Заместо

- Держи! – на Юу уставились крохотные, но удивительно яркие, наполненные жизнью и немым весельем глазенки темно-синего цвета. Этот цвет и в самом деле было трудно с чем-то сравнить – приглушенный, однако при этом не теряющий своей насыщенности, синий. Мальчик не мог подобрать слов для сравнений, и тут уж не в силу своего раннего возраста и недостаток этих самых слов, - просто ему действительно не с чем было сравнить. В сравнении с морем этот цвет был гораздо более ярким, слишком ослепительным, но таким же глубоким. А если сравнивать с небом, то оно казалось слишком тусклым и светлым, да и вообще – оно голубое, а этот цвет синий. Ночное же небо было слишком мрачное, темное, и никак не вязалось для сравнения, - Тебе нравится? – вырвал Юу из размышлений негромкий, совсем еще детский голосок. Губы девочки были тоненькими, светло розовыми, почти сливающимися с кожей. Она улыбалась, как улыбаются все дети: широко и открыто. Не скрывая своих чувств. Она слегка склонила голову набок, из-за чего волосы, которые и так не были завязаны ленточкой, упали ей на лицо. Девочка поспешно подняла их и заправила за ухо, а затем потерла лоб, посмотрев на солнце, чем разлохматила челку. От света солнца волосы отливали темно-синим оттенком, лишь темненькие ресницы выдавали их истинный цвет. - Ага, - не задумываясь ни на секунду, ответил Юу, и лишь потом посмотрел на вещицу, что протянула ему девочка. Это был белый платочек с неаккуратно вышитым на нем цветочком. Пускай сшито было и криво, однако для детских ручек слишком старательно: цветок был крупным и развалистым; лепестки не сильно плотно прижаты друг к другу, они были светло-розового цвета в середине и ярко-розового, почти алого, на концах; а сердцевина была как желток. Под цветком был крупный зеленый лист чуть ли не на всю ткань. Юу невольно заулыбался, смотря на неловко вышитый лотос. Без сомнения цветок был очень красивым, несмотря на весь его откровенно смешной вид, - тогда это совсем не замечалось, казалось даже чем-то поразительно искусным, - Спасибо… Канда резко широко открыл глаза и выдохнул. Ему редко снятся сны, а тем более такие четкие, переполненные эмоциями и красками. Он слегка растерялся, проснувшись где-то в темноте, но когда глаза вновь привыкли, и он посмотрел в окно, то понял, что находится в машине. За окном по-прежнему проносились деревья вперемешку с домами, редкие реки и озера и гораздо более частые поля уже с почти что собранной пшеницей. Парень прерывисто вздохнул, почувствовав едкий укол совести, и затем фыркнул, - без этого он не оставался бы собой. По крайней мере, он так считал. Внутренний голосок упрямо давил на Юу, издевался над ним, над его твердолобостью и жесткостью даже с родными людьми. Но Канда не мог ничего с собой поделать, тогда (да даже сейчас) то, что ему предложили, хотя нет, даже попросили, было для него дикостью: огромной и совсем не позволяемой. Собственно, сейчас ничего и не поменялось, однако имеем мы то, что имеем. А именно: Канда Юу едет в машине в девичьем обличье в другую страну работать горничной. Только от этих мыслей Канду кривило так, что все поджилки тряслись, а лицо краснело от безысходной злости так, что казалось, на нем можно было пожарить омлет. И ведь правда – безысходной: контракт подписан, условия оговорены, а сам он сидит и едет в машине в совершенно незнакомую страну, незнакомый город, незнакомое место. Безысходностью так и веяло. Можно было бы успокоить себя привычными задушевными фразами наподобие: «Выбора не было…», «Ты ведь старше…» и все такое, но, будь Канда не самим собой, если бы не думал с точностью да наоборот. Виноваты были все и каждый, даже вон этот водитель, у которого от взгляда злой «девушки» все тело покрывалось потом, но только не Канда. Виноват был дед, что сдох раньше времени из-за чего его сестре пришлось расторгнуть контракт и уехать, она тоже была виновата, что на долгом пути домой умудрилась заболеть, виноваты были родители, что вначале не разрешали работать парню, а затем, практически слезно умоляя, заставили Юу ехать работать вместо сестры. И парень четко игнорировал то, что старик и так был ужасно старый, а сестра работала на него уже четыре года; наплевать, что