Безупречность во всем

«Кого-то наказать? Шерил займется». Золотыми, можно сказать, буквами в личном блокноте Графа записано — с непременным сердечком вместо точки. У братца не талант даже — целое призвание. С таким бы в инквизицию — двойным агентом. И что главное — умел ведь, скотина змеемордая, «находить к людям подход». Одному достаточно глаз выдавить, другому — пару ребер выдрать. С одного взгляда различал, у кого какая «потребность» — монокль у него заговоренный, что ли… мастистых политиков — и тех за две секунды насквозь просвечивал, все страхи и страстишки как на ладони видел. Ну а своего брата он, конечно, знал как облупленного: сечь бесполезно, подзатыльниками кормить — так голова чугунная, отцовской лапищей натренированная, еще когда Тикки Микк сыном простого мельника был. Лупи не лупи — все равно не почувствует, еще и поржет, ухо покрутить предложит. — Улыбайся-улыбайся, — к шипению сквозь улыбку у Шерила тоже был талант. — Пошире улыбайся, это сам консул. — Да хоть архангел Гавриил, — попытался скопировать непринужденный оскал брата Тикки. Вышло неважно. — Я сейчас со скуки сдохну, — кисло покосился он на консула, консульшу и их консульское блеклолицое детище с печальными веснушками и вислыми букольками. Печальное детище смутилось, прикрылось веером и убежало за занавеску — то ли плакать, то ли пудриться. Шерил еще шире улыбнулся чете и щелкнул пару раз пальцами. Непринужденный оскал, как оказалось, щеки оттягивал, как хомяку зерна. Тикки яростно покосился на снизошедшего помочь брата. — Так и будешь ходить весь вечер, — провозгласил Камелот вполголоса. — Будем считать, что это тебе за тупость. Скучно ему! А бить витрины было нескучно?! — Нет, это очень даже весело. Черт, ну и дерьмовая же тут выпивка. — Да уж, пиво пополам с мочой в дешевой забегаловке не в пример лучше! А уж витрины как после него бьются! Читать нотации — это тоже к Шерилу. Будет так читать и стыдить, что даже дерево покраснеет и само сгорит — от собственной ничтожности. Это у него тоже профессиональное. Язык наточенный — в политике и не таким привыкли пырять под лопатку. — Звонко. Ты бы видел рожу того полисмена, когда я у него после разбитой витрины еще и каску спер! К «подаренному» Шерилом оскалу добавилась улыбка неподдельного восторга анархиста-с-шилом-в-седалище: Шерил ругался исключительно по Плутарху и Сократу. Чтобы не спалиться где-нибудь на банкете в честь раздела какой-нибудь фигни между кем-то там, кто вроде бы как чего-то делает для того, чтобы воровать из казны было проще (ну, так это виделось самому Тикки). Выразиться жестче Камелоту не позволял поводок. Ну, который этикет. И еще немножко — чугунная голова Тикки Микка. О такую любой язык поломается, даже министра иностранных дел. Шерил отвернулся к колонне. Вдохнул. Поставил бокал шампанского (ну правда ведь, дрянное шампанское!) на стол. Огляделся на всякий случай. И на секунду, пока никто не видит, порывисто впечатался лбом в собственную ладонь. От души так впечатался, с настроением и придушенным стоном. — Я все понимаю, — глухо произнес он. Продолжая мелко-мелко колотиться о свою ладонь лбом. — Ладно, допустим — поймали тебя полисмены. Это, наверное, тоже весело. — Еще как. Три квартала за мной гонялись! — вставил Тикки. — Допустим, они даже привели тебя в суд. Якобы, пьяным. Тебя! Пьяным! Да как ты мог напиться — тебя же ничто не берет! — Ну так я должен был как-то скостить себе срок, — пожал плечами Тикки. — А убить всех троих — не вариант? — произнес он не разжимая губ — еще одно тайное умение всех дипломатов. — Это не так интересно, — развел ладонями Тикки. Обаятельно (ну, насколько возможно с рожей хомяка) улыбнулся проскользившей мимо профурсеточке. Хороша профурсеточка. И покраснела так мило — верхом груди в декольте. Еще и рыженькая такая, еще и… — И работал ты грузчиком, потому что это интересно. И потому денег у тебя было только на самое дешевое пиво — это же так интересно! И с каторги ты не вышел через ближайшую стену — потому что это тоже интересно, — с трудом отлепился Шерил от своей ладони. — И целый месяц ждал меня с пятью фунтами залога — потому что это интересно? — А то! — с энтузиазмом откликнулся Тикки. — Мне даже понравилось! — Что? Казенные харчи? Соседи по камере? — Нет, — отмахнулся Тикки. И изобразил двумя руками движение, которое заставило министра Камелота пару раз нервно дернуть воротничок. — Копать. — Копать, — почти по буквам повторил Шерил. — Ага. И