hand porn

Чимин обожает Хосоковы руки. У самого Чимина ладошки маленькие, почти детские. У Хосока же чертовы пальцы пианиста. Длинные хрупкие косточки с тонким слоем мышц, обтянутые нежной молочной кожей. Когда Чон танцует, не выражение лица, не сумасшедшие движения тела приковывают цепкий взгляд. Чимин вылавливает из быстрых взмахов рук, плавных поворотов, вылавливает орлиным взглядом изящные бледные пальцы. Те, словно ветви сакуры с нежно-розовыми лепестками ногтей, грациозно движутся по воле не ветра, но владельца. Чимин нервничает, когда Хосок берет его за руку. Миниатюрная ладошка несуразно смотрится с таким произведением искусства. Да, если бы руки танцора были экспонатом в музее, Пак бы ходил туда ежедневно. Забавный глупый хен, который отвечает за веселье и дурачества, он даже не представляет, что может управлять людьми одним лишь жестом. По крайней мере Чимином, который готов сделать что угодно, пойти в любую сторону, куда укажет Хосок. Его добрый, временами чудаковатый хен заправляет мешающую прядь за ухо, и младший готов продать душу, чтобы стать его волосами. Прикусывает ноготок, и Чимин готов отдать и своё тело, чтобы... Впрочем, когда Хосок гладит ладонями его щеки, он просто растворяется в нежности и не может не прикрыть глаза, чуть задержать дыхание, чтобы лучше запомнить то блаженство и дикий немой восторг, нелепо контрастирующий с ощущением спокойствия. Короткое касание губ, невесомое, а у Чимина в безумии дрожат ресницы и уже совсем невозможно дышать. Он готов задохнуться прямо так, лишь бы Хосок не лишал его своих прикосновений. Раз за разом после таких касаний, до смущения интимных, когда он перестает чувствовать чужое тепло, из тела будто вырывают кусочек нервов и бросают под ноги, как что-то ненужное, Пак готов поклясться, что ощущает тогда какое-то мазохистское удовольствие и надежду, что он перестанет чувствовать совсем. Потому что от переизбытка эмоций он медленно сходит с ума. Чимин доходит до края, представляя искусные пальцы Хоупа в себе. Во влажном рту, в узкой, зудящей от ежедневной дрочки дырке, да хоть в его плоти. Любая часть тела - проткнуть до мяса и гладить упругие, скользкие от хлынувшей крови мышцы. Что угодно, но только не эти лёгкие поглаживания по спине, коленям и, о боже, внутренней стороне бедра. Дружеский жест. Паку хочется, чтобы его просто по-дружески выебали. Хосок, я люблю твои пальцы... Хосок, я становлюсь безумным от твоих прикосновений... Хосок, давай сходить с ума вместе? Чимин целует тыльную сторону ладони, не целует даже, прижимается сухими губами и усмехается, слыша удивленный вздох. Хоуп руку не отдергивает, напротив, проводит осторожно пальцем по пухлой нижней губе и проталкивает внутрь. Язык горячо проходит по всей длине, вылизывая сначала медленно, а затем так яростно, будто Чимин вдруг оказался на конкурсе по скоростному сосанию чупа-чупсов. Хосок мнет чужие губы, пачкая в вязкой слюне, когда вытаскивает пальчики наружу. Ты знаешь, что владелец этих охренительных пальцев в восторге от твоих губ? Безумие сливается воедино, смешиваясь в бурном потоке беспорядочных танцев возбужденных тел. Чимин получает прикосновения хена везде, до куда тот только может дотянуться. Чим извертелся достаточно, чтобы не осталось ни сантиметра участка тела, где бы не прошлись любимые пальцы, посылая за собой стадо мурашек. Хосок впитывает поцелуи одногруппника, пропуская эмоции через себя, запоминая и аккуратно раскладывая по полочкам, чтобы не потерять, не забыть. Завораживающий узор теней от длинных по-девчачьи ресниц, румянец щёк и мокрый блеск губ, меж которых то и дело мелькает острый язычок - вот, что для Хосока личное произведение искусства, не имеющее цену и аналогов. Чимин со стыдливо разведенными ногами не поддается никакому описанию, даже самые именитые авторы не смогли бы передать весь Хосоков восторг и ту бурю эмоций, сжимающих бешено стучащее сердце в тиски. Когда Чим издает первый развратный стон, Хоупу кажется, что он, мать его, видит ангелов и слышит звон колоколов. Пак тянется к нему ручками, обнимает за плечи и резко обхватывает чужую поясницу ногами. В сбивчивом шепоте едва различается надрывное "ещё, ещё. Вста... а-ах... вставь..." У Хосока все тело напрягается, будто натянутая струна. "...