машина сестры попала в аварию на середине дороги, и ей с водителем пришлось жить чуть ли не обочине до приезда хоть каких-то людей; и все равно, что запрещали ему работать на разгрузке всяких тяжестей, а на другую работу его, парня без образования, не брали, а сестра заболела очень серьезно и слегла в постель. Канда был зол, зол как никогда и также озлоблен на весь мир. Но сейчас, после сна из его наверняка далекого прошлого его кусала совесть, кусала где-то в ногах, страшась пробираться выше. Однако и этого «покусывания» совести хватило для того, чтобы Канда что-то почувствовал. Канда очень плохо помнил свое детство, вернее – совсем не помнил. Виноват был случай четырех летней давности. Как только Юу узнал, что его сестра заключила контракт на работу и совсем скоро уедет из отчего дома на заработки, он вскипел. Он очень любил свою сестру, но его угнетало то, что даже хотя он старше, ему родители не разрешают работать, а Юуни так свободно отпустили на заработки в другую страну. Это было неким ударом по его гордости. И он начал по ночам работать: несмотря на грозные запреты матери, уходил разгружать товары, перемещал строительные материалы, а затем и сам ушел на стройку. Все это он не помнил, а просто составлял факты из рассказов, ведь после той трагедии у него забылось все. Он помогал строителям таскать каменные валуны за невысокую сумму, но деньги – это деньги. Его возраст только перевалил за шестнадцать, но он выглядел вполне себе мужественно и слабым себя не считал, потому и думал, что уж такая работа ему будет по плечу. Канда не знал, на какую компанию работает и что они, в общем-то, строят, и это как-то его не интересовало. Парень был рад тому, что работа вообще есть. Никто не знает, по каким причинам неожиданно началась бойня, но бойня началась, и парень попал под раздачу, ему, конечно, повезло больше остальных – его просто сбросили с сооружения, а очнувшись, он лицезрел кровопролитное зрелище вырезанных от уха до уха строителей. Врачи не смогли определить, когда память «ушла», во время ли падения, либо при виде такой картины. Еще есть вариант, что при ушибе головы при падении случилась амнезия, а пошатнувшаяся психика, при виде недетской картины, закрепила душевную травму. Сам Канда не помнит ничего из того дня, и до того дня. Осознавать все он начал лишь в больнице, лежа на койке. Он не помнил ничего, абсолютно ничего. В голове был лишь шум – смешавшиеся отголоски воспоминаний. Причину трагедии никто разузнать так и не смог, будто она покрыта толстым слоем тумана, и никто ничего не видел и не слышал в тот день. Родители на удивление просто приняли его, оставшегося без памяти, а вот сестренка долго плакала, узнав, что ее брат ничего не помнит. И их новая «первая встреча» случилась лишь после того, как девушка заболела и слегла. Парень ничего не помнил о своей сестре, абсолютно ничего. Да, были фотографии, где они улыбались, радовались, но никаких чувств эти фотографии не вызывали. Юу было сложно с семьей лишь потому, что он не считал их семьей. Было стыдно, что люди, так много отдавшие ради него, так яро стремившиеся к нему, были нагло им отвергаемы. Но и с этим Канда ничего не мог поделать, эти люди были для него словно чужие. День, когда привезли Юуни, его младшую сестренку, четко въелся в память. И сейчас, увидев сон, он совсем не мог сопоставить этих двух девочек. У девушки по приезду было почти серое лицо и бледные, как у мертвеца, губы. Они дрожали, но она пыталась скрыть это, сильно сжимая их. Глаза, столь же синие как во сне, были более тяжелыми и темными, веки немного опускались и слегка закрывали их. На щеках не было румянца или чего подобного, они были однотонны, Канда даже сравнил ее с куклой, так как на лице не было никаких красок, показывающих, что девушка «живая», хоть и устыдился этому. Девушка, только завидев брата, протянула ему руки совсем как ребенок. Юуни хотела проводить с ним больше времени, потому он читал ей книжку, которую по ее словам они читали когда-то вместе, рассказывал, как провел эти четыре года, старательно избегая темы о трагедии. А Юуни все грустнее смотрела на Юу, он даже считал, что в этом взгляде был упрек о том, что он забыл ее, однако он ничего не