камни ворочать. По-моему, это забавно. Я бы попробовал еще что-нибудь похожее. — Нет слов, — после минуты тишины, ухватился министр за бокал. — Просто нет слов. Тикки пожал плечами. Вот ведь «муж государства». Пять фунтов — и те пожалел! Хотя Лиссабон — не ближний свет, но мог бы и не показывать так явно недовольства, а то с братом, значит, без поводка можно. Жаль, что все эти барышни (даже рыженькие, даже если краснеют верхом груди) такие англичанки — рожа вытянутая, а из красавиц только одна индуска в дальнем углу. И то — к этим еще подкати. Наслышан он был от знакомой дворничихи (тоже индуски), что у них если баба живая, то при муже, а иначе сжигают и удобряют эти их долины Ганга. А мужья у них… в общем, лучше не соваться. Хотя вот Шерил… Тикки нахмурился. Кстати, о Шериле. Шерил поговорил с консулом. Потом с министром. Потом с еще двумя министрами. Потом с генералом и адмиралом. Потом пожал руки десяти послам и облобызал лапки стольких же послих. Рассыпался в комплиментах — на вес и поштучно. Выдул с галлон шампанского (стойкость к спиртному — это у них семейное, не то что у всяких желтушных мужиков из высшего общества). Все это время Тикки маячил подле него скалящейся тенью, даже сам пару рук пожал, с трудом удержавшись от желания потрогать чью-нибудь голову насквозь. Но за все это время к Шерилу не подкатило ни одной девицы. Если не считать почтенной бабули в летах и при лисьей горжетке. Тикки отошел на два шага. Поискал отросший за время его отсутствия (три месяца семейку не видал, как-никак) горб — не нашел. Поискал седые волосы (угу, у Ноя, вот взяли и поседели). Бородавку. Ну или хотя бы прыщик. Или, там, случайно повисшую соплю. Ничего не нашел — все такой же безупречный Шерил. Прям до оскомины безупречный. Безупречный настолько, что хоть его в пунше купай, хоть улитками облепи — все равно Идеал в сияющем монокле. Потому вокруг него все время девицы и вертелись. Те, которые глупенькие, в основном строили глазки Тикки, а вот те, что поумнее — мило розовели от сладеньких улыбок министра Камелота. Пальчиком букольки крутили, губки кусали и краснели. И если глупенькие девицы после Тикки обычно горько плакали (а вслед за ними горько плакал разгребающий за братом последствия Шерил), то умненькие после прогулки с Камелотом «на свежем воздухе» возвращались самую малость помятыми (ветер, все ветер!) и усиленно изображали несчастных и деликатно отвергнутых. Хотя довольная физиономия должна бы наводить бдительных родителей на кой-какие подозрения. Даже интересно, что там у Шерила в штанах обладает таким даром убеждения. Столько девиц — и никаких последствий, ни одна не разболтала. Прям даже завидно. Мимо профланировала, шурша юбками и пыша свежестью юности, брюнетка с родинкой на шее. На белой такой соблазнительной шее. Тикки выкрутил шею, как заправский лебедь, но на лице девицы не углядел даже мимолетного интереса в сторону старшего брата. А тот, хотя явно видел (этот все видит) брюнетку — все так же спокойно и неспешно поедал канапе с чем-то несъедобным. И не прореагировал. Чтобы господин Камелот чах без женского внимания? Да не иначе как… Тикки даже не придумал, что бы такого могло произойти. Когда количество проигнорировавших Шерила девиц достигло критической отметки в десяток штук, Тикки не выдержал. — Ты что, ногу на войне потерял, а мне не сказал? — дернул он брата за рукав. — А все остальные откуда тогда об этом знают? — Прости — что? — жестом вдовствующего императора снял Камелот пальцы со своего рукава. — Это сейчас менуэт играет? — воздел Тикки палец вверх. — Верно, Бах, — прислушался Шерил. — Дивные звуки, — повел он пальцами по воздуху с мечтательным выражением лица. Нет бы с таким же мечтательным дать оттаять лицу Тикки — на него и так уже косились, как на кретина. — Твой любимый танец — а ты не на паркете. Какого черта? К тебе только вдовы и подходят сегодня! Причем старые вдовы! Шерил поводил бокалом в такт менуэту. Посмотрел на брата поверх бокала. Неспешно пригубил шампанское. С удовольствием прищелкнул языком. — Ничего-то ты не понимаешь в изысканных напитках, брат мой. Моэт э Шандо — это целая симфония изысканного вкуса. Вот скотина. Ну точно — заплечных дел мастер. За последующие пять минут министр Камелот тараторил, не давая вставить слова, о шампанском, виноградной лозе, засухе на юге Франции, из-за которой, несомненно, вина подскочат в цене. И даже немножко о Гайдне. Говорил бы еще минут пять, но по