Твой ремень, Криденс

На все брюки у Криденса один-единственный ремень. Грубый, тонкий, но тяжелый, из неровных полосок кожи, с железной застежкой и огромным количеством самодельных дырок. Каждая новая означает, что Криденс становится все худее, так как еды хватает лишь матери и самым младшим. Каждую новую Криденс делает втайне от матери, потому что ей не нравится, когда он портит вещи. Каждая новая - гвоздь в крышку его гроба, которую мать заколачивает сильнее... С каждым. Новым. Ударом. - Снимай ремень, Криденс, - говорит она перед тем, как на руках у юноши появятся новые кровавые отметины. Кожа вспыхнет под кожей, тяжелые швы разорвут плоть, и в своей комнате Криденс еще долго будет разглядывать следы материнской любви. "Снимай ремень", - звучит как приказ, которого невозможно ослушаться, и Криденс знает, всю жизнь знает - дальше будет только боль. Он привык с детства, что за ним не следует ничего, кроме боли. Вся жизнь Криденса - боль. И ненависть. К тем, кто не такой, как он. Не потому что Криденс их боится. Просто если он посмеет не ненавидеть или сомневаться в том, стоит ли их ненавидеть, или вовсе сомневаться в существовании тех, кого стоит ненавидеть - мать прикажет вновь снять ремень. Кожа скользит из петлиц - и в голове Криденса нет уже ничего кроме боли и ненависти. Именно поэтому, когда тот чудесный, невероятный, потрясающий, волшебный человек, явившийся к нему из тени, говорит Криденсу: - Снимай ремень. Юноша вздрагивает и вжимается спиной в стену. Раньше человек никогда не делал ему больно. Он говорил, что пришел, чтобы помочь. Он был очень осторожным, даже... нежным, а ведь раньше Криденсу казалось, что он забыл значение этого слова. Но человек из тени был заботлив, кормил Криденса, говорил, что тот нужен, что он важен, что у него в этом мире есть предназначение, что он родился не только для того, чтобы раздавать листовки. Постелив на грязную сырую землю свой дорогой плащ, человек обнимал его в темном углу подворотни, утешая в те моменты, когда Криденс больше не мог сдерживаться от рыданий. Он позволял юноше цепляться за вязаный красивый шарф грязными пальцами, прижиматься влажным лицом к бледной шее, пахнущей одеколоном, и жаловаться на судьбу, на мать, на несправедливость. Он показал Криденсу чудо, заставив у него на глазах танцевать мусорный бак, к которому мать иногда отправляла средних искать еду. Человек гладил его по лицу, спине, волосам, говорил, что Криденс красивый, умный, замечательный мальчик. Что он не такой, как все. Рожденный от не таких, как все. Человек говорил, что в Криденсе дремлет невероятная сила, которую нужно лишь раскрыть, и мальчик верил ему. Он и сам всегда понимал, что с ним что-то не то, что он не может ненавидеть тех, к кому сам принадлежит, но приходилось притворяться для матери, сестер и остальных. А человек не хотел, чтобы Криденс притворялся. Только с ним Криденс мог быть по-настоящему собой. Именно поэтому приказ, отданный знакомым, властным тоном, заставил юношу содрогнуться, отступить к стене, вжаться в холодный камень спиной и взглянуть на человека глазами побитой дворняги. - Я же ничего не сделал, - тихий отчаянный шепот не пронимает человека, он продолжает смотреть на Криденса со странным, чуть отстраненным выражением на лице, и юноша, обреченно вздохнув, тянется к железному креплению. Пальцы мелко дрожат и не слушаются, ладони все еще кровоточат после сегодняшней беседы с матерью, но ослушаться гораздо страшнее. В голове предстают страшные картины того, что этот невероятный волшебник может сделать с Криденсом одним движением руки, и страх совсем не помогает сосредоточиться. Пальцы соскальзывают с ремня. Криденсу хочется плакать, и