Твоё имя на моей пуле

— Ну? И как тебе Америка? Давно хотел спросить. Он оглядывает пустые прерии с воронками от взрывов, которые остались после войны. Палящее солнце, песок, трещины, ржавчина и удушающая тишина. Тихая и смертельная скука. Не здесь ему жить, не здесь ему умирать. А Джесси привык к подобным пейзажам, ему нравится вся эта безмолвная пустота, и он бы вечность сидел на капоте внедорожника, курил сигару и смотрел в никуда, но Ханзо вся эта ненужная романтика кажется скучной. Он чувствует себя не на своём месте. В любой стране, на любом континенте он отныне гость, даже в Ханамуре, и пускай отцовская сказка всего лишь выдумка, но в этом и состояла суть Дракона. Ходить по земле, как человек, без возможности осесть в каком-нибудь захолустье и тихо умереть. Просто наблюдать. Смотреть на мир глазами чудовища и видеть, как мир горит. Хотя, возможно, Шимада сильно преувеличивал. Гендзи так и сказал. Мол, он слишком упрям и от этого становится озлобленным. Ненавидит окружающих. Ненавидит простые истины. Ненавидит города. Ненавидит себя. Отчаяние и прокрастинация. — Это не моя страна. Ханзо никогда не существовал за рамками правил. Ему казалось, что едва он переступит черту, и его жизнь полетит под откос. Свобода виделась ему опасной, словно стоит ему сделать вдох, и он отравится этим воздухом, этими ароматами. Зелень Нумбани. Снега Непала. Дождливая сырость Кингс Роу. Целый мир лежал перед ним на ладони, но Шимада сопротивлялся, будто упрямый мул, и не желал признавать, что годы за плечами уже не вернуть, а суровые застенки отцовской морали не сделают его счастливым. Долг и отвага клана, самопожертвование во имя совершённых деяний и честь воина… Сейчас это не имеет никакого значения. Сейчас он сидит на капоте внедорожника. Прямая спина, вдумчивый взгляд. Маккри это напускное равнодушие расстраивает. — Многие так говорят. В своё время таких, как ты, было меньше. Сейчас же мировой порядок к дьяволу рухнул, стабильность из-под ног ушла и… Теперь вас становится всё больше. — На этих словах Джесси прикуривает от зажигалки. Патриотичная, с орлом и американским флагом, такая стереотипная, что становится дурно. — Нас? — переспрашивает Ханзо. Это первый раз за полгода их знакомства, когда он задаёт вопрос, пускай настолько дурацкий. Вообще речь Маккри понятна ему не всегда, потому что английский язык, оказывается, весьма разнообразен. Джесси любит съедать окончания у слов, сыпать неизвестным жаргоном, а потом говорит ещё, что у самого Шимады речь веселее любого анекдота: слишком долгая, с резкими нотками, так как Ханзо проговаривает каждый слог, и очень книжная. Так не разговаривают. Поэтому азиатский акцент смешной. — Да. Тех, что в каждой стране выдают подобные фразочки. «Это не моя страна». Звучит, как начало революционной речи, а на деле просто оправдание. Они обмениваются пустыми взглядами и снова смотрят перед собой, будто на горизонте вот-вот появится что-то необычное. НЛО или несущийся на них поезд. Какая разница, в самом деле. Иногда мимо, по шоссе, проносятся на огромной скорости другие автомобили, оставляя после себя облако пыли и эхо ветра за каньоном. Но в такие моменты всё равно кажется, будто они оказались на краю мира, в месте, где закончилась жизнь, или вовсе на пустой планетке в космосе. Почему-то Шимаде хочется, чтобы последний вариант стал реальностью. — Куришь? — спрашивает Маккри, протягивая сигару. Запах дыма смешивается с духотой, и Ханзо морщится. — Пахнет, как сгоревшие старые носки… — находит Шимада нужное сравнение и отмахивается. — Сам кури эту дрянь. — Похвально. Насколько мне известно, азиаты практически не курят, даже обычные сигареты. Здоровый образ жизни, хм? Джесси ухмыляется. В отличие от собеседника, он