Поймай меня, если сможешь

«Судебная психиатрия — отрасль психиатрии, задачей которой является изучение психических расстройств и других нарушений деятельности человека в их отношении к определённым вопросам уголовного права. Судебная психиатрия в первую очередь исследует медицинские основания, по которым исключается способность лица нести ответственность за совершённые им деяния. Помимо этого, судебная психиатрия исследует аспекты психической полноценности свидетелей и потерпевших, других привлекаемых к судебному процессу лиц, в случае, если она вызывает сомнение. Установление возможностей этих лиц понимать значение своих действий и руководить ими может повлечь правовые последствия и совершенно изменить ход уголовного дела, которое полностью зависит от вердикта врачей». ©Азы судебной психиатрии.       Через пару кварталов, несколько светофоров и поворотов полицейский автомобиль повернул направо. Обогнув дальнюю сторону парка, Томас подъехал к очередному зданию, где никто его пока не ждал. Он захватил с собой ордер на случай, если кто-то снова усомнится в том, что у него есть полномочия.       Через пять минут он уже шагал по тропинке, соединявшей корпуса больницы. С утра на город лег туман — густой, белесый, невероятно плотный. Полицейский поднял воротник куртки, спасаясь от холода. К запаху сырости примешивались испарения лекарств, которые ощущались даже на расстоянии от входа, и он непроизвольно поморщился.       Его шаги гулко разносились по центральной аллее. Уже в трех метрах впереди не было видно ничего, но он успел осмотреть окрестный пейзаж довольно тщательно. Низкие корпуса в серой штукатурке, горбатые крыши, квадратные лужайки. Типичное строение больницы. Неприятное и серое.       Но по крайней мере, это хотя бы объяснялось статусом заведения, в отличие от академии Джефферсона, которая должна выпускать светлые умы и буквально излучать положительную энергию. Как выходило, что оба здания мало чем отличались по атмосфере?       Офицер быстро преодолел расстояние и толкнул стеклянные двери.       В тускло освещенном холле царило оживление. Тома сразу же встретил пожилой врач с сияющим куполом лысины в старческих пятнах под несколькими седыми волосками, зачесанными на сторону. Впрочем, как только детектив зашел, не только он, — все уставились на внезапного гостя, словно подчиняясь неведомой команде. — Полиция округа, — Томас показал свой значок. — С кем я могу поговорить относительно одного из пациентов вашей лечебницы?       Доктор, обративший на него внимание, понимающе кивнул. — Я главврач, — сказал он тихим, мягким тоном, каким, очевидно, беседовал со всеми, кто входил в эти двери. — Я знаю всех, кто попадал в клинику, уходил из нее или оставался тут навсегда. — Мы могли бы побеседовать в частном порядке? — Том осмотрелся.       Ординатор за стойкой сделала вид, что увлеклась бумагами. Две медсестры слева старательно не смотрели на полицейского, вполголоса переговариваясь о чем-то «своем».       Врач глянул на часы. — Что ж, — изрек он после секунды раздумий. — Полагаю, что могу уделить вам время, детектив.       Глаза понемногу привыкали к слепящему свету. Том иногда задавался вопросом — почему стены в клиниках всегда таких мерзких цветов — бледных, зеленых или желтых?       Они прошли по салатовому коридору в кабинет, слабый свет из которого сочился через приоткрытую дверь. Врач огляделся, прежде чем провести туда полицейского. — Входите, сержант, — он снял с шеи тускло поблескивающий стетоскоп и сел в высокое кресло, стоящее перед его столом.       В комнате никого не было, да и в самом крыле этой части здания царила тишина. Том осмотрелся.       