недоброму взгляду понял, что Тикки улыбается широко-широко, но уже не очень добро — кроме Памяти Тикки явно перепало еще и изрядно Любопытства Ноя. Шерил глубоко вздохнул — со снисходительным, тварь такая, выражением лица. — Все дело в том, дорогой мой брат, что дамы — натуры куда более проницательные, нежели ты склонен думать. Они не подходят ко мне, потому что утратили интерес с той самой секунды, как хорошенько ко мне пригляделись. Тикки представил себя на секунду дамой. Очень проницательной дамой — даже мысленно губы вытянул трубочкой. И «новым» взглядом посмотрел на брата. Нет, ничего не изменилось. Разве что Микк начал чувствовать себя редкостным идиотом. Шерил вздохнул. Потер уголки глаз пальцами. И царственным, барским таким жестом протянул брату руку — как всегда делал, когда пожимал ладонь кому-нибудь из атташе (это как подлизы, только дипломатично сказано). — Да твою ж… — вполголоса произнес Микк. А закончить как-нибудь не по Плутарху не успел — Шерил, догадавшийся о буре чувств брата, щелкнул пальцами еще раз, надежно склеив Тикки зубы — как дешевой тянучки в рот набил. — А девушки заметили это в ту самую секунду, как я снял перчатку. Поэтому, брат мой, я для них — отработанный материал. Разве что пара мамаш будет кусать локти, что от их чад ушла столь удачная партия, — усмехнулся Шерил. Тикки посмотрел еще раз на кольцо. Снова на брата. Еще раз на кольцо — простое, серебряное, гладенькое такое, массивное. Еще раз на не ставшую менее змеиной (хотя дамы находят это почему-то привлекательным) рожу. Видимо, кольцо было таким же заговоренным, как монокль — отпугивало всех профурсеток. Хотя это теперь не так уж сильно волновало. Тикки пару раз сердито дернул подбородком вниз. Округлил глаза, намекая, что он все понял. И задал всего один вопрос: — Граф заставил? Зачем? Не только умненьким девицам нравился Шерил. Шерил и сам был тот еще ходок. У Тикки хватало своих мелких развлечений: не только каски воровать и стекла бить, но и в карты играть, путешествовать без гроша в кармане и даже немножко вырезать из дерева. Он далеко не за всякой девицей приударил бы (да и не за всякой интересно), а вот Шерил… такое чувство, что каждая мало-мальски симпатичная юбка для него просто медом была помазана: профессиональное, говорил он обычно, рвение. Вдруг какой важный политический союз, а у дам отличная память на такого рода «услуги». Да только брехня все это — жадина Шерил, что уж там душой кривить, жуткая, нечеловеческая жадина. Тикки готов был поставить свою лучшую крапленую колоду на то, что Шерил в детстве с кухни шоколадки воровал и брюхо до боли ими набивал не потому, что вкусно, а потому, что надо. Ну очень надо. И чтобы этот — да с какой-то одной женщиной? Да разве что после очередного Потопа. На Ковчеге, где будет только одна, собственно, женщина. — Ну, во-первых, — загадочно улыбнулся Шерил. — Для поддержания статуса. Уже полгода в должности, но все еще не в браке — это привлекает ненужное внимание к моей персоне, — ну, это был ожидаемый, опять же, по-шериловски безупречный аргумент. — Во-вторых, я смогу удочерить Роад, — а вот это куда как ближе к истине. Да и усмешечка у него… нет, точно змея — у кого еще такая широченная улыбка может быть? — И в-третьих… — Она юродивая слепоглухонемая сирота? — предположил Тикки. Шерил поперхнулся. Подозрительно заглянул в стакан: не иначе как поискал там отраву. — С чего ты… — Ну, или неземная красавица, потомственная правительница какого-нибудь княжества с неземными богатствами в комплекте? Тоже сирота, — предположил Тикки. — Я что-то не совсем… — Пытаюсь понять, кого Граф тебе сосватал. Видная должна быть фигура, очень удобная. Я не знаю даже, что еще предположить. Наша новая «сестра», которой лень стряпать био… Тикки неожиданно осекся. Потому что Шерил вдруг разозлился. Разозленный Шерил наказывать не умел — только линчевать и сеять разрушения. И обычно, чтобы довести его до такого состояния, нужно было либо что-то у него спереть (в большом количестве), либо доводить планомерно и долго-долго, уж никак не безобидными предположениями. Тикки едва не подавился собственными зубами — так звонко они щелкнули друг о дружку. Чуть без языка не остался. А Шерил еще и сломал бокал — тот буквально лопнул у него в руках и разлетелся на куски. — Я много чего делаю по велению нашего Графа, — Шерил совместил все свои многочисленные таланты воедино: зашипел с улыбкой, не разжимая губ, воровато стряхивая