Посмотри, как стемнело — это время мечтать о красоте. Отпечатки прикосновений останутся здесь. Всё, что было с нами — останется в темноте. Я не вижу тебя, но я знаю, что ты где-то есть. Все мои слова сделаны в темноте.
Смысловые Галлюцинации — В темноте, 2011.
Видеть темноту — привычно настолько, что страх перед ней считается рудиментарным пережитком детства, а боязнь позже — трусостью, и никто не хочет признаться, что, будучи взрослым человеком, видит во тьме не неподвластных детскому воображению монстров, а своё собственное неизбежное будущее. Достигнув цели, темнота обволакивает мысли, заставляет осколки прошлого метаться на задворках сознания, выстраиваясь в бессменную череду ужасающих кат-сцен, а чаще — в притягательные линии желанных событий. Лишь до тех пор, пока их отголоски не приходят за тобой в настоящем, так бесцеремонно и своевольно стучась в безмятежный стеклянный купол, словно проводят пальцами по крышке гроба. И ничто не сравнится с этим необъятным разочарованием, бьющим колом прямиком в грудь, когда темнота отступает. Всё в голове перемешивается, когда видишь над собой два солнца. — Тут ещё один труп, давайте носилки. — Да он дышит, ты что не видишь? От нежащих небо лучей щиплет глаза, и капли, обрамив нижние веки, кажется, делали только больнее, скатываясь по обожжённой коже, обводя каждую ложбину, каждую новую отметину, до которой позволяла дотянуться гравитация. Джон даже не помнит, когда плакал последний раз. Точнее врёт себе, что не помнит. Боль от прошлого, прокатившегося по нему предсмертным катком: каждой секундой безграничного детского отчаянья, которое заставляло плакать его — брошенного в переулках на произвол судьбы, каждым мучительным, казалось, последним вдохом — она ощущалась особенно сильно, расползалась под кожей сотнями маленьких колющих крупиц, доставая почти везде, кроме конечностей, плотно прижатых камнями. Капитан знает — жизнь со временем всё чаще подбивает комок к горлу, и вариации его были весьма разнообразными: и тошнотворный, от леденящих душу любого живого существа картин, и сотканным из сотен ниток его собственного бытия, которое в тот момент было на грани, максимальном пределе, что может выдержать человек. Но он особенный. Он герой, незыблемая легенда. Сейчас это казалось одной брошенной невзначай шуткой в каком-нибудь протухшем насквозь баре, и рассказчик может быть даже получил бы за неё бесплатную выпивку. Тяжесть обломков исчезает, наливая пригвождённое тело новыми ощущениями — нескончаемой болевой дрожью и чувством полёта, когда его куда-то переносят. Шепард хватает ртом воздух, разлепляя пересохшие губы в попытке задать вопрос, вставший в горле: «Я не смог?» Пейзаж меняется так быстро, пока капитан моргает, что тьма, настилающая глаза в перерывах, кажется вечностью. И она заведомо лучше всего того, что может предстать перед глазами.***
Квадрат окна расплывается, дёргается от малейшего изменения положения зрачка до того момента, пока взгляд Шепарда медленно не опускается вниз, ошпариваясь о кипельно-белое покрывало и чью-то руку, держащую его ладонь. Он морщится, будто ему физически больно, хотя и не ощущает прикосновения. Будто только физически. — Джон?.. Несколько секунд, чтобы потерянность сменилась ассоциацией со своим именем и ещё пара — отождествлением знакомого голоса с прошлым: томные вдохи между словами, этот бархатистый тембр, щепетильная взволнованность и безмерная забота в нём — мозг смаковал буквально каждое звуковое воспоминание. Старый добрый Кайден. Резкий хлопок выводит из минутного равновесия, дребезжание стёкол отдаётся разрядом в теле, запуская защитный механизм. «Беги», — коротко проносится в голове, Шепард вздрагивает, пытается приподняться и стонет от настигнувшей его жгучей боли под рёбрами. — Они?.. — он говорит на выдохе, трубка в глотке придавливает язык и капитана совсем не заботит, что Кайден его скорее всего не поймёт. — Тише-тише, это всего лишь дверь. Мы в музее, знаешь, я сам удивился, увидев здесь такие… Прости, я не знаю зачем это говорю, чёрт, просто ты жив и я… — Он очнулся? Взгляд Джона метается по комнате, смешивая ядовито-белый, голубой и синий. Ни взволнованный голос, ни цвет формы Аленко не изменились, Шепард узнаёт его даже в приступе судорог, пока хрипы от выходящей изо рта пены не сливаются в один такт с сердцебиением и не убаюкивают капитана. «Не добрался, не сделал, не смог». Тело предало его дважды: первый раз — при гибели на старой «Нормандии», второй раз — сейчас, и это почти не важно. Разум же предал его впервые, и самым гнуснейшим из возможных способов — вздорная игра на слабостях: месиво из людских трупов, истекающий кровью Андерсон, убийство Призрака, неспособность доползти до панели, катализатор в воплощении мальчика, выход в космос — абсурдность всего начала доходить до Джона только сейчас, и это лишь мелочи в сравнении с тем, что мозг, предоставляя варианты решений, убедил Шепарда в собственной беспредельной важности.***
