Он поудобнее устраивается на стуле и закуривает вторую сигарету за час, наблюдая, как дымный хвост поднимается к потолку. Затягивается одним медленным, болезненно глубоким вдохом — и это почти приятно. С лёгким жжением дым вытекает изо рта, и в горле полузабыто саднит.
Он чувствует чужой взгляд, но до первой реплики пройдёт долгая напряжённая минута. Между ними всегда начинается именно так; у них мало тем для разговоров. И нет нужды.
Когда он открыл дверь тому, кого долго не видел — как будто вспомнил давний сон, — то первым, что он услышал, было грубое и привычно язвительное:
— Хорошо выглядишь для трупа.
— Кто бы говорил, — он ухмыльнулся в ответ, потому что с юмором проще. Сбить беспокойство, унять налёт тревоги, затаившейся в груди.
Раздался тихий смешок, понимающий и весёлый. Самое доброе, чего можно дождаться от Дакена.
— Я уже и не думал, что ты ответишь на мой звонок.
Дакен пожал плечами и криво улыбнулся — неожиданно мрачно. Только он так улыбался.
— А разве я мог не ответить?
— На третий-то раз, действительно, — это прозвучало иронично.
— На пятый. Ты немного обсчитался.
«На парочку». Он должен был сказать «на парочку». Вот чего не хватило для полного возврата к прошлому, но слова испарились, не успев слететь с языка.
И вот к чему всё привело — они погружаются в привычную тишину. Джонни устраивается на стуле в дальнем углу, а Дакен так растягивается на диване, будто тот принадлежит ему. Он расслабленно держит в руке полупустую банку пива и внимательно наблюдает за дымным хвостом. У него тёмные блестящие глаза, и взглядом он как будто напряжённо пытается что-то сказать. Но Джонни всегда хреново понимал, что ему вечно пытался сказать Дакен.
Дакен так ничего и не говорит вслух: только смотрит… и смотрит. Его губы лениво изгибаются — он улыбается сам себе. Неторопливо прикрывает глаза и садится ровнее. Подаётся вперёд, смотрит прямо на Джонни и наводит на него руку; вытянутые два пальца и отведённый, как курок, большой.
— Поцелуй меня, — говорит он.
— Что?..
— Ты думаешь об этом. И хочешь.
— Ни о чём я не думаю, — и он не врёт. Ну, может, почти.
— Не строй из себя недотрогу.
— И не собирался.
За неимением слов Дакен пожимает плечами, опускает руку и делает последний глоток из банки, опрокидывая её вертикально, чтобы точно не упустить ни капли.
Джонни в очередной раз затягивается сигаретой. Громче, чем до этого, — выходит то ли усталый, то ли досадливый вздох. Только непонятно, почему. В последнее время всё непонятно.
— Когда ты начал? — спрашивает Дакен. Голос у него грубый и требовательный. Не отмахнёшься.
— Начал что? — хотя он и так знает.
— Ты знаешь, — подтверждает Дакен и берёт паузу, прежде чем продолжить: — Переходить на тёмную сторону.
— Не суди.
— Не сужу, — он театрально пожимает плечами и разводит руками. — Сам знаешь, в каком дерьме я варюсь.
— К несчастью, — и всё же Джонни скупо улыбается в ответ.
— Меня грохнут первым, — Дакен встаёт, легонько покачнувшись. — Хочешь? — он приподнимает пустую банку.
— Не-а, с меня хватит.
Дакен уходит на кухню, но про свой вопрос не забывает, и его голос тянет к Джонни свои призрачные руки.
— Так когда ты начал?
— Сам не знаю, — всё он знает. — Где-то так… недавно. Примерно.
— Очень точно, — это сарказм, и, стукнув дверью холодильника, Дакен непринуждённо и вальяжно возвращается в комнату, как будто никогда и не уходил.
— Ну, — секундное колебание, но, как обычно, ни следа той неловкости, которую он, казалось бы, должен испытывать, — мне уже не впервой, сам знаешь.
— Точняк, — и Дакен останавливается совсем рядом, нависает. Джонни снова суёт сигарету в рот.
— Опять накатило, может… пару недель назад. Не помню.