Негатоскоп. Металлический стол. Шкаф с лекарствами, запертый на два замка. Похоже на обычный смотровой кабинет, нежели на кабинет главврача. — Финансирование совсем ни к черту, — пожаловался доктор Хелберг (по крайней мере такое имя значилось на табличке на столе), угадав взгляд полицейского. — Выкручиваемся, как можем. Что привело к нам такого гостя как вы, офицер? — Убийства, — не откладывая в долгий ящик, раскрыл карты Том. — Точнее сказать, подозреваемый, который предположительно мог проходить лечение в вашей клинике.       Неподдельный интерес промелькнул в глазах медика. Он сложил руки на столе и подался вперед, чтобы слышать лучше. — Вот как? Один из наших пациентов? — Может быть, — Том достал фотографии и показал их врачу. — Вы узнаете этих людей, доктор? Кого-нибудь из них?       Взгляд Хелберга медленно переплыл с одного фото на другое. Он внимательно рассмотрел портреты Билла, Маркуса Авентуры, Кайла Симпсона. Задержавшись на последнем, врач приподнял его фотографию чуть выше. — Я узнаю Кайла, офицер. Я знаю его очень хорошо. Его отпустили не так давно, сочтя не социально опасным. — Но на самом деле? — Тому показалось, что он услышал сомнение в этих словах. — На самом деле так оно и есть, — доктор откинулся на спинку стула, обдумывая, что собирается сказать. — Надеюсь, вы понимаете, офицер, пациентов с какими диагнозами привозят сюда? И какая разница между опасными сумасшедшими и просто глубоко травмированными людьми? — Приблизительно, — Том кивнул. — Но с удовольствием послушаю квалифицированного мнения.       Главврач устроился в кресле, словно собирался рассказывать очень долгую историю. — Ну что же, начну издалека: вы сами понимаете, у меня богатый опыт, ведь на такой работе, как наша, скучать не приходится. — У вас в клинике содержатся люди с разной степенью буйнопомешанности, ведь так? — Абсолютно. Выбор у государственных заведений невелик. У нас в буквальном смысле сумасшедший дом. Возьмите хотя бы вчерашний день, который я бы отнес к вполне обычному, без происшествий. В корпусе стационара новенький сделал кучу прямо в палате и сломал запястье медбрату. Ровно через полчаса в западном корпусе пациентка с шизофренией выломала из пола кусок ламината и попыталась вскрыть себе вены. Я хотел отправиться домой, но не ушел и на час, потому что еще один пациент вырвался на улицу в чем мать родила и принялся носиться по территории, оглашая окрестности звуками пластмассовой дудки. Пришлось всадить ему тройную дозу седативного, а потом успокаивать тех, кого он перебудил своим сольным концертом. В это же время у парнишки из токсикологического отделения случился приступ эпилепсии. Пока его уняли, бедолага успел прокусить себе язык. Изо рта у него хлестала кровь. Он так бился, что держали его вчетвером.       Том хотел было сморозить, что иногда называл свою работу сумасшедшим домом, но после такой истории ему показалось логичным попросту промолчать. — Вы понимаете, о чем я хочу сказать вам, офицер? По сравнению со всеми ними Симпсон абсолютно не вызывал у меня опасений. Он никогда не демонстрировал излишней жестокости. Никогда ни на кого не нападал. Он просто уходил в себя и тихо бормотал что-то о своей школе, которая совершенно очевидно нанесла ему крайне глубокую травму.       Соглашаясь, Том кивнул. — Я понимаю. Но почему вы не стали держать Симпсона тут, в больнице? — Потому что на это не было причин, да и мест здесь не хватает для всех, кого считают нужным отправить сюда. — Вы вылечили его? — В таком деле нет такого понятия, как вылечить, мы можем только помочь. У душевнобольных обостренная восприимчивость, при этом шансов исцелить их — крайне мало. Психиатрия — это почти что попытка вычерпать воду из тонущей лодки с помощью наперстка. Понимаете, офицер? — Понимаю. Как бы вы охарактеризовали болезнь и поведение Симпсона? — Его диагноз: обсессивно-компульсивное расстройство и депрессивный психоз. Хроническая форма, — припоминая детали, врач прищурился. — Если вы хотите, чтобы я дал вам больше информации, мне придется посмотреть ваш ордер, офицер. Без него я не могу достать дело о болезни Кайла. — Извините, — Том спохватился и достал из кармана куртки документы. — Вот, взгляните.       