он почти не замечает, как близко подошел человек. Мистер Грейвс. - Что с тобой? - его заботливые, нежные, чистые, чуткие руки приподнимают лицо Криденса за подбородок и не позволяют отвернуться. Юноша прячет глаза. Он не хочет показывать страх, но это чувство сильнее его и наполняет разум, сердце, взгляд. Еще никогда и никого юноша не боялся так сильно. Мать была жестокой женщиной, но от мистера Грейвса исходила какая-то особая темная сила. Магическая сила. Он будто может свернуть шею собеседника одним пальцем. Может же? - Криденс? Руки все еще судорожно пытаются справиться с ремнем, и их накрывает чужая рука, сжимая трясущиеся пальцы. Мистер Грейвс будто пытается...успокоить? Мать никогда так не делала перед наказанием. - Что случилось? Я как-то обидел тебя? "Еще нет", - чуть не сорвалось с языка Криденса, но человек все равно прочел это в его глазах. Или с помощью магии? - Что я сделал, мой мальчик? Я... - его взгляд скользнул с лица юноши вниз, к их рукам, так и застывшим на пряжке ремня, - Ох. Ты думал, я хочу наказать тебя? Как твоя мать? "Да". - Н-нет, мистер Грейвс... - Все хорошо, дорогой. Ты вовсе не заслужил, чтобы тебя наказывали, - свободная рука, та, что не сжимала пальцы Криденса, легко погладила его по щеке, убрав с лица темные пряди, - Ты все делаешь хорошо. Отлично делаешь. Скоро мы найдем дитя, а ты станешь великим магом. Ты ведь хочешь этого? - Д-да, мистер Грейвс... - Вот и здорово, - мужчина улыбнулся, едва заметно, но ласково, и от этой улыбки у Криденса потеплело на сердце. Он даже перестал дрожать, и это, кажется, обрадовало мистера Грейвса еще больше. Он продолжил: - Мне понадобился твой ремень не для того, чтобы наказывать тебя, милый Криденс. Просто он мешает мне. - ...мистер Грейвс? - Ты хороший мальчик. Умный, послушный, преданный, - перечисляя его качества, от которых Криденс мгновенно засмущался и попытался спрятать взгляд, человек начал незаметно отодвигать его пальцы от ремня. Очень незаметно, настолько, что Криденс осознал происходящее лишь когда оказался еще сильнее вжат в стену телом напротив, а чужие руки сжимали его ремень. Который послушно щелкнул застежкой и соскользнул вниз кожаной змеей куда-то в грязь подворотни. Разум Криденса оценил такое освобождение от вечного предмета пыток новым приступом паники, захлестнувшей его у самого горла, но мистер Грейвс вовремя предотвратил ее, подняв освободившиеся руки к шее Криденса, сжав ее, мягко, нежно поглаживая содрогающийся кадык. Заботливо, как и все, что человек всегда делал с ним. Паника словно прошла сквозь кожу и оказалась в чутких руках волшебника, которую он растворил мягким щелчком пальцев. - Ты заслужил хорошего отношения к себе, милый Криденс. И награды. Что-нибудь, что ты точно запомнишь. Я долго думал над этим, и так как ты очень симпатичный мальчик... Криденс понял, что происходит что-то не то, только когда руки мистера Грейвса скользнули под его рубашку, такую холодную в этот пронзительно ветреный Нью-Йоркский вечер. Но это "не то" шло откуда-то издалека, из глубин сознания, кричащего о том, что нужно спасаться, что человек перед ним опаснее всех, кого Криденс когда-либо встречал в жизни. Опаснее даже матери в гневе и тех людей, что часто бросались в них камнями, не веря в слово истины. Мистер Грейвс опасен. Он не должен делать с Криденсом то, что делает, потому что в приличном обществе это назвали бы неправильным. Криденс все это понимает. Криденс ближе льнет к чужому телу, когда теплые руки оглаживают его позвоночник, лопатки, задирают рубашку очень по-хозяйски, словно Криденс уже принадлежит человеку напротив. Словно? Он и так принадлежит мистеру Грейвсу, весь, с потрохами, от нелепой прически до зарождающихся крупиц магии, которые мистер Грейвс сумел разглядеть в нем. Он называл Криденса особенным, но Криденс не был бы особенным без него. Он был благодарен мистеру Грейвсу за все, что тот делал для него. Он принадлежал мистеру Грейвсу. Поэтому, когда мужчина прижался к его шее под ухом губами, мягко проведя ими до ключицы, оставив на коже влажную дорожку, и все существо юноши завопило о неправильности происходящего, Криденс просто велел ему замолчать. Прикосновения мистера Грейвса были приятными...