Дакен предлагает ему глоток, и Джонни нерешительно соглашается. Обхватив рукой ледяную банку, он случайно касается пальцев Дакена и чувствует, какие они тёплые. Отпивает, морщится — холодно! — и протягивает обратно, и Дакен в свою очередь делает глоток.
— Я просто понял, что это моё.
— Неудивительно, после смерти-то.
— Ха-ха.
— Успеваешь соскучиться по определённым вещам.
— Особенно по привычным, — соглашается Джонни.
— Конечно, — Дакен по-прежнему нависает; Джонни смотрит на него снизу вверх. Что-то сжимается внутри, медленно скручивается, и он не понимает, что это значит.
— И вот ты снова так делаешь, — шепчет Дакен низким голосом.
Моргнув, Джонни неторопливо обхватывает сигарету губами и убирает руку.
Дакен выхватывает окурок у него изо рта своими ловкими пальцами, и Джонни пытается возмутиться — но только закатывает глаза, когда Дакен затягивается. Затягивается долго-долго, и Джонни заранее знает, что после этого будет.
То ли в шутку, то ли нет Дакен выдыхает дым ему в лицо, и Джонни пристально смотрит в ответ, пока в воцарившейся неуютной тишине не развеивается последняя струйка.
Дакен подносит сигарету обратно к его рту, и Джонни почему-то неловко снова сжимать её губами.
— Если хочешь чего-то — просто действуй, — говорит Дакен.
Джонни морщится, желая отстраниться. С каким-то ожесточением затягивается, отводит сигарету в сторону и, закашлявшись, начинает:
— Ты хренов…
— Тс-с, — тем не менее, в этом звуке слышится неподдельное любопытство. Дакен смотрит сверху вниз с поразительным вниманием, ожидая, пока Джонни соберётся с мыслями.
— Хватит говорить мне, что делать!
— Вот как, — похоже, Дакен разочарован ответом. Наконец он вспоминает про своё пиво и медленно отпивает из банки, словно успокаивая сам себя.
— Думаешь, блядь, что всё знаешь!
— Какой же ты ещё ребёнок.
— Заткнись.
Дакен пьёт, Джонни курит, а тишина заходит на новый нелепый круг. Места вроде бы нет, но Дакен внезапно оказывается на коленях Джонни.
Он сидит, широко расставив ноги, и Джонни смотрит на него, зло усмехаясь, а потом закатывает глаза. Дакен по-прежнему смотрит сверху вниз, как на самое очаровательное, самое наивное, самое невинное существо на земле, — и почему-то выглядит очень довольным.
— Ты тяжёлый, — говорит Джонни.
— Зачем ты мне позвонил?
— В смысле?
— Зачем ты мне позвонил? — и он наваливается на Джонни так, как будто его и вовсе здесь нет, наклоняется вместе с ним, чтобы дотянуться рукой до пола и поставить банку. Потом поднимается и ждёт ответа — вот только прижимается гораздо ближе, чем должен.
— Сам не знаю.
— Да ну, — в голосе слышится ворчание.
— Ты охрененно тяжёлый, — Джонни переводит взгляд на ноги Дакена.
— Соскучился по мне?
— Фу, — но он почти не скрывает ухмылки. — Не будь так самоуверен.
— Хорошо.
Руки. Руки опускаются на поясницу, и Джонни понимает, к чему всё идёт.
— Убери сигарету, — требует Дакен.
— Ещё несколько затяжек, — Джонни вынимает её изо рта — ненадолго, чтобы показать, сколько осталось. Чужие руки обхватывают сильнее, и чувствуется, как ползёт вверх край футболки.
— Сними.
— Хватит говорить мне, что делать, — требует Джонни. — Меня это не привлекает.
— Хочу трахнуть тебя.
— Вау, — и всё же он смеётся, показывая нервное возбуждение. — Спасибо за честность.
— Ты там закончил?
— Заткнись.
Дакен неторопливо постукивает пальцами по его пояснице, показывая своё нетерпение, а Джонни затягивается и выдыхает дым в лицо Дакену, желая этим драматическим жестом доказать свою правоту. Он сам не знает, в чём. Да и плевать.
Он выдыхает, а Дакен целует его; облизывает губы, потом прижимается своим ртом к его — и это как-то болезненно грубо и немного неловко. Джонни инстинктивно раскрывается навстречу, а Дакен не из тех, кого надо просить дважды.