Хелберг посмотрел на бумаги, бегло пробежав их взглядом. Не заметив ничего, что насторожило бы его, он вернул их офицеру. — Одну секунду, я принесу его записи о болезни. Если вы подождете. Дело уже давно закрыто и лежит в архиве. — Разумеется.       Хелберг поднялся и вышел куда-то, оставив дверь приоткрытой. Со своего места Том слышал, что происходило снаружи. Он слышал крики и стоны, пусть даже кабинет главврача и отстоял от всех, словно единственный островок, где ненормальная атмосфера этого места не чувствовалась так сильно, и все же, назвать корпус уютным можно было только с очень большой натяжкой.       Том старался не дышать через рот и не глотать напитанный лекарствами и сумасшествием воздух. В этом месте ему начало казаться, что он и сам не вполне здоров. Его глаз немного подергивало от тика, и детектив подозревал, что это нервная возбудимость проявилась в физической форме. В конце концов, его это не удивило. Не хотел бы он однажды попасть под наблюдение такого специалиста, как этот Хелберг. — Итак, — главврач вернулся в кабинет примерно через пять минут. — Как я уже и сказал, диагноз серьезный, но не для того, чтобы держать Симпсона на привязи постоянно. Он не был осужден провести всю жизнь в психиатрической больнице и здесь же умереть. Он даже получил рабочую группу. Можно сказать, что ему повезло. — Но вы ведь держите его под контролем, так? — Том достал блокнот, готовясь записывать все, что он услышит. — Да. Мы регулярно проверяем его. Высылаем медперсонал к месту его жительства. Тем более учитывая его профессию. — Он профессионально пригоден? Понимаете сами, работа с электричеством это совсем не… пересаживать маргаритки, — не найдя другого сравнения, Том пожал плечами. — Для этого нет опасений. Он отлично работает, часто помогал нам в госпитале, когда персонал уже не справлялся. Мы выдали ему разрешение на работу без единой задней мысли, — мягко сказал Хелберг. — У него золотые руки. — Понимаю. Итак, что вы можете сказать о характере его внутренней травмы? — задал детектив свой следующий вопрос.       На мгновение Хелберг бросил взгляд на дверь, прежде чем давать свой ответ. — Он стал жертвой сексуальных домогательств, сержант. Думаю, эта информация — не секрет для вас. — Не секрет. Я уже знаю о том учителе, который мучил их всех. — Ужасный случай, скажу я вам. Нарушение педагогической этики — самое страшное из всех возможных, особенно в отношении тех, кто не может постоять за себя сам — психологически или физически. В этой истории было столько болезненно-извращенного, что никто из нас не смог докопаться до глубины и узнать всю правду. До самого конца он боялся даже врачей мужского пола. Его состояние сразу же ухудшалось, стоило нам подойти к нему, особенно первое время. Большую часть времени он проводил, бродя вдоль стен словно на автопилоте, чередуя антидепрессанты и транквилизаторы. Но сейчас ему стало лучше, если вы поговорите с ним — он почти ничего не помнит об этом периоде своей жизни.Точнее, не хочет вспоминать. Ему удалось пережить это. Конечно, по-своему. — Я уже говорил с ним, — Том перелистнул страницу блокнота. — Когда он увидел нас с напарником, его начало трясти как в лихорадке. Словно мы угрожали ему оружием. — Таковы симптомы его болезни. Послушайте, Том, — врач поднял голову от истории болезни и снова уставился на офицера. — На мой профессиональный взгляд, если хотите найти убийцу — вам нужно искать именно в академии Джефферсона. Кайл Симпсон — не единственный, кто обращался к нам за психологической помощью. Регулярно, два или три раза к нам приходят пациенты с жалобами на то, что их дети становятся замкнутыми, а их поведение в стенах академии меняется. В таких случаях мы советуем просто перевести детей в другую школу. Этим заведением давно пора заинтересоваться компетентным органам.       