Лимб

      Что-то невнятно крякнув, Хёк прочищает горло, говоря:       — Этот фильм?       Джехван, ухмыляясь, смотрит на него тебя-что-то-не-устраивает-тогда-до-свидания взглядом.       — Окей... Но это нечестно. — Хёк отодвинулся подальше от Джехвана. Он совершенно точно понимал выбор старшего. Просто чьё-то самолюбие было сильно уязвлено, когда Хёк посмел так нагло взять его за рога (читай: уши). — Тогда не смей меня трогать. Всё.       Джехван молча посмеивался, смотря, как сжался Хёк и отгородился от него небольшой диванной подушкой.       Несмотря на свои препирательства, именно младший, не отрываясь, смотрел фильм. Джехван не был удивлён, это было слишком ожидаемо, зная, что со всеми своими остротами и жалобами, Хёк в итоге всё равно сдаётся. Всегда. За исключением, конечно, одного раза, но это была вина Джехвана, что он позволил воспользоваться своей слабостью. И раз уж младший смог поиграть с ним, то почему бы Джехвану не надавить на больное.       Наверное, Джехван был слишком жесток.       Он наблюдал за Санхёком больше, чем за кинолентой, уже стремящейся к середине повествования. Было увлекательным смотреть, как всё дальше и дальше с видео Хёк вдавливается в спинку дивана, прижимая к животу стиснутую в кулак руку.       Хёк несколько раз подумывал встать и уйти, но взгляд словно притягивался к экрану, и сердцебиение заглушало половину звуков. Было слишком жарко, некомфортно от того, что он словно зверушка в клетке и за ним наблюдают (так и есть), но, тем не менее, это и возбуждало. Он успел пожалеть о своём решении "ломаться до конца".       ***       Очередная сцена с главным героем и его неизменным местонахождением, и Джехван хочет подстегнуть напряжённого до кончиков пальцев на ногах младшего. Голос героя на фоне зло кричит что-то в старый мобильник (как только он остаётся на связи под толщей земли?).       — И всё-таки, — говорит Джехван, Хёк вздрагивает и, кажется, вдыхает спустя несколько секунд, как задержал дыхание, — если бы это было в реальной жизни, как бы ему хватило кислорода на столько долго? — Рука двигается в свободном жесте и опускается обратно на спинку дивана.       — Ты проверял? — Сказал Санхёк, впервые за весь фильм посмотрев на Джехвана.       — Узнал от тебя. — Джехван видел, как Хёк злится, и это веселило его. Он так хотел увидеть Хёка сдавшимся. Может быть, даже плачущим.       ***       Хёк тяжело дышит (по двум причинам) и выглядит так, будто он под приходом. Ни один из них никогда не пробовал, но приходилось наблюдать за подобным несколько раз, и всё же для обоих более приятным времяпрепровождением остаётся увлекательная борьба за воображаемое первенство, чем отвратительно пахнущее, или горькое, или хрен знает какое ещё нечто, которое выносит все мозги к чертям.       Поперёк горла, прямо под подбородком, Джехван давит своим предплечьем, навалившись всем весом на Хёка сверху. Второй рукой он несильно сжимает бедро Хёка, пока тот слабо брыкается под ним и руками хватается то за обивку дивана, то за лишающую его воздуха руку. В конце концов, он вплетает пальцы в растрёпанные чёрные волосы и сжимает их. Джехвану больно, но он, резко усмехнувшись, в очередной раз чуть приподнимает руку на несколько секунд, давая Санхёку вдохнуть. Его лицо покрасневшее, глаза почти закрыты, время от времени ресницы трепещут, а сухие губы раскрыты, в бесплодной попытке стараясь втянуть немного воздуха.       — ...его закопали, — губы Джехвана были у уха Хёка, — он выдыхал, и с каждым разом земля только плотнее сдавливала его грудь. — В отличие от младшего, Джехван смачивал свои губы, облизывая их, а позже задевая ими горячий висок Хёка, продолжая говорить: — Представляешь, какого это? Тяжело, темно. Довольно безысходно.       Хёк извивается под ним, но Джехван не даёт ему и на сантиметр больше пространства — прижимает сверху грудью и бёдрами, контролирует слабое и сбившееся дыхание и удерживает отведённую чуть в сторону левую ногу.       — Но гробы... — Джехван отпускает шею Санхёка, и на ней красуется широкая красная отметина, а Хёк слишком громко вдыхает и следом стонет. Он жмурит глаза и пытается отдышаться, что сложно после нескольких минут тяжёлого удушья, но это ощущается как ёбаный катарсис, и Хёк дышит, он снова может смочить высохшие губы и крепче стиснуть в дрожащей руке спутанные волосы Джехвана, чтобы услышать болезненный гортанный стон.       ***       — Не считай, что ты обыграл меня. — Эти слова звучали бы очень уверенно, если не дрогнувший голос и рука, суетливо поправляющая штаны и бельё, которые прикрывали стояк. Джехван хотел съязвить, что тот решил сделать то, что сам же ему и запретил, но более выгодно было сейчас взять и сделать.       ***       Отрывистые и тихие стоны из под сжимающей рот и нос руки Джехвана звучат более правдоподобно. До сих пор не в состоянии отдышаться (спустя минут пять) и включить режим дерзкого парня, лежащий на всё том же диване со спущенными штанами он вызывает у Джехвана чувство спокойствия.       — Ничья, — сипит Хёк, искоса смотря на сидящего рядом с ним на полу Джехвана. Тот отрицательно мотает головой.