Дакен наконец-то слезает с его коленей, но кладёт ладонь на его щёку и не даёт отстраниться ни на секунду. Удерживает его голову, притягивая к себе, и агрессивно трахает его рот языком.
Джонни успел забыть, как это было, и куда надёжнее, чем всё остальное. Как будто сам похоронил нужные воспоминания.
Поцелуи с ним всегда казались полной непристойностью. Словно Джонни пересекал собой же установленную черту. Черту, которую должен был уважать как хороший мальчик.
Впрочем, он никогда не был таким уж паинькой. Не слишком получалось.
Дакен тушит сигарету пальцами, и Джонни чуть не задыхается — так трудно дышать; когда поцелуй наконец прекращается, Джонни ловит ртом воздух, прижимаясь щекой к Дакену. Тот кусает его подбородок, потом губы — и этого мало, всегда было мало, и особенно мало сейчас.
***
Дакен кусает губы Джонни — он успел забыть, какие они мягкие, но зато никогда не забывал запах его кожи и сердитые стоны. Как Джонни хмурится, когда возбуждён, но слишком скован, чтобы потребовать того, чего хочется.
Как Джонни смотрит на него, когда они касаются друг друга. Когда они прекращают заниматься всякой хернёй.
Так много разговоров — и так мало существенного. Так мало смысла.
Нет чтобы сказать: «Я позвонил тебе потому, что соскучился», — или сквозь тихие стоны и учащённое дыхание: «Я испугался, когда подумал, что навсегда потерял тебя».
Почему-то нельзя просто прийти и сказать это.
Дакен запускает руки под футболку Джонни, выписывает неторопливые круги по его коже, водит ногтями вверх-вниз по спине. «Моё». Кусает за шею, так сильно, чтобы остался синяк. «Моё».
Он никогда никого не хотел сделать своим, не желал получить кого-то — пока не встретил Джонни.
Хорошего мальчика Джонни, городского героя Джонни. Джонни-улыбаемся-и-машем.
Джонни, который всю ночь, до самого рассвета, курил с ним и пил пиво. Джонни, чьим величайшим страхом было открыться миру. Джонни со всеми его фобиями и волнениями, спрятанными глубоко-глубоко, потому что под ними скрывались глухой гнев и обиды, его самого пугавшие до чёртиков. Джонни, который так боялся быть настоящим, так боялся быть просто человеком со всеми человеческими недостатками.
Дакен никого не хотел так уничтожить, как Джонни. Трахнуть и уничтожить. Сломать и увидеть, как он восстаёт из собственного праха.
***
Ночь одевается в звёзды, а Дакен раздевает Джонни, вещь за вещью, и это кажется куда привычнее, чем должно. Они не должны были заниматься этим. Хотя бы не так часто. Не каждый раз…
Поцелуи спускаются по шее Джонни, и он расстёгивает свой ремень. Как же давно они этого не делали. И Джонни не чувствовал, что ему чего-то не хватает; всё успокоилось и выровнялось.
Хотя, наверное, лучше не стало, учитывая, где и с кем он сейчас. Только-только выбравшись из ада, он первым делом набрал этот номер.
Однажды Дакен сказал ему:
— Ты влип, малыш.
И Джонни ответил:
— Пожалуй.
Ответил, а потом они целовались, и обжимались, и трахались от заката и до самого рассвета. Дакен тогда пообещал Джонни, что никому и никогда об этом не расскажет, и держит слово. До сих пор.
Уже и не вспомнить, сколько раз Джонни отдавался Дакену, — но этот секрет так и остался секретом. И Джонни унесёт его с собой в могилу. Как и многие другие.
— Как ты и сказал, — Дакен тогда легко ухмыльнулся, — этого никогда не было.
А Джонни подтвердил:
— И нет.
Дакен входит в него, и Джонни уверен только в одном: в комнате почему-то темнеет, и тени начинают шептать. Что он этого хочет, что ему это нужно. Нужно, потому что слишком долго его не было; и поэтому он никогда больше не должен уходить: «Не покидай меня, Джонни».
Вот только Дакен молчит.
О да.
Дым выветривается, но пепел на кофейном столике остаётся тлеть.