самыми приятными в его жизни, на самом деле, и в этом не могло быть ничего неправильного. Разве что то, что мистер Грейвс снова делает для него все, а бесполезный Криденс ничего не может. - Тихо, тихо, - человек поймал юношу за запястья, когда тот попытался залезть к нему под плащ. Глупый Криденс. Мистер Грейвс отошел от него на шаг и заглянул в глаза, - Тихо, мальчик. Стой смирно, ничего не бойся и будь послушным. Еще один приказ, которого Криденс не мог ослушаться. Мать часто говорила ему быть сильным, храбрым, не реветь, молчать, стоять смирно, ничего не бояться и быть послушным. А потом, за этим приказом всегда наступал черед боли, поэтому Криденс по привычке вытянулся, как струна, и зажмурился, вцепившись короткими ломанными ногтями во влажный кирпич за спиной. Мистер Грейвс сказал, что не будет его наказывать, но и у мистера Грейвса терпение не бесконечно. Криденс не мог себе признаться, что готов стерпеть любое наказание, лишь бы мистер Грейвс снова прикоснулся к нему. Мягкий смех едва не заставил юношу открыть глаза, но он сдержался, даже зажмурился сильнее. Мистер Грейвс никогда еще не смеялся при нем, и это мог быть плохой знак. Или хороший? Хоро... - Мистер Грейвс! - с губ юноши сорвался совершенно неприличный стон, когда его бедра обхватили две руки и сжали, притягивая, сокращая и без того крошечное расстояние между их телами до минимума. Шорох ткани, такой громкий даже среди шумов никогда не засыпающего Нью-Йорка, рука, скользящая по бедру, поясу, голому животу и вниз... - Мистер Грейвс! Свободная рука зажимает ему рот, ловя ладонью новый стон, а другая приспускает брюки, пальцами проникая под них. Будь у Криденса ремень, мистер Грейвс не смог бы сделать этого, но кожаный враг лежит где-то в ногах, и мистер Грейвс касается тела Криденса, и юноша хочет спросить, что с ним делают, но может только стонать в чужую ладонь, потому что делают с ним что-то приятное. Приятное до боли в нижней части живота, до сладострастного напряжения, к которому раньше Криденс относился, как к чему-то неизбежному и требующему лишь минутного внимания по утрам, втайне от матери и сестер. Но мистер Грейвс делал все не так, как Криденс. Его рука двигалась совсем по-другому, не короткими, рваными, торопливыми движениями с бесконечной оглядкой через плечо, а настойчиво, размеренно и со знанием дела. Криденс хотел бы вцепиться в плечи мистера Грейвса, податься навстречу его рукам, стереть с этого внешне холодного лица тени вечернего переулка, но волшебник совсем недавно приказал ему стоять смирно, и Криденс не мог ослушаться его прямого приказа. Он просто жмурился, откидывал голову назад так, что затылок ударялся о кирпичную кладку, стонал в ладонь и мечтал, чтобы это продолжалось вечность, вечность, вечность... Криденс мог бы вечность вот так стонать в переулке между двумя улицами, чувствуя, что тело мистера Грейвса тоже реагирует на его стоны. Криденс нужен. И в каждом его стоне - преданность и покорность. А в каждом движении мистера Грейвса - поощрение и награда. В каждом из них - нужда, потребность в друг друге. Мистеру Грейвсу Криденс нужен, чтобы найти дитя. Криденсу нужен мистер