***
Шандор переоделся в сухое, выжал волосы и заправился оставшимся во фляге виски. В его душе царил полнейший разброд: он злился и кипел из-за того, что Юнатан опять пытался сбежать, по порядку его полагалось как следует высечь, но, в то же время, его сердце сжималось от страха, что Юнатан мог утонуть и покинуть его навсегда, и Шандор хотел прижать его к груди, целовать и обнимать до хруста костей… Но ни того, ни другого он не сделал. Взамен этого капитан сходил на камбуз, подкрепился вяленым мясом, хлебом и сыром, отдал приказание коку приготовить бульон из оставшейся в живых последней курицы и нагреть камней. Он не желал, чтобы Юнатан заболел. Шандор также хотел допросить Марэ на предмет того, видел ли он что-нибудь ночью, но, проходя мимо своей каюты, остановился. За дверью его пленник ревел так, будто его приготовили в жертву кровавым богам и на рассвете вырежут сердце. Он постучался, но ему никто не ответил. Неужели парень так испугался, когда тонул? Не может же быть, чтобы он так ревел из-за того, что Шандор видел его обнажённым! Он был совершенен и ему нечего было стесняться. Но войти в каюту он не решился. Марэ смотрел на него честными круглыми глазами и мотал головой. Ничего не видел, ничего не слышал и вообще крепко спал. Однако у Шандора было какое-то смутное чувство, а он привык за годы пиратства ему доверять. Он приказал Марэ не покидать корабль и отстранил от ухода за пленником. Юнатан околдовал и его верного слугу? Но как? — Капитан, капитан! Ваш пленник затих, — прибежал с докладом юнга, — и кок сообщает, что крепкий бульон уже час как ждёт. — Славно! Отложим разговор о помощи в побеге на потом, — Шандор кинул грозный взгляд на Марэ и поспешил обратно. Страдалец раскинулся на постели и тихонько похрапывал. Альфа поставил поднос на стол и приблизился. Юнатан выглядел так, как будто встретился с дикими пчёлами: его веки припухли и покраснели, нос отёк и не дышал, поэтому он тоненько втягивал воздух через открытый рот, а затем выпускал его, почмокивая и похрюкивая опухшими розовыми сардельками, — но всё равно он был прекрасен. Шандор погладил его по щеке, провёл пальцем вдоль ключицы и обвёл маленький голый сосок, как хорошо, что омега не удосужился одеться. Жаль было его будить, но всё же пришлось: — Эй, креветка, пора есть, иначе бульон остынет, и усилия кока пойдут прахом. Юнатан приоткрыл глаза и сразу рывком натянул одеяло до подбородка: — Уходи…те, я не одет, — омега разволновался оттого, что до сих пор был совершенно голым, и по привычке, вдолбленной с младых ногтей, стал обращаться к пирату на «вы». — Оставьте поднос и уходите, прошу вас! — Вот уж нет. Я прослежу, чтобы ты всё съел. А потом воды принесут для ванны. Ты пахнешь солью и водорослями вперемешку с виски — ужасное сочетание. — Тогда дайте мне одежду, вы испортили мою, и это верх неприличия… — Да брось, Юнатан, — перебил его смеющийся капитан, — ты думаешь, я никогда не видел голых омег? Меня не прельщают твои прелести… — Ага, как же! А кто набрасывался на меня с поцелуями? А кто предлагал свои услуги любовника? — Юнатан покраснел от своей смелости и натянул одеяло до глаз. Шандор, закусив губу, смолчал. Это было правдой, и он не ожидал такого дерзкого ответа от благовоспитанного омеги. Тот сидел, нахохлившись, как воробей. — Хорошо, сейчас вернусь, — проговорил он наконец. Юнатан быстро облачился в простое хлопковое бельё, что принёс ему капитан. Оно было чуть сероватым, неотбелённым, но чистым и приятным к телу. Интересно, у кого он его взял? Бедный Марэ поделился своими вещами? Но долго рассуждать над этим вопросом юноша не стал, так как сильно хотелось есть. Он вычерпал всё до дна под цепким взглядом альфы и ещё попросил