мне..." В голове шумит не прекращая. Наклоняется к Чимину и грубо покусывает плечи, оставляя влажные глубокие следы зубов. "же... стче... Давай уже, выеби!" Что-то внутри щелкает и Хоуп срывается, громкие всхлипы-стоны разносятся по всей комнате, отталкиваясь от стен, возвращаясь оглушающим эхом, пронзающим затуманенное похотью сознание. Влажные шлепки тел слишком стыдливо звучат, слишком по-взрослому. Парней, не трогавших никогда так откровенно чье-то тело, все это выбрасывает за грани реальности, оставляя лишь адски жаркое сбивчивое дыхание партнёра и чересчур острые чувства от яростных движений внизу. Когда сил не остаётся даже на стоны, а пот заливает глаза и мешает прилипшая ко лбу челка, Хосок подрагивающей рукой прикасается к Чиминовым губам, искусанным и припухшим в порыве страсти, порочно блестящих в густой темноте, и лезет внутрь своим языком, пальцами, проникая в горячий рот, лаская щеки и проходясь по ряду белоснежных зубов. Пак закатывает глаза, сильнее жмется телом и вертит бедрами, как заведенный. У него стоит так, что ещё немного, и он отрубится, не в силах вынести эту пытку. Член трется меж поджарых потных тел, а там, внутри Чимина, то и дело долбят по простате, вызывая судороги удовольствия и волны нарастающего возбуждения. Ещё пара толчков, и младший изливается, пачкая животы и грудь в липком семени, смазано скулит Хосоку в губы и сжимает в себе его стояк, смотря то ли с вызовом, то ли совсем безумно. У Чона выдержка и так валит в ебеня с одного только взгляда на донсена, а теперь же совсем сдает позиции, размашисто рассекая воздух белым флагом, и Хосок заполняет до краев тесную задницу, попутно звонко шлепая пятерней по упругой ягодице до ярко-красного четкого следа. Они лежат неподвижно вечность, таким долгим им кажется тот десяток минут, пока выравнивается дыхание и успокаиваются заведенные сердца. Чимин лениво водит губами по скуле Хоупа, крупно вздрагивая, когда тот задевает его соски. Хеновы пальцы скользят по высоко вздымающейся груди парня успокаивая и одновременно заново возбуждая. - Погоди, я же... Мы же только что... Чим не успевает договорить, как его завлекают в очередной поцелуй, на сей раз тягучий, медленный, но не менее жаркий. Хосок бедром давит на Чиминов пах, аккурат на вставший член. - Ты такой ненасытный, - проходит дорожкой коротких поцелуев до ключиц и обратно, возвращаясь к вожделенным губам. Пак дышит тяжело, закидывает ногу на Хоупа, чтобы тому было удобней, чтобы самому тереться так, как хочет он. Старший уступает, пока Чимин так открыт, так близко жмется, он позволит ему все, даже упрямое своевольничество. Дыхание становится чаще, взгляд темнее, парень уже чуть ли не трахает подставленную ногу, елозит по бедру, размазывая смазку и предэякулят, пачкая тела в белесой жидкости ещё больше. - Хосоки, в меня, - тянет тонким хриплым голосом и заводит чужую руку себе за спину, прижимая пальцы к растянутому входу. Хоуп забывает как дышать, когда проталкивает свои и его пальцы во влажное нутро, входит до костяшек, и слышит над ухом короткий вскрик. Водит языком по шее, по подбородку, когда он разводит пальцы, то чувствует, как Чим сжимает ладошкой его член и начинает надрачивать. Внутри Чимина ещё горячая Хосокова сперма, и она течёт наружу от каждого толчка. Чон быстро вынимает пальцы и, кажется, его рассудок меркнет окончательно, когда он подносит их к податливому рту и командует: "Слизывай". Чимин лижет, пропуская до горла и, обильно кончая, заставляет кончить хена, безумно быстро натирая чувствительную головку. Чимин обожает Хосоковы руки, эти чертовы пальцы пианиста, а особенно, когда эти самые пальцы доводят его до оглушительных оргазмов.