Это Том уже понял и без подсказок. — Жалобы продолжаются и по сей день? — Не так часто, как было, когда мы услышали о скандале с Бейли. — Авентура или Уайт никогда не мелькали среди обращавшихся?       Доктор Хелберг отрицательно покачал головой. — Нет. Я не знаю этих фамилий. — Вы пытались сами писать заявление в полицию в связи с жалобами пострадавших? Педофилия — серьезное обвинение, я не могу понять, почему не было предпринято никаких действий.       На это врач лишь печально опустил ресницы. — Мы были озабочены ситуацией, детектив. Однако, наши руки связаны. С одной стороны — врачебная тайна. Все, что происходит в этих стенах — конфиденциально, не забывайте об этом. Во-вторых, — он тяжело вздохнул. — Кроме показаний родителей и детей никто никогда не находил более весомых доказательств. Слово многих никогда не перевешивало слово Бейли, хотя этот факт и удивляет меня. Похоже, он был на хорошем счету. В закрытой академии свои правила, в этом наши системы немного похожи. И я могу сказать одно, никакие полицейские никогда не вникнут во все тайны этой школы, как бы ни старались. Поверьте мне или нет.       С этим Том, пожалуй, был вынужден согласиться. Это заставило его задуматься, могло ли в этой академии быть еще что-то, то, чего они не знали потому, что персонал молчал, как воды в рот набрав? Педофилия — одно из самых серьезных обвинений по законам почти любого штата. Что должно было случиться, чтобы этот скандал замяли так же легко, как простое административное нарушение? — На мой взгляд, человек, которого вы ищете — куда опаснее, — эти слова врача вывели Томаса из задумчивости. — Он будет вести себя скрытно и не демонстрировать свою душевную надломленность. Если не возражаете, могли бы вы поделиться со мной деталями дела, которые могли бы быть интересны с точки зрения психиатра? Может, я смог бы что-то подсказать вам?       Том немного поколебался, прежде чем дать положительный ответ. Тайна следствия — вот что останавливало его. Но с другой стороны, кто как не профессионал мог бы дать дельный совет относительно поведения убийцы. Том постарался выражать свои дальнейшие мысли крайне осторожно: — Скажем так, в этом деле нет моментов, которые я не отнес бы к психиатрии. Убийца расправляется с жертвами крайне кроваво, словно наслаждается своим превосходством. Он оставляет везде цветы и записки, словно это что-то значит для него. Словно этим он пытается сказать что-то нам, криминалистам. — Какие цветы? И какого характера записки?       Детектив вкратце рассказал врачу необходимые детали. — Он словно мстит кому-то за свою душевную травму, я не могу отделаться от этого ощущения, — задумчиво сказал он, завершив свой рассказ. — От его действий у непривычных людей холодеет кровь. Мне и самому неведомо, откуда взялся такой садист. Даже в истории многие жестокие и хладнокровные палачи были во многом гуманнее к своим подопытным. Да, они убивали, но никогда не кромсали тела, сжигая их после на костре как в крематории. — А вы не думали, что таким образом он старается привлечь внимание к своей боли? Хочет, чтобы ему помогли и вылечили его от демонов, которые разрывают его душу? — доктор Хелберг казался задумчивым. Его бесцветные серые глаза машинально изучали историю Симпсона, все еще лежащую на столе. — По правде сказать, вы навели меня на какую-то мысль, офицер. Вы знаете, что незадолго до выпуска в этой академии стрясся пожар?       