добавки, а потом отмокал в горячей воде, пока за ширмой ходил капитан. Как же долго Юнатан был лишён этого удовольствия! Его даже не смущало, что он не один в комнате. — Что это? — из-за ширмы протянулась знакомая загорелая рука, сжимающая отмычку. — Откуда ты её взял? — Хрп-ффф, сам сделал, — пробулькал омега, внутренне сжимаясь от страха: его горести, похоже, продолжаются. — Не ври мне, иначе я вытащу тебя из бадьи и потрясу как следует, — погрозил Шандор, пытаясь унюхать запаховый след на железячке. Но отмычка пахла только его пленником и немного ржавчиной. — Я нашёл гвоздь в трюме, когда сидел с крысами, — продолжал врать Юнатан, стараясь, чтобы голос не дрожал. Не подставлять же бедного Марэ, который так ему помог. — Я пронёс его в туфле, за стелькой. — Хм, умно, — согласился пират, убрав отмычку в один из своих карманов. — А это что такое? Ты лазил в мой сундук?! — Я? Нет! — В голове Юнатана одна за другой проносились мысли, что ещё мог обнаружить Шандор, и через мгновенье он вспомнил — его рубаха с пуговками на внутреннем шве! О, нет! Как он мог забыть! — А как ты мне объяснишь это? — Шандор отодвинул ширму и потряс ошмётком ткани, который некогда был рубашкой, перед лицом ошеломлённого омеги. Пуговки аккуратным рядком блестели на изнанке. — Ты всё давно продумал, да? Решил меня кинуть. Что ещё ты взял? — Нет! Ничего! — Юнатан подтягивал к себе колени и закрывался руками. — Я не вскрывал сундук! Я их откусил ещё тогда, когда просил пришить рукав! Я не обманываю! — Ты знаешь, мне очень хочется вытащить тебя оттуда и выпороть ремнём! — рявкнул альфа, подступая вплотную к омеге, тот жалобно захлопал своими красивыми глазами. — Какой же ты безмозглый тупица! — Он отступил от купальщика и пошёл сгребать остальной ком рванья. — Вместо того чтобы сидеть тихо, ты чуть не лишил себя жизни, а меня — награды! Так самонадеянно потонуть! И это в шаге от свободы! В его груди всё кипело: он злился на парня, и он злился на себя. На самом деле, его не так интересовал побег как то, что он мог лишиться омеги навсегда. Он бы не пережил его смерть. И вот это пугало Шандора. Как он мог так привязаться к этому графскому чистоплюю? Как он мог влюбиться? Ведь Юнатан — всего лишь средство для достижения его цели! Он скоро поедет домой к своему отцу и снова будет танцевать на балах и шаркать ножкой в поклоне. И навсегда забудет его. Шандор оглянулся на омегу. Тот сидел в воде и во все глаза следил за пиратом, боясь шелохнуться. Отёки и краснота век уже почти спали, ресницы слиплись и закрутились, и влага блестела на распаренной коже — он снова стал очаровательнейшим созданием, каких создавал Двуединый. — Сделаешь хоть шаг из комнаты — я выполню свою угрозу! — в очередной раз солгал Шандор, чтобы напугать. — И больше не зли меня! Юнатан согласно закивал, и капитан покинул каюту. Шандор решил заняться другими вопросами. Его трюмы были полны контрабандой, и ему нужно было закончить с этим делом, рассчитаться с командой и отметить удачное возвращение. Юнатан вряд ли рискнёт прыгать в воду второй раз, да и он оставит охрану. И если Марэ помогал пленнику, то он узнает и спустит с этого предателя шкуру. С такими мыслями альфа ушёл, позволив Юнатану закончить мытьё и одеться. Чуть позже неизвестный юнга, совсем мальчишка, принёс ему горячий камень в котелке и сделал из него грелку. Омега с удовольствием забрался в постель и, положив её в ноги, быстро разомлел и заснул. События прошлой ночи вымотали его физически, истерика истощила морально, и ему надо было восполнить силы. Проснулся он в темноте, Юнатан повёл носом, и никого не обнаружил рядом. Он был в комнате один. Он попытался подняться с кровати, но неожиданно его голову поразил заряд