Он не знает, сколько проспал, но пробуждение ощущает сразу — влитые через катетер обезболивающие, кажется, совсем не действуют. Сумбур в голове мгновенно утихает, опускаясь камнем где-то внутри. Средств от душевной боли, похоже, тоже не нашлось. В палате стоял полумрак. — Кайден, где… Шепард с трудом собирает сиплые звуки в слова, но сразу оставляет эту затею — майор спит, лёжа в ногах, слишком крепко. Голова почти не кружится и капитан может обводить взглядом его лицо, плечи, нелепо свисающие с койки ноги и, кажется, люди правильно говорят, что нет такого места, где бы солдат не смог поспать. Но лишь до тех пор пока новая судорога не колышет кровать. В этот раз только лодыжка. — Вот чёрт, — Кайден касается её горячими руками, — сейчас должно пройти. Он никогда не обманывает. — Надеюсь, я тебе не мешал, — Аленко мельтешит и натянуто улыбается, — знаешь, у них тут такая напряжёнка даже со стульями. — Я не смог, — Джон звучит отчаянно и будто задыхается на пару секунд, напряжённо сглатывая слюну. — Я… — Всё в порядке, Шепард, Господи, — Кайден неохотно перебивает его, продолжая массировать ногу, — Андерсон открыл Цитадель, Горн выпустил энергию, жнецы уничтожены. Правда выброс немного повредил ретрансляторы и синтетиков, тебе вот тоже досталось, но всё поправимо. Ты объединил силы галактики, ты всё сделал, что нужно. Всё закончено, мы победили. Забудь. Тебе осталось только поправиться. — У меня был… — капитан не может избавиться от монотонности в голосе, хочет сказать больше, но в глазах мутнеет. — Был припадок? — Да, — Кайден пододвигается ближе к нему, но отводит взгляд, — имплантанты немного повредились, но это, как я говорил, поправимо, всё будет хорошо. — Ты так неумело врёшь, что мне хочется отвесить тебе подзатыльник, но я почти не чувствую рук, — из груди вырывается полусмешок-полухрип, но Шепард договаривает фразу и более строже добавляет: — смотри мне в глаза, майор Аленко, и говори всё как есть. — Ладно, конечно, прости. Было четыре приступа, первый спровоцировал страх из-за резкого звука, остальные не ясно. Мы, как видишь занавесили окна, чтобы избавиться от яркого света, — Кайден запинается, кивнув на тёмно-синие шторы. — Техника работает через раз, мы в дурацком музее-медпункте, потому что никто не знает, можно ли тебя транспортировать и я так понял, что в медицинском учились не люди, а их девайсы и Экстранет, которые сейчас ничерта не работают. — Интересно, — Джон поводит головой в сторону, переваривая информацию. Сам же просил всё-таки. — Я помню только первый приступ: твой голос, форму и голубой цвет… какая-то Азари? — Да, Лиара. — Мне виделось, что я опять попал на Цитадель, — Шепард рвано выдыхает, собирая мысли в кучу. — Там были трупы, я общался с Андерсоном через стены, хотя на мне была лишь простая одежда и пистолет, там был Призрак… Чёрт, почему я так верил, что это происходит на самом деле. — Тебе нельзя так часто дышать. — Аленко внимательно слушает и задаёт вопрос лишь когда капитан растерянно замолкает и резко дёргает рукой. — Было что-то ещё? Майор на всякий случай берёт его за руку и незаметно нащупав сердцебиение, сразу же зовёт врача. — Да, там было, — Джон слышит, как в висках бьётся пульс, и чувствует колющую ледяную волну ужаса, от которой спирает дыхание, — Горн не включился, какая-то плита перенесла меня на внешнюю сторону Цитадели, там был Катализатор — дух в форме мальчика — он снится мне уже несколько месяцев — и выбор, выбор, выбор… я везде умираю, Кайден, я в любом случае… — …выживаешь. Шепарда скручивает в припадке, до ушных перепонок доносятся нотки любимого голоса, пока громогласные железные звуки не раздирают пространство на части. «Управлениесинтез
уничтожение»