But would you fight for my love

"Теперь еще одна дата прочно войдет в жизнь" - устало подумал Тобирама, с привкусом пренебрежения оглядывая счастливых соклановцев, непонятно чему больше радовавшихся - сомнительному счастью своего лидера или возможности от души повеселиться без последующего нагоняя от бдительного младшего Сенжу, не любившего шумные попойки и неорганизованное беснование. Альбинос скосился на подошедшего вассала, с подобострастным лицом и в преданном поклоне протягивающего на вытянутых руках дар молодоженам, услышал, как Хаширама с радушными восклицаниями уговаривает того посидеть подольше, в очередной раз отметил растерянность юной невесты Узумаки, несмотря на плотный слой рисовой пудры на лице которой, все же был видел яркий румянец. Выполняет все традиционные действа, голос ее ни разу не дрогнул, рука не дернулась, прядь из прически не выбилась - казалось бы, идеальный вариант в противовес глубоко чувствительному Хашираме, который на утро свадьбы чуть ли не со слезами трясся от волнения. Но все же видно какая она, по сути, еще молодая и ранимая, и все ее мысли сейчас заняты не удержанием маски гостеприимной счастливицы, а предстоящим ей испытанием. Да, пожалуй уединиться для известного завершающего ритуала с малознакомым тебе мужчиной, от которого ты не знаешь чего ожидать, действительно требует немалого мужества, однако насчет этого Тобирама был абсолютно спокоен. Терпят же все, вот и она немного потерпит. Праздник начал приобретать массовый характер: все больше людей желали выразить свое участие в жизни сильнейшего лидера кланов шиноби, и от обилия голосов, запахов, красок одежды и нескончаемого гула музыки начинало тошнить. Тобирама опять оглянулся на брата - тот не проявлял признаков усталости, с одинаковым рвением стремясь побеседовать с очередным вассалом и так же оживленно переключаясь на новоявленную супругу, которая от такого обилия внимания заливалась новой порцией краски и отвечала односложно и зачастую невпопад. Черное хаори жениха, с вышитым белыми нитями знаками клана, почти тонуло в тени наступающих сумерек, и красные бумажные фонари лишь сгущали краски ночи, нежели насыщали помещение светом. Белоснежное одеяние Мито придавало ей схожесть с призраком, а из-под широкого головного убора, украшенного контрастной золотой вышевкой, белели испуганные глаза, выдающие юную неопытность и страх. Тобирама встал, не в силах более сидеть на одном месте и созерцать творившуюся вакханалию. Ему невыносимо требовался свежий воздух и тишина, возможность отдохнуть от шума и несмолкаемых разговоров, а такой идилии он мог добиться только в оталенных уголках огоромного сада, поросшего самыми удивительными деревьями и кустарниками, заботливо взращенных и ухоженных. Кивнув на прощание брату, он тихо скользнул вдоль стены, стремясь вырваться из огромной залы, наполненной толпой людей, каждый из которых требовал к себе внимания и сам же изливал душу ближайшему человеку. Такая раскрепощенность претила Сенжу, привыкшему держать чувства и помыслы в узде, не допуская к себе никого, разве что Хашираме удавалось изредка поговорить с ним по душам. Но даже в часы предельного доверия он не смог сказать старшему брату одну простую истину, хотя часто делал решительный вдох, готовясь, наконец, признать очевидный факт, тяготивший и мучавший его разум уже несколько месяцев. Пожалуй, можно было сказать, что его встречи с Мадарой, заканчивающиеся всегда одинаково, перестали носить тот показательно - случайный характер, напоминавший игру горделивых детей, не желавших признать собственную зависимость, предпочитавших картинно изображать неудовольствие и раздражение. Неровности между ними ни разу не сгладились, острые грани общения все так же кусались, а пара небрежно брошенных слов могла привести к ожесточенной перепалке, хотя было бы странно, если бы банальный секс решал все проблемы так просто. Все же они остались чуждыми друг другу людьми, что по темпераменту, что по мировоззрению, что по предпочтениям. И все же, когда в приглушенном свете длинного коридора он почувствовал цепкие пальцы на своем запястье, Тобирама и без подсказки своих сенсорных способностей знал, кто может вести себя так бесцеремонно. И еще, конечно, запах, который иногда мерещился ему, даже если Учихи рядом точно не было. Горькая полынь смешивалась с кислым привкусом