Грейвс, чтобы почувствовать себя живым. Дышать. В каждом его вдохе - искры новой жизни, капли зарождающейся магии, постепенно превращающиеся в бурлящий поток энергии, которую Криденс уже не может контролировать. Он теперь вообще ничего не контролировал. То, что было внутри, было сильнее его. Тело Криденса излилось на руку и плащ мистера Грейвса, и тому осталось лишь придержать ослабшего юношу за плечи, плотнее прижать его к стене, чтоб не упал. Криденс, мелко, рвано дыша, уткнулся лбом в грудь мужчины, нарушив его прямой приказ, но тот, кажется, уже не был против. Взмахом палочки он очистил плащ от спермы, а второй рукой похлопал Криденса по спине, будто подбадривая его. Подбадривая? Еще никогда в жизни Криденс не чувствовал такой силы! Она пробудилась в юноше и теперь наполняла его до краев, рвалась наружу, как поток через плотину, и хоть тело казалось ослабшим, внутри Криденса бушевал настоящий пожар. И дело было не только в том, что он несколько мгновений назад впервые в жизни испытал оргазм от чужих рук. Нечто большее пробудил мистер Грейвс своим неосторожным поощрением. - Криденс, ты в порядке? - спросил волшебник, когда звуки, издаваемые юношей, изменились, стали ровнее и...агрессивнее, - Мой мальчик, я не... Ау! Мерлинова борода, Криденс! Больно же! Он оттолкнул бы юношу, который мгновение назад вцепился зубами в его ухо, но отталкивать было некуда. За спиной - только стена, и Криденс ухмыляется и тянется к волшебнику. Его лицо бело. Его очертания размыты. Его глаза - чистейший обсидиан. Криденс дышит, и с каждым выдохом из его рта вырываются черные сгустки пара. Переулок постепенно покрывается изморозью. Дементор? Но дементоры являются сами, им не нужны чужие тела, тем более тело... Грейвс успел среагировать до того, как Криденс атаковал, и мгновенно выставил магический щит, разделивший переулок пополам, но Криденса это не остановило. Он положил две руки на барьер, и тот исчез с легким хлопком. То же самое он проделал с магическими веревками, обвившими его запястья по приказу Грейвса. Петрификус Тоталус вообще не дал никакого эффекта, Криденс буквально отбросил заклинание рукой, продолжая медленно надвигаться на волшебника. Магия словно не действовала на юношу, в одно мгновение он получил к ней какой-то невероятный иммунитет, не снившийся прежде ни одному чародею. Сколько Грейвс повидал на своем веку - это было что-то новое. И очень опасное. - Послушный мальчик? - Криденс...существо в теле Криденса...обскур склонил голову на плечо, нервно улыбаясь, - Я ведь за этим вам нужен, мистер Грейвс? Для послушания? - Криденс, послушай... - Я только и делаю, что слушаю вас. Вы ведь так много мне обещаете, говорите со мной...тро... - юноша запнулся, и кажется, немного покраснел, значит, темная материя в нем еще не полностью захватила разум мальчишки. Хорошо. Это хорошо, - Трогаете меня. Все для того, чтобы я вас слушался? На последнем слове голос Криденса вильнул куда-то вверх, словно соскользнувшее с языка заклинание, и за его спиной в стене оплавилось несколько кирпичей. Хорошо, хорошо...точнее, совсем не хорошо, что обскур оказался в том, кто все время был так близко, а Грейвс это проглядел, но все же он был не из тех, кого можно так легко обескуражить. В одно мгновение чародей продумал десяток возможных развитий событий и их последствия, пытаясь из всех выбрать то, что включало в себя минимум жертв с обеих сторон. Нужно было обездвижить Криденса и заставить его слушать, но как, если никакие магические оковы на мальчишку не действуют? Рядом нет ни веревки, ни... - Акцио, ремень! Грейвс хлестнул им по воздуху до того, как Криденс бросился на него, и, увернувшись, сумел обхватить