, и потом твоё дитя будет моим…***
Она бродила по опустевшему поместью. Холод окружал её — словно тысячи призраков пришли на пиршество отчаяния и позвали с собой дементоров в придачу. Всё также рыдало кровавыми слезами её сердце, всё также надрывно кричал малыш. Отравляющей паутиной окутало их отчаяние, завернуло в коконы как мух и готовило к пиршеству Смерти. Кошмары стали лучшими друзьями Гермионы, её уши позабыли тишину, а глаза больше не жаждали солнца. Она всё гадала, на какой круг Ада попала. Наверное, на восьмой — в яму с другими ведьмами и колдунами. А может сразу на девятый — где теперь висит вниз головой над пастью Люцифера. Ведь она обманщица. Сколько дней она убеждала сына, что его отец скоро вернётся? Столько же она лгала самой себе и лелеяла пустую надежду на спасение. Из Ада нет спасения — ни для неё, ни для кого-либо ещё.***
Колесо прялки неутомимо крутилось, завораживая взор и вовлекая в свой бесконечный бег. Карлик сбился со счёту — сколько уже часов он провёл подле станка, чувствуя, как по пальцам скользят золотые нити. Та девчонка и правда была глупа. Даже ожерелье и кольцо, что выторговал карлик не могли сравниться с горами золота, окружавшими его денно и нощно. Тьма опускалась, унося с собой краски дня, а когда карлик уже ничего не видел, нить в его руке вдруг перестала холодить кожу — стала шершавой и ломкой. Солома. В тот миг, когда ночь опустилась на мир, дикий смех эхом пронёсся по нему, а в небо взвились языки неутомимого огня. Пламя привело к торжествующему карлику робкого юношу, который, трясясь от страха, слушал леденящую кровь песнь: «Нынче пеку, завтра пиво варю, У королевы дитя отберу; Ах, хорошо, что никто не знает, Что Румпельштильцхен меня называют!»***
«Они были повсюду. Хохочущие люди в масках факелами освещали себе дорогу, а от ненависти в их голосах закладывало уши: — Предатель и грязнокровка, а вы не знали, что месть придёт за вами? — один из них приблизил факел к самому лицу Гермионы, заставляя её рыдать от боли и наслаждаясь криками схваченного Драко. — Говорят, месть — блюдо, которое подаётся холодным. Мы с этим не согласны, да, парни? Они смеялись и поджигали всё, что только попадалось им на глаза. Плач испуганного ребёнка ещё больше распалял их жажду смерти, и казалось, ничто не остановит их. Но, стоило им поднять брыкающегося младенца над пожарищем, как Драко наконец вырвался из удерживающих его пут и высвободил из себя такое количество магии, что все противники моментально пали замертво…» Сегодня Гермиону разбудил не ставший привычным финал кошмара, а страшный смех, долетевший до неё будто из другого мира. Вскочив со старого матраса, она в потёмках доползла до импровизированной кроватки и прижала к себе сына, однако тот впервые за много ночей не плакал. Серые глазки с удивлением смотрели на плачущую мать, а его светлая улыбка заменила солнце, которого им так не хватало. Сердце девушки замедлило свой бег, прекращая барабанный стук в висках, а в душе заискрилась надежда.***
— Быть может имя ваше Румпельштильцхен? — спросила королева, сияя превосходством. — Это тебе сам чёрт подсказал! — воскликнул карлик. По полу прошла трещина, а воздух насытился ароматом крови. Лицо уродца вмиг покрылось пятнами ярости, бездонно-чёрные глаза метали молнии и рот его наполнился пеной. Королева положила младенца в кроватку, а сама вышла вперёд, дабы полюбоваться зрелищем. Она почувствовала в себе торжество палача, который только что опустил топор на шею преступника. Казалось, карлик начал съёживаться. Ногти его рвали рубаху на теле, обнажая бледное тело, а один из рукавов вовсе упал на пол, являя взору страшный узор на левом предплечье. И когда женщина уже была уверена в своей непобедимости, всё прекратилось, а потрёпанный карлик злобно усмехнулся. — Это ты хотела узреть, девчонка? — прошипел он. — Ты права, здесь меня зовут именно так, но настоящего имени никто и никогда не узнает. И только что ты сломала печать проклятья! Румпельштильцхен торжествующе взмахнул рукой и в ту же секунду в ней оказался ёрзающий свёрток с младенцем. Под мелодию воплей королевы и стражи он исчез, а появился на пепелище, где накануне он праздновал свою победу, и где его ждала золотая колыбель, что была наколдована специально для ритуала. Тени закружились в вальсе. Вновь поднялась буря, разбудившая ребёнка. Румпельштильцхен схватил малыша за ручку и сделал маленький надрез на его ладошке. По нежному запястью потекла струйка чистой крови, которая поднималась в воздух и, повинуясь песнопениям карлика, завивалась в круг над разожжённым костром — медленно там появлялась дыра в пространстве. Метавшая молнии, она была не больше страусового яйца и подходила разве что младенцу, из чьей крови произошла. Когда дыра достигла максимального размера, карлик замолчал, отбросил в сторону кинжал и прыгнул туда — благо рост позволял. Он бежал по образовавшемуся проходу, внутренне ликуя и вызывая в памяти картины прошлого, которые должны были вывести его в необходимое место. Он чувствовал, как его кости удлиняются, из лысой головы растут волосы и меняется голос, который с хрипом вылетал из горла, но это не останавливало его. Как бы больно и тяжело не было бывший карлик упрямо шёл по туннелю, что соединял два мира и где его ждали два самых дорогих ему человека, ради которых он бесчинствовал в другом мире…***
Ничто не могло помочь безутешной королеве, которая заперлась в своих покоях и отказывалась видеть даже мужа, а тот в недоумении расспрашивал стражу и прислугу, но никто так и не осмелился сообщить королю ужасные вести. До самого рассвета проплакала королева, а когда первый за последние три дня солнечный луч проскользнул в спальню, из кроватки донёсся требовательный крик малыша. Запястье его было перевязано, а к повязке было прикреплено небольшое послание для королевы: «Надеюсь, ты усвоила урок, дочь мельника. Цени то, что у тебя есть».***
Он упал на пол разрушенного поместья. Даже сейчас юноша чувствовал защитный барьер, который он невольно создал, когда выпустил внутреннюю магию. Хлопавшие до этого ставни замерли. Ветер стих и в наступившей тишине он явственно услышал чуть хрипловатое дыхание и невнятное бормотание. Медленно, всё ещё опасаясь врагов, юноша прошёл по коридору и заглянул в помещение, что раньше было гостиной и чуть было не упал на пол от радости. Ноги еле держали его, а сердце пустилось в радостный бег. Он опустился на колени перед своей женой, которая во сне прижимала к себе их сына. Тучи разошлись над поместьем. Рука юноши легла на щеку любимой, а сам он плакал, до сих пор не веря в то, что смог вернуться. В ушах ещё гудела фраза проклятья, что отправило его в иной мир за убийство врагов: «За всё в этой жизни надо платить». И он действительно заплатил: своим покоем, невыносимой болью, что сопровождала его, и неугасаемой тревогой за семью. Долг был уплачен. Девушка поморщилась от непривычного света и распахнула глаза. — Драко?