пытается идти на контакт и радуется, что ему отвечают. Поэтому продолжает говорить: — Наверное, именно в этом секрет вашей долгой жизни и вечной молодости. Даже возраст не определить. Хотя, бьюсь об заклад, лет в шестьдесят ты внезапно сморщишься, как сухофрукт, и станешь маленьким добродушным старичком с длинной белой бородой. Так ведь у вас всегда происходит? — Маккри стряхивает пепел с колена и вздыхает. — В одно мгновение ты превращаешься в степенного мудрого предка и обучаешь пасынков на высокой горе стрелять между глаз канарейкам. Верно? — Это стереотип. Ханзо внезапно улыбается, и Джесси умолкает, впервые замечая морщинки на лице Шимады и проблеск эмоций в вечно холодных кофейного цвета глазах. В них он однажды потерялся и до сих пор скитается, не желая признавать, что ему нравится это. Нравится теряться. Нравится смотреть в них, при этом не отпуская шуток про узкоглазых. — Ты улыбнулся… — констатирует факт Джесси, хитро щурясь. — Хороший знак. — Почему? — не без интереса спрашивает Шимада. — Обычно ты молча осуждаешь. Так смотрят отцы на своих детей, когда те шкодят. Или омники. Хотя последние будут эмоциональнее тебя. На самом деле Ханзо и сам не заметил, что улыбнулся. Подумаешь. Механическое движение губ, ответная реакция на шутку про старых азиатов. Вежливость, не иначе, или же мужская солидарность на попытку рассказать бородатый анекдот, даже если самого анекдота не было, а разговор скатился в бессмысленный фарс. Шимада не любил показывать свои эмоции на публике, поэтому отказывается от комментариев, снова обратив свой взгляд к горизонту. Говорят, закат в Америке красивый. Но не красивее, чем в Ханамуре. — Забавно, да? — нарушает тишину Джесси. — Когда-то мы были просто попутчиками, а теперь сидим здесь и… Слушай, сколько мы уже знакомы? Ханзо не замечал за собой привычки считать дни, поэтому просто выжидательно молчит, надеясь услышать ответ от собеседника. Маккри задумчиво поднимает свою аугментированную руку и пальцами касается подбородка. Очень наигранно, даже краем глаза Шимада замечает это. — Полгода? Чёрт возьми, действительно полгода, Ханзо. А всё ведь началось с твоего имени на моей пуле. Долгая история, Шимада уже и забыл о ней. С налаживанием семейных связей у него не срослось, Гендзи брата отпустил (вышло очень скомканное прощание), и Ханзо подался в вольные наёмники, останавливаясь то тут, то там, и так до бесконечности. Путешествуя по Америке, он оказался на подобном шоссе и шёл по направлению к ближайшему населённому пункту, чтобы переждать ночь. Пустая дорога не заканчивалась, на землю постепенно опускалась темнота, и внезапно на него выехал вот этот самый внедорожник. Водитель предложил подвезти. Тогда Ханзо всё это показалось очень подозрительным, он уже думал отказаться, но очень настойчивый американец в типичной ковбойской шляпе не отставал. Пришлось согласиться. Он представился Джесси Маккри и начал задавать вопросы, всякие разные, но очень типичные для дорожной истории. Туристические маршруты, цель прибытия в Штаты, семья… В какой-то момент Ханзо потерял бдительность, и Маккри воспользовался этим — направил на него пушку, резко свернув на обочину. Завязалась драка, в тишине прерий раздался оглушительный револьверный выстрел, и Джесси пошутил про то, что имя Шимады уже давно красуется у него на пуле, которая только что застряла в двери его внедорожника. Это было похоже на сюжет плохого вестерна. — Я ещё тогда подумал: «Серьёзно?». Наёмный убийца с луком и стрелами, мы что, в Средневековье? — смеётся тем временем Маккри. — Да ещё и азиат. Вау. Про азиатов я всегда знал только то, что у них дрянная еда, плохие дороги и чертовски странные предпочтения в сексе. — Был опыт? — прерывает Ханзо Джесси, и тот давится