запястья мальчишки. Материал ремня обвил и крепко сцепил руки Криденса. Тот не удержался и пошатнулся, упав в руки мистера Грейвса, который утянул юношу вниз, вдавливая его в землю. - Отпустите меня! Вы мною только пользуетесь! Я вам не нужен на самом деле! - никто не пришел бы на его крики, да это было и не нужно. Грейвс чувствовал, что сейчас его могут порвать на кусочки одним движением пальца, как и ремень, стягивающий запястья обскура, но пока целы были и чародей, и аксессуар. Криденс даже с черными глазами, даже с темной сущностью внутри, оставался Криденсом. Он не мог испортить этот ремень, потому что другого у него не было, и он не мог навредить мистеру Грейвсу, потому что... Персиваль же не слепой. Не просто так он полез сегодня мальчишке в штаны. - Успокойся! Успокойся, Криденс! - прикрикнул на него Грейвс, обхватывая юношу руками, когда тот попытался лягнуть его в колено, - Ты не в себе! - Вы меня используете! Вы постоянно меня используете, а я вам верю! - Я не использую тебя, Криденс! - удерживать мальчишку, из которого наружу рвется темная магия, было не так-то просто, но Грейвс старался, всеми силами прижимая содрогающееся тело к себе, - Послушай меня, Криденс, просто послушай! - Я НЕ БУДУ ВАС СЛУШАТЬ! - ПОСЛУШАЙ! Сейчас они были мало похожи на культурных собеседников. Скорее на двух волков, рычащих, воющих, огрызающихся, защищающих свою территорию. И сражался Грейвс далеко не с Криденсом. - Я не использую тебя. Ты нужен мне, Криденс. Не только моему делу, хоть без тебя я все равно не справляюсь. Ты нужен мне, мальчик. - Нет! - Криденс дернулся, пытаясь сбросить ремень с запястий, но Грейвс остановил его, притягивая бьющегося в истерике мальчишку к себе, целуя бледный, покрытый испариной лоб. Он знал, что сказать, чтобы вызвать замешательство и заставить саму сущность Криденса бороться с тем, что завладело им изнутри. Нужно лишь сказать те слова, которые несчастный юноша втайне мечтал услышать с самой первой их встречи. - Криденс, я в тебя верю. - Нет! - переулок буквально ходил ходуном, камень осыпался мелкой крошкой, мальчишку трясло и разрывало изнутри, он пытался вырываться и одновременно льнул к Грейвсу, как побитая собачонка. И он умирал. Слишком рано. - Криденс, милый, ты можешь бороться. - Не могу! - Криденс, прошу тебя. Ты должен. Сейчас он сильнее тебя, тебе не под силу его удержать. Успокой его, иначе он тебя разорвет. Криденс. Пожалуйста, - мальчик тянется к его лицу, тычется влажными губами в шею, жмурится и впивается зубами в кожу, но Грейвс все терпит, только тихо шипит и продолжает гладить вздрагивающую спину, - Криденс, ради меня. Сделай это ради меня. - Я не могу, мистер Грейвс... - Можешь. Ты все можешь, мой мальчик. Я помогу. - Не-ет, - он уже не рычал. Всхлипывал. - Помогу. Тш-ш-ш. Вот так, - Грейвс направил все свои мысли на то, как успокоить обскура, и старался не думать, как ему быть дальше. Его рука лежала на темном затылке Криденса, не давая юноше отодвинуться, и тот постепенно успокаивался в чужих объятьях, все меньше делая резких движений и все тише всхлипывая. Под конец он просто перешел на беззвучные рыдания, и Грейвс понял, что обошлось. Было близко, но все-таки...обошлось. - Вот так, - повторил мужчина, с облегчением расслабляя руки, больше не удерживая, а просто обнимая Криденса за плечи. Мальчик съежился, заливая слезами грудь Грейвса, и что-то невнятно пробурчал, - Теперь все хорошо, Криденс. Я с тобой. - Обещаешь? - в море слез и соплей было трудно что-либо разобрать, но это слово прозвучало достаточно отчетливо. Грейвс усмехнулся, погладив юношу по голове. - Обещаю. - Я нужен, - всхлип, - тебе? - Очень нужен, Криденс. Клянусь, это правда, - слова...