металла, что указывало на долгую жизнь среди степей, одинокую жизнь и полное поглощение своими интересами, выражавшихся в приобретении и освоении нового оружия. Мадара просто не привык долго с чем - то разбираться, обыкновенно у него всегда был заранее подготовленный план действий, которому он неукоснительно следовал, однако сейчас, судя по резким, рваным движениям, все произошло спонтанно. -Ты какого тут делаешь? - сдавленно прошипел Сенжу, когда Учиха чуть ли не силой припер его к тонкой деревянной стене, отчего, против его воли, сладостно засосало под ложечкой. Тело реагировало само, без воли разума, инстинктивно, а может уже привыкшее к такому повороту событий, из - за чего Тобирама нервничал. Ведь потеря контроля над ситуацией, особенно с самовольным Учихой не сулила ничего хорошего, - Здесь полно людей, которые будут не рады увидеть тебя, - тут он не лукавил, так как политик из Мадары и впрямь был так себе. Незаметно - настойчивый и толерантный Изуна добился на этом поприще большего, без устали находя новых союзников и успешно проводя самые безнадежные переговоры, и в это время клан обрастал нужными связями, становясь все сильнее и влиятельнее. После смерти младшего брата Мадара тут же утратил интерес к этой сфере, пустив все на самотек, отчего бывшие вассалы тут же переметнулись на противоположную сторону, и вряд ли были бы рады вновь встретиться с бывшим покровителем. Но, казалось, Учиха то ли не слышал, то ли не хотел слышать его слов. Зато он улавливал вибрации знакомого голоса, из - за чего мутилось в голове и пересыхало во рту. -Знаешь, я не хочу с тобой поговорить, - своими действиями он явно намекал не на вечернюю милую беседу, - Просто не знаю, сколько еще смогу терпеть... -Ты пьян? - с оттенком недоверия Сенжу вгляделся в обсидиановую глубь глаз Мадары, ища мутноватую пленку, и беспокойство все больше росло по мере обнаружения ее отсутствия, - Да остановись же ты, идиот! Вместо ответа, Учиха резко толкнул его в зев открытой комнаты, в которой не горел свет и было довольно сыро - Тобирама рефлекторно прикинул свое местоположение, которое определил как близкое с домашним прудом. Но он тут же сосредоточился на Учихе, когда тот почти бесшумно захлопнул створки сёдзи, отрезая единственный смутный источник света. Сенжу занервничал - он перестал хоть что - то видеть, тогда как Мадара, словно огромный хищный кот, в темноте видел отлично. -Я не буду извиняться за бестактность, - тихий голос раздался совсем близко, а чужое дыхание теплым перышком прошлось по лицу, - Перед кем угодно, но не перед тобой. Тобирама хотел было ежесекундно освободиться от такого неудобного для себя положения, хотя он знал, что Мадара сейчас не осмелится ему навредить. И не из - за того, что вокруг много людей, не из - за страха встретиться с гневом Хаширамы, даже факт разоблачения их особой связи не был достаточным аргументом чтобы перейти грань. Просто под покровом колючей агрессии явно проступало что - то другое, не менее жесткое, но точно не желание причинить зло. За эти доли секунды Учиха успел среагировать, пресекая попытки вырваться, наваливаясь сверху и придавливая коленом к полу, заставляя от неожиданности резко откинуться на скрипучие доски, больно ударяя затылок. Тонкие, но сильные пальцы, обтянутые кожаной тканью перчаток, пришлись по лицу, очерчивая изгиб носа, скул, челюсти, плавно спускаясь к подбородку, особенно выделяя нижнюю засечку, зная ее местоположение наизусть. В темноте не было ничего видно, но Тобирама готов был поклясться, что в этот момент на лице Учихи появилась садистская усмешка, выдававшая удовольствие от своих действий, ему откровенно нравилось ситуация. Сенжу такая самонадеянность бесила - он дернул головой, пытаясь уйти от прикосновений, но тщетно. Учиха отлично читал каждое его движение, в следующий момент перехватив прядь белых волос и с силой оттянув назад, в виде своеобразного наказания. -Не во время строптивость проявлять начал, - шикнул на него Мадара, воровато оглядывая свою жертву, - Лучше веди себя потише, если, конечно, не хочешь, чтобы кто - нибудь нас застукал. Сам понимаешь - не все поверят, но сочная сплетня пойдет. -Как будто это касается только меня, - Сенжу покорно замер, отчасти устав сопротивляться под массой Учихи, нещадно давившей сверху, - Сам - то не боишься... - дальнейшие слова прервались - крупная ладонь легла на его губы, заставляя замолчать. -Замолчи, Сенжу, не беси меня, - Мадара склонился ниже, внимательно вглядываясь в алые радужки любовника, еле заметно улыбаясь, - Скоро я уеду, не волнуйся. Такая новость застала альбиноса врасплох, но расспросить Учиху он не успел, так как следующим порывом тот рванул пояс на хакама Тобирамы, с плотным треском разрывая ткань, обнажая сильное тело. В темноте кожа Сенжу казалась особенно белой, словно выточенной из мерзлого снега, но на ощупь, как убедился Мадара, проведя пальцами по гладкому бедру, чуть ли не лихорадочно - горячей. Тобирама сильно дернулся от ласковых прикосновений. Привыкший к резкости и грубости, теперь чувственность, казалось, обжигала не хуже удара кожаного кнута. Когда же, в какой злополучный момент ему стали нужны такие отношения с Учихой? Такие противоестественные, глупые, обремененные странным ореолом бесполезности, и от того нестерпимо желанные?.. И самое пакостное было в полнейшей зависимости Сенжу - вот даже сейчас, когда вокруг так много людей, собравшихся на действительно важное событие не только для клана, но и для его любимого брата, которому сейчас экстренно нужна поддержка, а он тут вальяжно развалился на полу, принимая возбуждающие ласки от своего главного врага. Большего эгоизма Тобирама от себя и ожидать не мог. Даже такая внезапная вспышка совести не смогла отвлечь от ощущений, заполнявших все сознание, по оголенным нервам заползавшим в мозг, вызывая томное отупение и пробуждая животные инстинкты, противоречащие обычному холодному расчету. Похоже, то же самое происходило и с Мадарой, из - за нахлынувшего возбуждения переставшего ориентироваться в пространстве. Его хватило ровно на то, чтобы успеть больно сжать кожу на внутренней стороне бедра, обозначив место для завтрашнего синяка, и, обжигая касаниями щёки и подбородок, найти его губы, целуя отчаянно, жадно. Отпуская остатки здравомыслия, Тобирама закрыл глаза, вцепляясь чуть отросшими ногтями в плечи Мадары, стаскивая с него темное хаори, обнажая крепкую спину, через которую тянулся свежий рубец, от резких движений вновь наполнившейся кровью. Заметив это, Сенжу с некоторым усилием отстранил от себя недовольного Учиху, пользуясь его практической беспомощностью, переворачивая его на больную спину и садясь сверху на бугристый от мышц живот. Учиха с мгновение соображал что к чему, но тут же воспользовался ситуацией, положив руки на поясницу альбиноса и привычным движением спустился ниже, облапав его зад. -Давай лучше так, не то совсем спину порвешь, - получилось намного заботливей, нежели Тобирама планировал, но, кажется, Учиха этого не заметил, пристально разглядывая его расширившимися бездонными зрачками, - Только быстрее. -Куда - то спешишь или просто уже не терпится? - все таки язвительность всегда была свойственна Мадаре, независимо от положения и общего состояния, - Не волнуйся, Хаширама не будет спешить предъявлять права брачной ночи своей милой женушке слишком быстро. Еще успеешь свечку подержать. -Заткнись, - прошипел в ответ Сенжу, чувствуя, как от такого положения внизу живота сжалась пружина, а по позвоночнику бежит игривый холодок, проникая в мышцы, - Меня это вообще не волнует. -Ну, как скажешь, - на удивление быстро сдался Учиха, не желавший тянуть и мечтавший поскорее осуществить свои давние желания. Руки слегка подрагивали от ожидания, мускулы сводило судорогой, во рту непривычно пересохло, но стоило Мадаре вновь пройдись ладонями по обнаженному торсу, как резко стало хорошо, опять бросило в жар, и Тобирама рвано выдохнул, запрокидывая голову и пытаясь сохранить зачатки сознания. Тепло рук Мадары просачивалось через ткань перчаток, отчего все казалось намного ближе, интимнее, если существовала хоть малейшая возможность увеличить степень их открытости в эти часы, отчего Тобирама начал дрожать, с упоением вслушиваясь в глухое дыхание Учихи. Руки по - хозяйски изучают тело, теперь уже полностью, скользя от подрагивающего кадыка, до стертых колен, оказываясь именно там, где оно требовало ласки. Воздух становился все тяжелее, некогда прохладная комната теперь напоминает душную кладовку, приходиться тяжело дышать через приоткрытый рот, не замечая тонкую полоску слюны, стекающую по подбородку, глядя прикрытыми глазами на хищническую усмешку. Такая практически статичная