сигарным дымом, едва не уронив с головы шляпу. Затем, стирая выступившие слёзы, смеётся и выдыхает, с наигранной горечью отвечая: — На самом деле нет. Просто стереотипы. Слухи там. Истории. Не столь важно, но ты меня уделал. Шимада чувствует, что воздух постепенно остывает. Становится легче дышать, а это значит, что скоро станет холодно, и Джесси предложит выпить по глотку виски, что всегда в его фляжке. Местный алкоголь Ханзо не нравится, слишком резкий, он предпочитает саке или авамори, но подобными напитками американские магазинчики похвастаться не могут, поэтому не отказывается. А ещё здесь чертовски сложно найти нормальный чай, а кофе вызывает у Шимады тошноту. В общем, да. Америка — не его страна. — Короче говоря, знатная получилась встреча. Я даже подумал, что ты не согласишься дальше со мной ехать. А потом ты ещё невзначай бросил фразу о том, что достоин смерти от руки другого убийцы. Скажи… — серьёзно смотрит на Ханзо Джесси. — Это ты ляпнул, потому что действительно не боишься смерти? — Нет. Шимада спрыгнул с капота, чтобы размяться, и неопределённо махнул рукой. — Я не боюсь смерти. Но сказал это по другой причине. Разве сейчас эта причина будет иметь хоть какое-нибудь значение? Они вышли на связь спустя пару месяцев после того случая, как раз в самый разгар деятельности Когтя. Началась такая вакханалия, что Джесси не смог остаться в стороне, а Ханзо просто был объявлен в розыск среди террористов, потому как отказался сотрудничать. Та встреча доказала, что даже одиночки иногда сбиваются в стаи, чтобы объединить усилия и почувствовать себя в безопасности. А ещё Маккри хотелось снова заглянуть в глаза Шимады, чтобы удостовериться в том, что они, чего греха таить, красивые. Вот так всё просто. — Действительно. Взгляд Джесси останавливается на линии горизонта. Решив оставить собеседника наедине со своими мыслями, Шимада отходит подальше от внедорожника и быстро заглядывает в свой коммуникатор, в тайне надеясь, что Гендзи оставил сообщение. После их расставания тот иногда писал какие-то свои мысли, делился воспоминаниями, а потом замолчал. Стыдно признаться, но Ханзо до сих пор не понимал, с кем он имеет дело: со своим братом или его точной копией, которая умело выдаёт себя за него? — Ханзо! Он оборачивается на голос Маккри и в багровом отблеске заката замечает блеснувшую в руках ковбоя фляжку. — Рано ты. — Но у нас есть повод выпить, ты так не думаешь? — Джесси хлопает ладонью по месту рядом с собой и касается пальцами шляпы. — Мы ведь теперь официально друзья, не так ли? — С чего бы это? — криво усмехается Шимада, складывая руки на груди. — Ты бы ведь сбежал от меня при первой же возможности, но уже полгода терпишь мои несмешные шутки. А теперь ещё и поддерживаешь разговор. Разве это не дружба? Признаться, Маккри в тайне надеется на подобную взаимность. Ханзо был странным, временами невыносимо упрямым, но сейчас они близки, как никогда. Едва у него получается развить эту мысль, как она преображается, и Джесси скрывает глаза под шляпой, чувствуя себя по меньшей мере неловко. Потому что вся эта затея с дружеским доверием откровенно попахивает опасностью. Кто знает, что за черти резвятся в голове у этого азиата. — Хорошо. Вот так вот просто. Ханзо возвращается на место и убирает коммуникатор. Праздность — позорная рутина для воина, но сейчас ему хочется впервые за долгое время расслабиться в компании слишком подозрительного, но вроде бы верного своему слову Маккри. — Джесси. Скажи, моё имя всё ещё есть на твоей пуле? — спрашивает Шимада и делает глоток виски из предложенной фляжки. — К чему вопрос? — закинув ногу на ногу, тот откидывается назад и надвигает шляпу на глаза, пытаясь скрыть свой интерес. — Я к тому, что ты даже не