мог с этим поделать. Не помнил и все. Однажды к ним в дом влетел врач, чуть ли не крича на родителей о том, что девушке нужна госпитализация. Нужна немедленно и срочно, так как состояние ухудшается, и никакие домашние лечения не помогут. И все бы ничего, но у семьи попросту не было денег. Как банально и глупо, казалось бы, ведь в этом мире много у кого нет денег, несмотря на нужду. Тогда и стали рассматривать вариант об устройстве Юу на работу. Пускай это и было плачевно, потому что образование парень так и не получил. Канда не хотел спрашивать отца и мать когда они стали рассматривать такой вариант, но когда они пришли и встали перед ним на колени, кажется, тогда все и решилось. У Юуни было досье, как горничной-служанки, и висело оно на общем сайте таких вот услуг. На самом деле это весьма удивительно, что в этом веке промышляют домработницами и прочим, тут уж, как говорится, дело вкуса. На контакты девушки пришло оповещение о том, что ее хотят взять на работу, обещая высокую зарплату и хорошее место, если его можно так назвать. Канда считал, что на нервной почве у стариков что-то стукнулось, вот они и решили ему, их (!) сыну, играть роль девушки. Да, это не было прямо-таки провальным планом, так как по воле судьбы Юу был очень сильно похож на сестру, и если он будет носить длинные одеяния, то вполне сойдет за слегка габаритную, но хрупкую девушку, какой и являлась Юуни. Сказать, что Канда согласился, как только ему надоела эта клоунада, было бы глупостью. Он до последнего отнекивался, отругивался и прямым текстом посылал куда подальше до того момента, как сестре не сделалось почти совсем худо. Конечно, никаких уколов совести за свой отказ не последовало, однако Юу посчитал, что если девушка умрет, то винить будут его, потому, скрепя душою, согласился. Его разодели в длинные юбки и куртки, заставили, в прямом смысле, носить бюстгальтер, что до жути унизительно, и попытались переучить строить злобные гримасы. Но это, как потом уже поняли, было просто бесполезно. А потому в самолете в Лондон летела высокая, крупная девушка со сведенными к переносице бровями, закушенными губами и очень-очень страшным лицом. Все было до жути прискорбно, но сейчас, находясь в машине и практически подъезжая к будущему месту житья и работу, парень кое-что понял. Уехал от семьи он, в каком-то смысле, потому, что хотел уехать. То, как на него смотрела семья, то, как она его любила, сильно капало на его нервы, он не мог вынести такого морального давления, ведь он считал их чужими, но никак не семьей. Но, несмотря на то, что согласился, Канда Юу все еще ненавидел всех на свете за то, что согласился поехать работать. Проезжая редкие участки домов и магазины, ему хотелось ударить водителя по голове чем-нибудь тяжелым и сбежать в лес. И мысль была эта столь навязчива и также физически ощущаема, что этому самому водителю хотелось доехать до поместья в считанные секунды, даже если это было невозможно.

***

Уже подъезжая к зданию, юноша чувствовал, как все тело цепенеет от напряжения, и, уже выучившись горьким опытом, Канда знал, что ничто хорошего из этого не выйдет. Потому что все должно быть равноценно: насколько Канда Юу будет зол, столько зла выльется на окружающих. Но этот случай должен стать исключением, пускай и движимым силой воли, пусть и яро противившейся, но должен стать исключением. Юу держался изо всех сил и сдерживался, что, казалось бы, считалось просто невероятным для него. Пару раз выдохнув и прерывисто вздохнув, затем как обычно то ли рыкнув, то ли оскалившись, парень удобнее уселся на сидение, и вильнул головой – своеобразная привычка для снятия нервов. За окном было очень серо: изредка мелькали похожие друг на друга здания; беспросветно протянувшееся серое небо сильно напоминало пустой дряхлый чердак при свете фонарика, потому что вроде и видно все, но это все такое одинаковое, однообразное, что глазу и зацепиться не за что; деревья, у которых еще не все листья облетели, упрямо стояли в ровные рядки, будто высаженные специально. С легким удивлением Юу подметил, что земельные участки наравне с магазинами встречаются уже гораздо чаще, что нет-нет, но говорило о скором прибытии. Это еще больше расстроило, а