позиция кажется до невозможности обличающей, наполненной максимальным эротическим подтекстом, в котором выражается глубина доверия и желания, вся сексуальность ситуации заставляет тело изгибаться в невыносимой истоме, словно бы в первый раз. Хриплый стон вырывается от ощущения тела под собой, а когда Мадара резко(и как ему только удается сохранить контроль над своими мышцами?), притягивает Тобираму за плечи к себе, целуя все так же сильно, все так же хорошо, с языком, закусывая его нижнюю губу в порыве страсти. Больше терпеть было уже нельзя, самой извращенной ласки было бы недостаточно. Мадара не церемонится, и Тобирама совсем не против. Его движения все еще сосредоточены и спокойны, но даже в хватке ладоней, уверенно раздвигающих его ягодицы, чувствуется порывистость и властность. Тело достигает пика своей горячности, заждавшись прикосновений, Тобирама совершенно дуреет, начиная нетерпеливо ерзать, с немым укором вглядываясь в непроницаемый обсидиан глаз Учихи. Кожа уже не горит, кожи нет - каждое прикосновение отзывается сладкой истомой, терзая нервы и убивая остатки терпения. Смазкой послужила так внезапно выступившая в обилии своем кровь, что вполне соответствовало духу Учихи, хотя Тобираму в первый момент слегка перекоробило, но стоило скользким пальцам Мадары коснуться нежной кожи копчика, а после легко проникнуть в расслабленное, привычное тело, как готовящееся возмущение потонуло в гамме облегчения и благодарности. В такие моменты становится понятно, сколько в Сенжу нерастраченной страсти, вечно сдерживаемой железными тисками правил и суровой дисциплины. Горячая волна проходит по всему телу, резко устремляясь в пах, сдержанный стон таки срывается с тонких бледных губ, отчего Мадара только сильнее распаляется. Почувствовав, как раздвигаются мышцы, Сенжу резко выдохнул, выражая немую просьбу о большем, так как все органы сжались, невыносимо хотелось его внутри, как бы пошло это не звучало. Причем не нежно, с долгой растяжкой и сладостным вниманием, а жестко, быстро, эгоистично. Мадара действовал умело: первое движение осторожное, аккуратное, такое, что боли нет, лишь слабость и эйфория от сжимающего чувства наполненности. Медленно насаживаясь Тобирама не сводил глаз в лица Учихи, который, в свою очередь не смел разрывать контакт глазами, что было еще более волнительно, словно они трахались не только телами, но и душами. И альбиносу дико льстило, что мысли главы Учих сейчас полностью заняты им, что даже такая серьезная трагедия, как смерть Изуны, не смогла заставить Мадару отвернуться от него и возненавидеть всей полнотой души, что сейчас спектр ощущений Учихи сузился до его созерцания плеч, живота, кожи, ощущения тесноты вокруг своего члена. Было безумно приятно знать, что тебя желают. Вдохновившись этими рассуждениями, Сенжу, стиснув зубы, чтобы ненароком не издать случайный звук, уперся ладонью в широкую грудь Мадары, надавливая, выражая свою готовность, разводя ноги как можно шире, чувствуя, как волосы из - за пота липнут к вискам и лбу. Они долго не виделись, успели сильно соскучиться, поэтому ритмичного темпа быть просто не могло, все получалось как - то сумбурно, глубоко, часто, с неожиданными выдохами. Мадара держал его железной хваткой и правильно делал, не то Тобирама обязательно соскользнул бы, содрагаемый сильными судорогами, заставляя сильно сжимать кулаки, до костяного хруста в хрящах, срываясь с приглушенного хрипа до унизительно - протяжного стона. Мысли растекались, оставляя в голове приятный гул тока крови, он покорно изгибался, позволяя делать со своим телом все, что Учихе захочется, а хотелось тому много. Оргазм накрыл обоих почти одновременно, с небольшим разрывом, так как слишком уж была тесная связь между ними в такие моменты. Почувствовав пульсацию, Сенжу тут же понял, что сам так больше не выдержит и удовлетворение настигло и его. Самое интересное в таком положении было полное отсутствие смущения, даже когда после отхлынувшей страсти оба пришли в себя, осознавая все произошедшее, еще несколько мгновений вглядываясь друг в друга. И нужен ли был повод для того, чтобы повторить это вновь?.. И ведь каждый вспомнил о незаконченных делах, требующих незамедлительного вмешательства, не было даже времени на краткое прощания. Впрочем, зачем нужны слова, если продолжительный мокрый поцелуй скажет все яснее?..