молнии, во всяком случае, ему так показалось. Он приложил руку к щеке и ощутил жар собственной кожи. Неужели у него лихорадка? Юнатан кое-как встал и распахнул окно. На востоке алела тонкая полоска зари, и свежий предрассветный воздух приятно холодил лицо. Получается, он проспал целый день? Немудрено, после таких-то событий. Юнатан ещё раз потрогал свой лоб: он был горячий, и волосы — влажными от испарины. И каждое движение головой причиняло мучительную боль. Похоже, он умрёт здесь на корабле, так и не увидев больше родных. Что ж, по крайней мере, это будет меньшим позором, чем иметь опороченного омегу в сыновьях. Он вернулся в кровать и, напившись воды, заботливо оставленной в графине рядом, опустил голову на подушку. Он то проваливался в дрёму, то снова выныривал из неё. Целое утро он оставался в полном одиночестве, никто к нему не наведывался. И это было странно. Где его верный надсмотрщик Марэ? И где капитан? Как только Юнатан уверился, что точно испустит дух, в каюту ввалился Шандор. Он был весёлым, громогласным и изрядно пьяным. От него исходило ужасное амбре из выпивки, табака, конского пота и дешёвых омег. — Ооо, снова умирающий лебедь, какой же ты унылый, — Шандор плюхнулся на кровать, заставив омегу застонать от боли. — Иди, поздравь меня с успешным окончанием сделки. Юнатан был не в силах что-либо отвечать, он только брезгливо сморщился, когда альфа прижался губами, обдавая его перегаром. Он вообще хотел поскорей умереть, но смерть что-то не наступала. Зато добавились страдания с горлом, оно саднило и сипело, сглатывать стало практически невозможно. — Как ты горяч, дружок! — загоготал Шандор, стискивая парня в объятиях. — И даже не сопротивляешься… «Дайте мне умереть», — хотел выговорить Юнатан, но получился какой-то неразборчивый сип. — Господь Двуединый, да ты горишь… — капитан прижал губы к горячему лбу омеги, и его хмельная весёлость начала улетучиваться. — Этого я и боялся. Полночи в ледяной воде… Сейчас, подожди! Он положил его на место и сам, полураздетый, побежал звать людей. Немного погодя Юнатан получил куриный бульон, одеяло и грелку в ноги. Ему и так было жарко, он весь вспотел, но Шандор был неумолим, не позволял и шелохнуться, да и сил у больного не было.***
— Красная удавка, — констатировал маленький сухонький лекарь, осматривая его горло холодной пластинкой. — Ваша удача, что хворь не пробралась вглубь, бледнуха или грудная жаба куда как страшней. — Вы выпишите ему лекарство? — с тревогой в голосе спросил альфа, осматривая своего пленника. — Я назначу пиявок — надо выпустить спорченную кровь, — покивал старичок, щупая запястье пациента. — И настойку трав, что помогут снять удавку с горла. Счёт я пришлю с травами, а пиявки поставлю завтра с утра, свежепойманные. — Я не кх-хочу… — попытался просипеть юноша, но голос его подводил. Он боялся пиявок, а окружающим, похоже, было всё равно. Они его не слушали. Уже три дня Юнатан лежал, как тряпочка, и горел, и Шандор начал паниковать. Он даже решился найти и привезти к пленнику доктора, хотя тот мог знать, что за птица его больной, и сдать Шандора властям. Пришлось расщедриться на вознаграждение, намекнув, что молчание — это золото. Когда лекарь ушёл, альфа забрался в кровать и сгрёб Арчера в охапку. Юнатан смиренно положил голову на его плечо. — Когда я был маленький, я упал в колодец. Мне было восемь, и мы играли в прятки. Помнишь, тот дальний колодец под ракитами? Юнатан ничего не ответил, но Шандору и не было надо. Он взял одну из прядей омеги и накрутил на палец, ему нравились его волосы, такие мягкие и свивающиеся кольцами. — Я чуть не утонул, я барахтался и кричал, а потом смог уцепиться за щербину в кладке. Так и стоял несколько