вернее сказать ошеломило и разозлило парня, потому что тот, уже конкретно не стесняясь ничего, фыркал и тихонько, будто бы для себя, покрывал неизвестно кому понятными ругательствами опять же всех и каждого. Настроение свалилось ниже плинтуса, и Канда даже не был удивлен – все будто собиралось вывести из душевного равновесия японца. Эта чертова погода, которая своим видом уже не располагала к улучшению настроения, - ладно бы пошел дождь, тогда, пожалуй, это было бы лучшее приветствие. Канда очень любил дождь за его различность: равномерный спокойный дождик или же буйный ливень. Звучание мелодии, которая создавалась при постукивании капель о любую поверхность, нельзя было ни с чем сравнить. Но, несмотря на то, что небо заволочено тучами, дождя не предвиделось. Сильно раздражало японца ожидание, смутное такое, приводящее к смятению. Юу не любил это липкое ощущение ожидания чего-то неизвестного, ведь когда не знаешь, что будет с тобой, а тебе остается только ждать, - отвратительно. То самое чувство беспомощности, которое Канда до жути не выносил с самого порога больницы. Беспомощность над временем – Юу не стесняло прикрикнуть на человека ради того, чтобы развеять ту самую «беспомощность» в той или иной ситуации, вот только заставить время бежать быстрее не мог даже он сам, что и в самом деле вызывало внутренний беспорядок. Нет, мысли не мешались и не путались, а вот гамма чувств, отнюдь не радужных – еще чего – томилась и капала-капала на и так тоненькие нервы юноши. И лучше не стало даже тогда, когда машина свернула и проехала через какие-то ворота. Именно тогда Юу и пожалел, что не решился сбежать. Движение ворот, очень медленно закрывшихся после въезда машины, было словно звякнувшие оковы цепей, или же щелчок замка за решеткой, в общем, значило это то, что Канде теперь деваться некуда, как бы глупо не звучало – он «попался». Собственное подсознание мысленно делило всю его, Юу, жизнь на «до», когда он проснулся в больнице и жил со своей семьей, и «после». Что-то внутри, на отголоске мыслей упрямо твердило о том, что все кардинально поменяется. Машина случайно заехала на камешек, наверняка довольно не маленький, из-за чего автомобиль слегка тряхнуло. Водитель, проклиная камешек всеми известными проклятиями, чуть не скукожился от загробного взгляда «девушки». Канда посмотрел прямо в зеркало заднего вида таким взглядом, который удосужились увидеть лишь хулиганы и то, для них это закончилось весьма трагично. И так темные глаза, казалось, окрасились, будто черным, и никого синего цвета там не наблюдалось. Девушка, думалось водителю, пыталась выплюнуть всю злость, накопленную этой поездкой, хотя бы глазами, раз не решалась на словесные ругательства. А этот маниакальный взгляд говорил сам за своего обладателя: цепкий, пронизывающий, вселяющий страх. Мужчина, волей-неволей оказавшись таксистом этой «нечисти», вздрогнул, почувствовав бегающих по спине мурашек ужаса и издал полувздох-полустон, искренне надеясь, что до поместья они доедут раньше, чем барышня его испепелит своим взглядом. Как только автомобиль остановился, Канда грубо выскочил из него, стремясь, видимо, разломать дверь транспортного средства, однако либо силы были не равны с металлоломом, либо это действительно было лишь видимостью. Открыв багажник совершенно не дожидаясь разрешения, он просто вытащил из отделения два своих крупных чемодана и поставил их на землю. Водитель и не был против такой самодеятельности, он смиренно стоял около машины по стойке смирно, стараясь не шелохнуться, а то, вдруг, у дамы всколыхнется новый приступ агрессии и она не ограничится убийственным взглядом, потому что в салоне их отделяло водительское кресло и само неудобство обстановки. Закончив с багажом, Юу в какой-то мере облегченно выдохнул и посмотрел на водителя, а тот, что-то подозревая, стал тихо отходить и впоследствии сел за руль, открыв окно. Парню, в общем, было все равно, что тот себе надумал, а потому, не церемонясь, протянул купюру денег, оговоренную в заказе. Тот, завидев купюры и поняв это как последнюю важную часть их сделки, быстро завел машину и уехал подальше от этой ненормальной девицы; где-то на краю сознания подумывая, а девица ли вообще это?