осколки с ладони под стол. — Так же, как и ты. Больше, чем ты — по малолетству тебе почти все глупости и выходки прощаются. Но, — Тикки аж отступил на полшага под таким взглядом, — жену я выбрал себе сам. Достойную меня. Лучшую. Совершенную. А теперь — спрашивай. Один раз. Тикки нервно облизался, почувствовав, что ослабло давление в челюстях. — Какую? — выровнял он дыхание. И вновь едва не откусил себе язык. — Патрисия, в общем-то, не блещет никакими явными талантами. Она не так уж молода и не сказать, что как-то запредельно красива. Тикки готов был дать руку на отсечение (не первый год брата знал, все-таки, научился различать), что когда Камелот заговорил о жене, у него как-то… голос мягче стал, что ли. Насколько это возможно, если голос — как замороженные гвозди. — Но она знает, кто я, — смерил Шерил брата убийственным взглядом. — Знает о Роад. И о тебе тоже знает, не сомневайся. Обо всех проснувшихся Ноях. И ее это абсолютно не пугает. Теперь понял? — Шерил дождался кивка. — Я надеюсь. Потому что ты, балбес, единственный из семьи пропустил нашу свадьбу, пока… что ты там делал? Копал? Так будь любезен — после этого бала мы едем в Лиссабон первым же поездом, твое счастье, что у меня здесь были дела, иначе никакого бы тебе залога. Произведи на нее нормальное впечатление, будь добр. Я знаю, ты можешь, если тебя заставить. Усек? — Тикки осторожно кивнул. — Прекрасно: она может и не выдержать твоих выходок — Патрисия очень чуткий и ранимый человек. Нет, не буду, — усмехнулся он в ответ на нервный жест Тикки. — Так и походишь до конца вечера. Это тебе в отместку за записку. Мажордом ее едва не сжег. «Йа фф тюрьме, прешли денех, бротелло». Тебя же грамоте учили, разбитое ты корыто! И унесся куда-то. Удивительно, но он даже несся — весь такой безупречный. И женатый. Тикки еще раз повернул эту мысль в голове и попытался в нее поверить. Пожал плечами и пошел уныло вертеть в руках бокал с шампанским — отчего-то его уже не привлекали даже очень рыженькие девицы. Да бред же собачий — женатый Шерил! Бредом собачьим Тикки считал это всю дорогу в поезде — просто так, без объяснений. Женатый Ной — это почти как… ну вот, опять не подбирается сравнений. Не изменил он своего мнения, увидев, как брат обустроился — даже собаку завел, щенка с расползающимися во все стороны лапами. Пастораль карамельная, аж противно. Лишь утвердился, что чушь, когда поцеловал руку слабо улыбнувшейся ему… кто она там? Золовка? Да не суть. Моль, взаправду бледная — все венки на ладони видны. Так при своем мнении и остался, убравшись от гостеприимных Камелотов, как только представилась возможность. Ну и еще при изрядном таком удивлении. Дрогнуло что-то разве что в тот момент, когда он заметил жест. У Шерила этих жестов — пруд пруди, почти все такие же официальные и безупречные, как он сам. Но этот жест Тикки видел впервые — министр Камелот осторожно сжал пальцы на плече жены, приобнял ее, наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Патрисия кивнула и ушла к себе — больше они ее в тот вечер не видели. И посмотрел Шерил ей вслед так… в общем, не как Шерил. Почти как на Роад посмотрел бы, только без истерики с розовыми соплями. Тикки нахмурился — это было что-то за гранью его понимания. Еще одна чушь собачья. Понимание пришло гораздо, гораздо позже — когда у него в грудине разрывалась боль, грызла шрам изнутри и вытаскивала из подсознания что-то такое, чего даже он сам не ожидал бы у себя в голове найти. В тот вечер, когда Граф удалился почивать, а Роад — по каким-то своим делам, Тикки задержался на какую-то секунду. Потому что Шерил сидел, сосредоточенно хмурился и выглядел так, как будто новый заговор выдумывал. Только с каким-то совсем уж остервенелым видом. — Орден спать спокойно не дает? — поинтересовался Тикки. — Нет, там все схвачено, — покачал Шерил головой. За три года в браке он стал совсем безупречным, даже уголки глаз потирал с такой упаднической утонченностью, что дурно становилось. — Даже ты заметил. Значит, дело совсем плохо. — Заметил — что? — не понял Тикки. — Патрисии последние полгода сильно нездоровится. — О, — не нашелся, что еще сказать Тикки. — И что ты… — Пока не знаю, — больше он ничего говорить не стал. Отодвинул стул, хряпнул дверью — вышел. Тикки прислушался к себе. И тяжело вздохнул. «Чушь собачья, — попытался он убедить самого себя относительно догадки насчет брата. — Это же все ради Роад». Да вот почему-то сам себе не поверил.