догадываешься о том, что я совершил однажды. Почему, согласно твоему циничному взгляду на мир, я достоин жить? Маккри молчит. Тянет время, потому что вопрос сложный. Он в дружбу (да и в нечто сильнее дружбы) никогда не верил, а сейчас хочется поддержать Ханзо, даже прикоснуться к нему, хотя для них это было негласно запрещено. Что бы ответил Джесси-циник? Чёрт побери, да все достойны смерти. Даже он сам. — Потому что ты красивый мужик. Вот и всё. — Что? — после паузы переспрашивает Ханзо. — Что слышал… — не снимая шляпы, Джесси отбирает у недоумевающего собеседника фляжку и делает большой глоток из неё, видимо, для храбрости. — Красивые люди должны жить. — Ты серьёзно? — Согласно моему циничному взгляду на мир, да. Одарив Шимаду обаятельной улыбкой, Джесси порывисто поднимается и надевает на него свою шляпу. — То есть, согласно твоей логике, даже если красивый человек перед тобой откровенный негодяй, ты его пощадишь? — не унимается Ханзо. — Да чёрт возьми, не воспринимай мои слова всерьёз… — Маккри прикуривает очередную сигару и дружески пихает собеседника в бок, отмечая, что Ханзо не уходит от разговора. Он выдаёт эмоцию за эмоцией, уже не слишком заботясь о том, чтобы сдерживаться. И это кажется ему пугающе прекрасным. — Если ты жив, значит ты мне нравишься. Неважно, что ты там сделал в прошлом. Искупление — слишком эфемерная штука, придуманная для того, чтобы наказать самого себя за совершённые деяния, не всегда законные. Всё это надо сдать в музей. Убив, не жалей об этом и не ищи оправданий после. А если винишь себя, то это значит, что ты всё ещё человек. Вина существует для того, чтобы направить тебя на нужную дорогу. Например, на это шоссе… — Джесси кивает себе за спину. — Пришёл в нужное место? Всё. Прекращай себя винить. Прости себя и иди дальше. Шимада смотрит на него, не моргая. Считывает информацию, будто полудохлый омник, и от этого взгляда Маккри становится очень неуютно. Настолько, что испытываемые ощущения он решает запить глотком старого доброго виски. — Я сказал что-то глупое? — щурится ковбой, зажав зубами сигару. — Нет, просто… — Шимада отводит взгляд и качает головой на предложение выпить. — Всё в порядке. Спасибо за ответ. Они молчат до темноты. Той темноты, которая вдали от огней ночного города раскрывает на небе прекрасное в своём безмолвии полотно звёздного неба. Когда Шимада в последний раз поднимал голову, чтобы посмотреть на него и просто раствориться в бескрайней черноте? Давно. Слишком давно, чтобы отказывать себе в удовольствии. Всё это время созерцания звёзд Маккри разглядывает его лицо. Ханзо чувствует это, но старается не обращать внимания. — Ты убил… дорогого тебе человека? — внезапно задаёт вопрос Джесси, от которого вся эта ненужная конспирация рушится, как карточный домик. — Зачем тебе знать? — Профессиональный интерес. Неохотно отведя взгляд от лунного диска в вышине, Шимада поворачивает голову, снимает ковбойскую шляпу и откладывает её в сторону. Становится прохладно. — Мне сложно ответить на этот вопрос. — Честно признаётся он. — Всё очень… непросто. — Это я уже понял. Ситуация всей твоей жизни. Так кто это был? На самом деле Маккри знает эту историю. Когда Ханзо ему заказали, вся летопись клана Шимада была у него на слуху. Также он догадывается, почему всё непросто, но безумно хочет, чтобы собеседник открылся ему. Он играет в неосведомлённость, потому что так проще вывести этого упрямого азиата на откровения. Виски приятно греет и тоже отлично развязывает язык, поэтому Джесси сам вкладывает фляжку в руки Ханзо и ждёт. За одно такое мимолётное прикосновение он отмечает, что пальцы Шимады не такие грубые, как кажется на первый взгляд. — Мой брат. Маккри делает паузу и кивает. Притворяется, что обескуражен