Том впервые слышал об этом и потому поднял голову. — Пожар? — он едва подавил в себе желание подняться со стула и подойти ближе. — Впервые слышу об этом от вас. Вы знаете подробности? — Нет, — к большому сожалению офицера главврач покачал головой. — Симпсон как-то поделился своим откровением. Он сказал…       Хелберг потер рукой морщинистый лоб, словно воспоминания давались ему с трудом. — Как же он сказал? Мы все виноваты, и за это сгорим в пламени. Он очень любил повторять эту фразу в самом начале терапии. Когда его спросили — какое пламя они имеет в виду, он невнятно рассказал, что они с друзьями случайно устроили пожар в академии. К счастью для них, никто не поймал их тогда, а когда он в этом сознался, то был настолько глубоко в депрессии, что мы почти не прислушались к его словам. Быть может, мы сделали это зря и стоило вытянуть из него больше деталей…       Том сидел в кресле напряженный, как гонщик формулы один. — В таких случаях, как этот, во всем виновато наличие конфликтов, проблем, личностных особенностей. Зачастую это не позволяет пациентам увидеть и понять неконструктивный, неадекватный характер своих поступков. Действия многих механизмов работают у этих людей не так, как у здоровых, и в этом проблема.       Том соображал. Он желал немедленно отправиться в участок и поискать там хотя бы какую-то информацию об упомянутом пожаре. — Доктор, считаете ли вы, что Симпсон может быть способен на преступление? — задал он последний интересующий вопрос, перед тем как захлопнуть блокнот. — Мое экспертное мнение: нет. Его душевная надломленность немного иной природы. Как я уже и сказал.       Том кивнул. По крайней мере, это отчасти подтвердило и его догадку. — Вы удивительно помогли мне, доктор, — кивнув, старший сержант поднялся со своего кресла. — Вы сейчас дали мне крайне важную информацию, которой я не могу пренебрегать. Мне надо проанализировать данные. — Был рад посодействовать следствию. Надеюсь, оно пойдет быстрее с моей помощью. Если вам нужно, сержант, я могу помочь вам проанализировать некоторые детали поведения этого человека. У нас есть отличные специалисты. — Огромное спасибо. Я бы воспользовался этим советом немного позже.       Том хотел было уже идти к двери, когда слова врача остановили его у порога. — Офицер, простите за такой вопрос, он может показаться вам немного личным. Но я не мог не заметить, что у вас дергает нижнее веко. Это возникло давно?       Детектив Дарнелл приостановился. Рука его лежала на ручке двери. Он обернулся вполоборота и глянул на психиатра через плечо. — Я бы не хотел говорить об этом, доктор. Но из вежливости замечу — нет. Это возникло недавно. — Вы много нервничаете на работе? — Разумеется. Я отдаю ей почти все свое свободное время. — Вам надо быть осторожным, Том. Должен вас предупредить, у вас есть все признаки нервной возбудимости. Возможно, вам стоит подумать об отпуске и обратить внимание на здоровье.       Детектив Дарнелл нахмурился. Он был в курсе этой проблемы. Собственно, депрессия и стресс были наиболее характерными для всех его коллег, однако Томас всегда отмахивался от этой чепухи. Даже его отец иногда говорил, что в профессии полицейских стресс занимает большую часть, даже относительно работы.       Он не мог отрицать, что дело о серийном убийце стало для него особенным — вызовом и его способностям и его силе противостоять трудностям. Возможно, иногда он позволял работе слишком увлечь себя. Но разве не это делало его лучшим копом? — Я осознаю все, что вы говорите, доктор, — наконец сказал он. — Но это мое привычное состояние. Я давно избрал свой профессиональный подход и отдаю почти всего себя работе. Как и вы. Наверное, это сказывается. Но я держу все под контролем. — Старайтесь быть осторожнее. Просто дружеский совет, — заметил врач, закрывая дело Кайла Симпсона. — Вам надо чаще обращаться к действительности. Всем нам приходится идти против человеческой природы и иногда заходить слишком далеко. Не забывайте, что нельзя переходить границ.       Детектив Дарнелл кивнул. — Непременно. Спасибо за совет, доктор.       Сказав это, он покинул помещение под внимательным взглядом серых, выцветших от времени, глаз главврача.