это лишь слова, - Но будет лучше, если ты забудешь все, что сейчас произошло. Он уже потянулся за палочкой, но его руку перехватили бледные трясущиеся пальцы. Криденс поднял заплаканное лицо и теперь смотрел на Грейвса. Черными, как смоль, глазами. - Я забуду, - волшебник не мог оторвать взгляда от лица того, кого совсем недавно считал сквибом, - У меня нет выбора. И ты забудешь тоже. - Я не... - Твое обещание. Ты не бросишь меня, мистер Грейвс. - Криденс... - Иначе, - юноша обхватил его лицо связанными руками, заглядывая в глаза своими, черными, страшными, бесконечно пустыми, - Я убью тебя. Ты понял? Ты все забудешь, потому что я не хочу, чтобы ты держал обещанье из страха, но ты сдержишь его, иначе я тебя убью. А теперь... - Что? - Снимай ремень. Грейвс, продолжая завороженно глядеть в глаза обскура, распутал кожаную змею, протянул юноше, и тот, поднявшись, вставил ее в брюки. Разумеется. Один ремень на все. Если он его потеряет, мать будет в ярости. - Руку. Криденс дернул волшебника наверх, поставил на ноги, стряхнул пыль с плаща. Все это он делал уверенно, без суеты и той болезненной скованности, что была присуща нормальному Криденсу, и это...пугало. Да, пугало Грейвса. Он чувствовал себя так, словно черная, блестящая, ядовитая змея обвила его ноги, сковав тело и не давая возможности пошевелиться. Опасная. Тугая. Напряженная. Настойчиво требующая ласки. - Криденс? - мужчина даже не сопротивлялся, когда его обвили две тонкие руки и чужие губы ткнулись куда-то в район подбородка, но ощущение было такое, будто к нему ластится не юноша, а змея, пробующая жертву на вкус, - Криденс, тебе нужно вернуться домой. Мать будет ругаться. - Вы поцелуете меня, мистер Грейвс? - Я... - насколько опасно отказывать такому существу? - Нет, Криденс. Тебе нужно идти. - Хорошо. Вы сделаете это потом. Да? - Ох...конечно, Криденс. Мальчик широко, криво улыбнулся, а Грейвс почувствовал холод, сковывающий его внутренности. - Сдержите обещание, пожалуйста. Не хочу вас убивать. У меня кроме вас никого нет. А еще вы мне нравитесь. Знаете? - ...Я знаю, Криденс. - Хорошо. А теперь, - чернота его глаз собирала в себе весь мир, и Грейвс провалился в нее с головой, хоть и знал, что там его ждет одно лишь забвение, - Забудь. Геллерт Гриндевальд мало о чем жалел в этой жизни. Ему всегда казалось, что душевные переживания - удел глупых, ленивых, никчемных людей. Но что-то, очень похожее на сожаление, кольнуло его сердце в тот момент, когда он, взбешенный, говорил Криденсу о том, что тот ничтожен. Глядя в потерянное лицо мальчишки, видя, как разбивается его сердце, чародею казалось, что он нарушает какое-то очень важное обещание. Но Гриндевальд редко держал свое слово. Ему наплевать на Криденса. Все, что он чувствует, называя мальчишку сквибом - биение собственного сердца. Каждый его удар - новое оскорбление, которое Криденс незаслуженно выслушивает от того, кто был для него дороже всех на свете. И это - их общий конец. - Криденс, остановись! - кричит Геллерт, когда черная лавина обрушивается на него раз за разом, но понимает уже, что слишком поздно. Сердце стучится о грудную клетку, как сумасшедшее, и Геллерт понимает - он сам забил гвозди в крышку их гроба. Но Геллерт выживет. Ляжет в него только Криденс. Вся его жизнь - боль. И ненависть. Он сам приближает свой конец, разрушая пространство вокруг себя и разрушаясь изнутри. Словно мать снова бьет его тем самым ремнем, оставляя кровавые рваные следы на сердце. Ремень со свистом рассекает воздух. Ремень - вся его жизнь. Геллерт видит: за его ударами Криденс не слышит даже собственного сердца. И ему осталось недолго. Криденс умирает. С каждым. Новым. Ударом.