сказанным, и накрывает ладонью крепкое плечо собеседника, выражая сочувствие. Всё это пахнет фальшью. — Как я тебе и говорил, пора себя простить. Я уверен, у тебя были на это свои причины. — Всё непросто… — повторяет Ханзо, хмурясь и глядя на Джесси с лёгким раздражением. — Это я уже понял. — Оказалось, что он жив. — Бывает… Подожди, что? — Маккри обескураженно усмехается и наконец смеётся, громко и очень по-американски. — Что смешного? — Ханзо скидывает со своего плеча чужую руку и недоумённо моргает, выведенный из равновесия. Он ловит взгляд ковбоя и, пытаясь распознать причину подобной реакции, вызывает у Джесси тот самый ступор, который тот испытал, впервые заглянув в глаза попутчика. Он растерялся. И теряется сейчас. Как девчонка, ей богу. — Я… — пытаясь собрать обратно все известные ему слова, Маккри продолжает улыбаться. — Вы, азиаты, странные. — Почему? Когда Шимада так на него смотрит, к Джесси возвращается ощущение ирреальности происходящего. И он молчит, в очередной раз убеждаясь в том, что они в конкретную секунду близки, как никогда. Хороший повод делать глупости. — Потому что тогда всё твоё искупление — лишь ненужная мишура, позволяющая тебе страдать на пустом месте. Раз он жив, какой смысл? Это глупо. — Честно отвечает Маккри и очень неловко улыбается. Если бы он увидел себя со стороны, то врезал бы себе. Но постепенно даже эта мысль стирается из информационного потока в его голове. Потому что Ханзо продолжает сохранять зрительный контакт. Даже в темноте у него очень яркий, чуть ли не осязаемый взгляд. — Глупо, говоришь? — Шимада горько усмехается. Печальная улыбка, думает Маккри, ему совершенно не идёт. — Откровенный идиотизм… — поддакивает он, кивая, и, приблизившись, шепчет: — И если у тебя в планах продолжать в том же духе, то у меня для тебя плохие новости. Ты полный болван. — Болван? — переспрашивает Ханзо, потому что не понимает этого слова, сказанного по-английски, но Джесси расценивает это, как переливание из пустого в порожнее. Объяснять ему ничего не хочется, поэтому он просто подтверждает с очень серьёзным выражением лица: — Болван. И умолкает. Тишину между ними нарушает шум проехавшего мимо грузовика. Маккри кажется, что его сердце сейчас остановится, потому как выбраться из пучины кофейных глаз всё сложнее. Пока Ханзо внезапно не отводит взгляд. — Я бы рассказал тебе всё. Может быть, ты бы меня… — Нет, я тебя никогда не пойму. Может быть, ты просто заткнёшься? Поддаваясь порыву, Джесси прижимается своими губами к его губам и, пользуясь замешательством, не отстраняется. Ему нравится это. Растворяться в поцелуе, который напоминает ему глоток бренди. Нравится рисковать, потому что это его природа, и нравится поддаваться мимолётным желаниям, потому что они делают жизнь интереснее. А Ханзо не знает, как ему поступить. Не найдя себе места, он ощущает внутри себя пустоту. Но не хочет отстраняться, потому что ему нравится это. Нравится быть болваном. Впервые в жизни. — Знаешь… — выдыхает Джесси, прерывая поцелуй и улыбаясь. — Едва я увидел твоё имя, я сразу понял, что это будет интересно. — Моё имя на твоей пуле? — отвечает Шимада с ошеломлённым, вымученным смешком. — Я тогда образно сказал. Имя в контракте. Маккри проводит пальцами по седому виску Ханзо, чем вызывает у того нервный смех. Он изучает взглядом морщинки вокруг его глаз, что выдают возраст, замешательство и внутреннюю борьбу, которая сейчас близится к завершению. Её исход решит, что им делать дальше. А пока… — Может, поговорим о сексе с азиатами? — дёргает бровью Маккри. — Да пошёл ты… — сквозь смех отвечает Ханзо и, спрыгнув с капота, идёт в сторону пассажирского сидения. — Лучше давай доедем до города. Здесь действительно становится прохладно. Вот как.