Burn me with fear, so I won’t question Or end this relationship Well I’m filled with more than regret I have chose to ignore it Or face the feeling again My time is wasted I followed your story I can’t do your math You won’t stand before me Or behind my back (Evans Blue — Halo)

      Когда Том вышел из клиники, на улице снова немного посветлело.       За теми же изгородями стояли все те же дома. За их окнами протекала все та же жизнь, еще не вполне пробудившаяся. Субботнее утро для того и существует, чтобы отоспаться, но, разумеется, не для офицера полиции, который настолько увлекся делом, что даже врач заметил странный блеск в его глазах.       Нельзя сказать, что Тому понравилась последняя часть разговора, она оставила где-то на дне его души крайне неприятный осадок. Возможно, Хелберг прав, зацикливаться на деле не стоило, но с первых же секунд броский вызов маньяка поставил полицию на тропу войны, войны, которую они не могли проиграть. Сейчас две противоборствующие, равные по своему уму и силе, стороны сражались друг с другом в ловкости и проворстве. И дать слабину, отвлечься или сбиться с пути значило бы безнадежно сдаться.       По сути, между полицейским и маньяком не было почти никакой разницы. Они оба были по-своему больны, только разными вещами. Один — одержим мстить за свою боль. Второй — мыслью остановить монстра.       Детектив Дарнелл никогда не сомневался в себе и ему не хотелось сделать этого сейчас. Достаточно ли тех фактов, что находятся у него на руках, чтобы раскрыть это дело?       Томас посмотрел на часы. На самом деле, несмотря на осеннюю сумрачность, время перевалило далеко за час. На дворе стоял ясный день. Взвесив все свои варианты, детектив решил, что ему нужно вернуться в участок. Харрисон наверняка все еще сидел там и копался в размерах домов и каминов, а также проверял адреса тех, кто мог оказаться следующей жертвой.       Прежде чем окунуться в дело о пожаре, Том хотел бы выяснить, что удалось накопать его напарнику. А потом они оба смогут подумать о том, что произошло в этой академии, и, возможно, нанести туда еще один визит. ***       Взгляд потемневших от тоски глаз изучал высокий забор академии Джефферсона. Он рассматривал мелькавшие около ворот счастливые лица детей. Казалось, он снова вернулся в прошлое. Миссис Грейвс только что задала им домашнее задание. Он получил нагоняй за ругательства и курение в публичном месте. В его сумке все еще лежит стопка книг, а спина горит от побоев. Как в старые добрые времена.       Нет, это не могло быть правдой. Он уже не школьник, он давно не ходит в Джефферсон и не попадает в кабинет к старому извращенцу Бейли, который любит мальчиков хрупкой комплекции и высокого роста. Который любит забираться своими лапами туда, где еще никто, кроме него, не бывал. Который любил все, что связано с унижением и наказаниями.        Приходится закрыть глаза, чтобы вспоминать это безболезненно. Иногда он все ещё просыпался в ночи, потому что ему казалось, что он слышит шаги. Ему казалось, что сейчас откроется дверь. Что две руки вытянут его из постели, зажмут ему рот. Хриплый голос снова будет шептать в ухо нехорошие слова, а кошмар снова повторится. Каждый раз он проигрывал эти события, как на репите, лишь усилием воли заставляя себя проснуться, и убеждаясь, что нет никакого монстра. Что старик Бейли уже давно гниет в могиле, где ему и положено находиться. Но иногда это давалось с таким трудом…       Неловким движением руки он выронил окурок и зашипел, потому что тот случайно прожег ткань джинсов и оставил болезненное пятно на коже. Надо быть осторожнее.       Сегодня наступил единственный день, когда он не следил за Томасом Дарнеллом, потому что не хотел его видеть. Он решил, что вернется к нему чуть позже, ведь умный кареглазый детектив все равно никуда не денется от него, так как полиции осталось совсем немного, чтобы решить головоломку. Чтобы спасти его от черноты в душе.       