часов, держась за щербину и упираясь ногой на каменный выступ. По грудь в холодной воде. Когда меня нашли и вытащили, у меня зуб на зуб не попадал. И конечно, я свалился с горячкой, как у тебя… Шандор потрогал его покрытый испариной лоб и сдержал вздох. С одной стороны, он переживал за состояние омеги, но с другой стороны — и он не хотел себе в этом признаваться — ему нравилась возможность проводить время, как будто они влюблённые, Юнатан так тихо и миролюбиво себя вёл. — Я впал в бред, мне мерещились страшные вещи. Чёрное нечто, сотканное из тумана, преследовало меня. Оно могло просачиваться под двери, пролезать в окна и в любую щель. Мне негде было скрыться. Я бежал и задыхался от бега, я хрипел и пытался вдохнуть воздух, но это получалось с трудом. И только голос моего папеньки помогал мне найти спасение, он лежал со мной на кровати и тихо шептал: «Я здесь, барсучонок, всё хорошо, хорошо… Иди на мой голос, я рядом, я никогда тебя не оставлю». И я выныривал из кошмаров и прижимался к его груди, и это помогало мне бороться с болезнью. И я буду для тебя таким якорем, буду держать тебя за руку, пока ты не поправишься. Но у тебя же нет кошмаров, да? Юнатан отрицательно покачал головой. Единственным его кошмаром был пират, который украл его жизнь, но внятно сказать он об этом не мог. Они пролежали так ещё какое-то время, Шандор крутил пальцем колечки из волос и гладил по руке, а Юнатан, прикрыв глаза, отдыхал на его плече. И почему ему в этих объятиях так спокойно? Через неделю Юнатану стало значительно лучше. То ли вышла дурная кровь, то ли помогли травы, то ли он так боялся, что влюбится в капитана и предаст отца… Ведь всё это время Шандор был добр и мил, утешал и заботился о нём. Он великодушно отдал больному свою кровать и спал, свернувшись на соломенном тюфяке в углу каюты, где прежде спал Юнатан. Он вскакивал каждый раз, как Юнатан начинал метаться по кровати или слишком сильно хрипеть во сне. Шандор будил его, брал его за руку, прогоняя ночные кошмары, и тихо пел ему старые народные песни, что слышал в детстве от папеньки. — Когда я вернусь к отцу? Я уже достаточно оправился, чтобы перенести дорогу. Он уже весь извёлся, наверное. Не пора ли сообщить ему? Шандор едва заметно дёрнулся. Он встал из-за стола и подошёл к окну, устремив взгляд куда-то вдаль: — Ммм, как бы тебе сказать, малыш… Я уже встречался с твоим отцом, пятого дня от прибытия. Ты тогда лежал в горячке, — альфа чуть помедлил и всё же договорил. — И мне очень прискорбно такое сообщать, но он не пошёл на сделку. — Что значит, не пошёл на сделку? — Это значит, что он отказался от тебя. — Не может быть! — Юнатан сел на кровати от потрясения. — Мой батюшка не мог так поступить! Он безмерно любит меня и сделает всё, чтобы вернуть меня домой! — Как видишь, ты ошибался. Он любил тебя, пока ты был приличным мальчиком, гордостью отца, которому можно подобрать выгодную партию, а сын с подмоченной репутацией ему оказался не нужен. Какому там правителю посылали твой портрет и платок? — Нет, он не мог так поступить, — продолжал крутить головой омега. — Он любит меня… — Я тоже расстроен, — кивнул Шандор, — слишком надеялся на родительские чувства графа Роджера. Никогда не думал, что он способен променять сына на кусок земли. Будь это даже очень хороший кусок земли вроде моего родового поместья. — Нет, ты лжёшь! — в расстроенных чувствах выкрикнул омега. — Пожалуйста, прекрати издеваться надо мной! Я знаю, ты просто хочешь наказать меня за то, что я доставил тебе кучу хлопот: не слушался, сбегал, дрался… Ведь правда, же? — Если бы это было так, — Шандор по-прежнему стоял лицом к окну, наклонив голову и скрестив на груди руки. — Но я не хочу наказывать