Держи меня

— Если это очередная твоя блажь, то это твои проблемы, — женщина средних лет суетилась возле плиты, наполняя небольшое помещение кухоньки аппетитными запахами приготавливаемой еды, — но если это попытка выудить из меня деньги на новогоднюю поездку с подругой, то могу заверить тебя, что она была неудачной, — хлопотавшая говорила, не глядя на маленькую собеседницу, что затравленным зверьком сидела в углу на табурете. — Если тебе нужны деньги, то иди и заработай их, слава Богу, совершеннолетняя, как-никак. Только теперь женщина повернулась и одарила холодным взглядом свою дочь. — Са-аша-а! Сынок, иди ужинать! Через минуту на кухне появился мальчик шести лет, несущий в поднятой над головой руке модель самолета, явно сделанную им самим, и громкими звуками активно изображающий полет. Мать заботливо положила порцию еды сыну, ласково потрепав его по волосам, как она это делала довольно часто в порыве нежных чувств. — А ты ляжешь спать голодная, — очередная порция материнского гнева обрушилась на голову Лизы. — А если ещё раз пропадешь из дома, то можешь оставаться там, где ты шляешься! Девочка встала и пошла к себе в комнату — точнее, в ту комнату, которую она делила с братом. Было ещё не так поздно, но, пробродив по улицам почти целый день, Лиза чувствовала себя замерзшей и очень уставшей. Опустившись на свою кровать, и расслаблено раскинувшись поверх покрывала, девочка ощутила приятное облегчение. Замерзшие конечности постепенно согревались — их слегка покалывало, но беспокойства это почти не доставляло. Она привыкла. И не только к тому, что физически ощущала сейчас. Она привыкла к тому холоду и безразличию, что окружали ее с того момента, как она себя помнит. Мать всегда хотела сына. А родилась она — не отличавшаяся красотой, не выдающаяся талантами, да к тому же слабая и хилая, из-за чего ей всегда давали меньше лет, чем было на самом деле. Теперь, в свои шестнадцать, она прекрасно знала, что такое быть изгоем в собственной семье. С каждым годом мать всё больше отстранялась от нее, практически не уделяя внимания, а отец постоянно работал, был в долгих командировках, но и приезжая, не мог проявлять хоть сколько-нибудь нежных чувств по отношению к дочери, чтобы не раздражать мать. Сладости, как и подарки на праздники, всегда доставались исключительно Сашеньке. Непутевую дочь, как называла ее мать, старательно обходили вниманием, обязав ее беспрекословно выполнять поручения по дому. Лиза всё больше замыкалась в себе. Количество подруг значительно поубавилось, а сама она не могла позволить себе лишний раз приобрести обновку или сходить в кино. Ее мир становился все меньше и меньше, сужаясь до размеров этой маленькой комнатки. Но даже и здесь она не могла почувствовать себя свободней. Брат играл по большей части в гостиной, заявляясь сюда только за новыми игрушками или чтобы поспать. И тогда Лиза с едва скрываемой завистью смотрела на его всклокоченные светлые кудри, пухлые щечки, разрумянившиеся от шумного веселья, и слушала его милый голос, который с такой легкостью произносил слово «мама». Девочка шумно сглотнула тугой комок, неприятно сдавивший горло. Сколько раз она пыталась и не могла найти ответ на такой простой вопрос — почему? Услышав приближающиеся к комнате шаги, Лиза свернулась калачиком на боку, к стене лицом, и закрыла глаза. Мать, заглянув в комнату, что-то пробурчала, щелкнула выключателем, и Лиза снова осталась одна в полной темноте, наедине со своими мыслями. В носу у неё захлюпало, тело содрогнулось, ещё больше сжавшись в комок, голову неприятно сдавило, а в маленькие ладошки скатились горячие капли не сдерживающихся слёз. — Аня... — неожиданно сорвалось с губ, слегка приводя девочку в чувство. Тут же воскресив в воображении образ, который неотступно преследовал ее в течение этого дня, она шумно выдохнула и, уткнувшись со всей силой в подушку, тихо заскулила. * * * — Перестань психовать и соберись, — Светлана, устало развалившись в плетеном кресле, с жалостью смотрела на Анну, которая пыталась сосредоточиться на картине. — Ничего с ней не будет. Эта штучка, я думаю, не пропадет. Да к тому же ещё с твоими деньгами. — Света глубоко затянулась. — Не называй её так, — кисть бесцельно скользила по холсту. — А как называть? Малолетняя воровка, которая не погнушалась спереть твои деньги, пока ты скупала полмагазина, для того, чтобы, между прочим, её же и