Сегодня он решил провести время, предаваясь воспоминаниям. Он не любил это место за то, что с ним было связано столько плохих моментов, но иногда не мог не прийти сюда. Он был болен самой памятью о днях в Джефферсоне. Раньше, пока ненависть не переполнила его до краев, он часто стоял у ее забора, почти каждый день. Он знал, что потребуется время, но однажды ожидание окупится, и его задание будет выполнено.       Наблюдая за калейдоскопом красок и лиц, он мысленно возвратился назад и вспоминал о том, как поступили с ним тут. Он помнил тесное помещение и кромешную тьму с единственной полоской света, упавшей на самое дно. Он помнил языки пламени, которые едва не унесли с собой его душу. Помнил цветы, запутавшиеся в его волосах.       Помнил, как лежал почти без одежды, свернувшись калачиком, на полу кабинета. Как однокурсники бросили его там одного, решив, что это смешно — оставить приятеля на растерзание старого монстра, именуемого педагогом. Бейли должен был вот-тот вернуться и обнаружить на своей кровати связанного мальчишку, одного из тех, к кому он регулярно применял свое наказание и свою физическую силу.       Он помнил, как лежал около пятна света и поближе к свежему воздуху и считал секунды своей жизни. Он хотел бы защититься, но ноги, бесконечно наносящие удары под его живот, мешали ему дышать. Он ощущал их — каждое их движение. Он помнил, как они кричали ему оскорбления и называли его педиком, как смеялись и нарочно украшали его цветами, считая, что так красивее. Он помнил, как ему хотелось вырасти и стать старше, дать им всем сдачи. Если бы он только мог, то всего этого никогда бы не произошло.       Может, сейчас он бы не был так сильно болен? И может, он не пугал бы того человека, который стал ему так дорог, того единственного человека, который разгонял его тьму одной своей улыбкой? Который мог ему помочь.       Не было бы всех мучений. И не было бы жутких воспоминаний.       Он не полз бы мокрый от собственных слез и пота по каминной трубе наверх, к свету и своему спасению. Он не слышал бы за спиной злой голос мальчишек, кричащих ему вслед: — Оставьте его тут! Пусть его найдет старик Бейли! Ему это понравится! Он же педик! — Погодите! Тогда надо облегчить ему задачу! Давайте снимем его штаны! И украсим его волосы цветами. Пусть побудет девочкой! — Девочкой! Девочкой! Девочкой!       Он дернулся, словно ужаленный, но эхо этих голосов оказалось всего лишь эхом. Они уже не вернутся за ним. Не вернутся, чтобы унижать его, потому что теперь это он, тот, кто готов показывать силу.       Он хотел бы никогда не слышать этот жуткий смех. Могло ли не быть всего этого? Мог ли он вырасти нормальным — просто таким же, как и все — обыкновенным мальчишкой, выпускником престижной академии, но без этих ужасных воспоминаний?       Он боялся, что ответ тут лишь один. Нет.       Он понял, что уже вернулся к реальности. Карусель его образов остановилась.       Последние из детей спешили к выходу из академии навстречу ждавшим их родителям. Тут же выстроилась очередь из автомобилей — тех людей, которые спешили посадить своих чад и забрать их домой на каникулы.       Еще раз он посмотрел на темноволосую девочку с кожей красивого шоколадного оттенка — наверное, сестру одного из учеников. Затем заметил женщину, проверявшую какие-то документы и пристально на него посмотревшую. Их взгляды встретились, и он отвел глаза первым.       Не стоит стоять слишком долго у обочины дороги, просто покуривая сигарету. Вокруг слишком много родителей. Они могут подумать что-нибудь не то, увидев у школы одинокого молодого человека, наблюдающего за детьми из-за тонированного окна своей машины. Они не догадывались. Сейчас они уже даже не знали такого имени, как Бейли. Возможно, у них даже не было причины, чтобы бояться за своих отпрысков.       Машинальным движением он поправил ремень безопасности, что оттягивал плечо вниз.       «В следующий раз нужно будет сделать вид, что я жду кого-то», — подумал он. Бросив последний взгляд в сторону школы, он завел зажигание.       Он осторожно посмотрел назад, на ту женщину. Дети уже почти разошлись.       Она уже забыла о нем. Он в безопасности, тем более не они были его целью.       Его целью было просто излечиться — излечиться от ран, нанесенных прошлым. Но своим способом.       С этой мыслью он поехал прочь — в направлении центра города.