накормить. — Если ей нужны были эти деньги... — Дорогая, да не в этом же дело! — блондинка встала и прошла за ширму. — Сам факт такого поступка говорит сам за себя. — Да, это не совсем то, что я хотела бы ожидать от нее. Но... я вообще не уверена, что она причастна к пропаже бумажника. — Анечка, даже если ты непонятно с какого перепугу вдруг нашла что-то в этой невзрачности, это еще не оправдывает ее. — Понимаю, всё понимаю... и всё же... На ходу застегивая блузку и поправляя волосы, Света подошла к художнице. — Ты должна забыть об этом как о страшном сне, раз не хочешь подавать на нее за кражу, и ты... — один брошенный взгляд на полотно и лицо девушки вытянулось, изображая недоумение, растерянность и возмущение одновременно, — ты что, издеваешься надо мной?! Аня, что это?! Темно-коричневые, казавшиеся почти черными глаза испуганно смотрели с картины. Вились растрёпанные ветром волосы цвета воронова крыла. Бледные впалые щеки, чуть приоткрытые, обескровленные губы... взлетевшие к верху линии изогнутых бровей. — Такой я увидела ее там, на мосту. — И это то, что я должна сейчас созерцать, после бесконечного дня моего самопожертвования ради твоей карьеры?! — Тебя никто не заставлял жертвовать собой, — отложив палитру на небольшой рабочий столик, Анна развернула мольберт портретом к стене. — Вот именно! Друзей заставлять или умолять не надо. Хороший друг всегда сам знает, когда в нем есть необходимость и, поступаясь собственными амбициями, приходит на помощь. — Света, ну о чем ты сейчас говоришь? Ты ведь торчишь здесь вовсе не из-за картины, или переживая за сдачу работы в срок. Ты просто караулишь меня, чтобы я не побежала искать Лизу, — собрав использованные кисти, Анна принялась очищать их одну за другой. — Вот только не говори, что это произошло бы на самом деле, не будь меня здесь! Эта маленькая негодяйка... — Я просила не называть ее так. — А я просила тебя быть благоразумной, — Светлана морщилась от резкого запаха растворителя, помахивая рукой возле своего носа. Чистые кисти вернулись на свои места и Анна жестом попросила подругу покинуть студию. — Я хочу лечь пораньше, а завтра, чуть свет, возьмусь за заказ. — Уже ухожу. И знаешь, тебе нужна более достойная женщина. Анна усмехнулась. — Например, такая, как ты? Светлана с изяществом приблизилась к художнице. — Мы никогда не говорили с тобой об этом, но... — пальчик блондинки, коснувшись Анны, мягко лег в ямку между ключиц и медленно заскользил вниз, — это было лишь потому, что ты не хотела видеть во мне... — Я зря задала этот вопрос, — Анна благоразумно отстранилась. Ещё несколько секунд Светлана молча, не отрываясь, смотрела в глаза девушке. Затем, резко развернувшись на каблуках и улыбнувшись как ни в чем не бывало, подошла к большому шкафу. Повертевшись перед огромным зеркалом в полный рост и оставшись довольной увиденным, Света покинула квартиру подруги, пообещав завтра же наведаться сюда снова. Стоя под прохладным душем, Анна вспоминала события прошлой ночи и казавшегося сейчас таким далеким утра. Подставляя лицо под освежающий поток, девушка чему-то улыбалась. Нет, не усмехалась, не растягивала губы в жалком подобии улыбки, а именно улыбалась. Этого не случалось уже очень давно. Почти два года... Сильная и непреклонная Анна. Всегда независимая и уверенно следующая своей дорогой. Никто и подумать не мог, что какая-то смазливая восемнадцатилетняя девчонка будет из нее практически вить веревки и заставит забыть не только о принципах, а и о всякой разумности. Это было то, что называют иллюзией, затмением. Анна верила каждому сказанному слову и каждому данному ей обещанию. Не испытывала и тени сомнения в том, что то восхищение, уважение и понимание, которое она видела в любимых глазах, было искренним. Анна доверяла и ничего не хотела слышать, ничего не хотела знать, о том, что происходило у нее за спиной. Пока однажды жизнь не предоставила ей возможность увидеть всё собственными глазами. То, что было для нее так свято и незыблемо, в один момент было уничтожено. Слишком много боли заставило ее стать беглянкой, бросив родной город и успешную карьеру, вынудив искать спасение далеко от дома, где так много напоминало ей о той, в которой она видела смысл своего существования. Счастье Анны было разбито на миллионы цветных крупиц, из которых, как она думала, вряд ли когда-нибудь могла сложиться красивая гармоничная картина.