тебя. Можешь не волноваться, я никуда не выгоню тебя, ты останешься со мной. — Я не хочу с тобой, уходи! — слёзы сами собой потекли по щёкам, хотя Юнатан всё ещё не верил в происходящее. — Уходи, прошу... — Хорошо, я оставлю тебя на время, — альфа остановился около двери и с сожалением посмотрел на юношу, — такое трудно пережить, но ты справишься. Сначала, когда Шандор закрыл за собой дверь, омегу охватили гнев и неверие, он кидал вещи на пол, он рвал судовые журналы, он бил руками о стены каюты, он рыдал и проклинал себя, капитана и своего отца, что тот так жестоко предал его, пока снова не распух нос, а глаза не превратились в тонкие щёлочки. Следующие несколько дней он то вспоминал счастливые моменты своего детства и придумывал оправдания отцу — быть может, это его хитрый план: он обманул пирата, чтобы освободить сына и не отдать ему Калебол — то снова рыдал, жалея себя и свою загубленную жизнь. А потом наступила апатия. Он ничего не хотел, и просто лежал. Шандор заставлял его есть, но он не чувствовал вкуса еды. Его жизнь была кончена. Он со всей глубиной отчаянья осознал, что никогда больше не вернётся в тот прекрасный мир, где он жил. Не будет семейных вечеров перед камином, не будет отцовских объятий перед завтраком, он никогда не увидит своего компаньона — милого доброго старичка Сильвио — и всех-всех прежних друзей и знакомых, что наполняли его жизнь. Теперь он был проклят, никто и руки бы ему не подал после всего, что с ним случилось. А раз так, то лучше умереть. Всё это время Шандор безропотно исполнял роль сиделки. Он не злился, не приставал, не норовил его наказать — просто был рядом. Ещё он пытался развлекать его рассказами о своих приключениях, о других землях и путешествиях, но омега не слушал, все слова пролетали мимо словно мухи. Юнатан перестал вести счёт времени. День сменялся ночью, а потом снова наступал рассвет, а омега просто лежал и смотрел в потолок.***
Хоть Юнатан и желал умереть, но молодость, вернувшееся здоровье и свирепый взгляд Шандора, заставляющий его есть, препятствовали такому исходу. Юнатан всё чаще стал прислушиваться к плеску волн, крику чаек над водой и разговорам своего надзирателя. В один из дней он повернул голову на знакомый голос. Золотистый предзакатный свет заливал комнату и выгодно освещал альфу, сидящего за столом. Правая половина его лица скрывалась в тени, а левая чётко вырисовывалась на фоне окна: мужественная линия челюсти, подёрнутая синевой щетины, красивые высокие скулы и густая изогнутая линия брови, время от времени поднимавшаяся в такт речи, — они заставили Юнатана наблюдать за мужчиной и прислушиваться к звукам его речи. — Я купил тебе лучшее батистовое бельё, какое сумел найти, когда ты придёшь в себя, я думаю, ты оценишь его по достоинству, — Шандор что-то писал в своём судовом журнале, который теперь, после буйства омеги, запирал на ключ в верхнем ящике. — И ещё я надеюсь, что ты скоро захочешь помыться. Твой запах невозможно испортить, он становится только крепче и душистей, но признаться честно, мне больше нравился тот чистюля и франт, что был прежде. Он говорил это себе под нос, понимая, что Юнатан вряд ли слушает его, но продолжал с ним общаться: — Завтра истечёт ровно месяц, как мы прибыли в Валену, это достаточный срок для простоя, скоро снова выйдем в море. Поплывём в Ферузу, у меня там дом и виноградники, я тебе говорил… — Месяц? — удивлённо подал голос омега. — Да, — Шандор еле сдержался, чтобы не растечься в улыбке. — Чего ты ахаешь? Сначала твой побег, потом болезнь, потом хандра… дни растянулись. Может, ты хочешь прогуляться на воздухе? — А почему так тихо? — проигнорировал его слова Юнатан. — Раньше я слышал песни и крики команды с верхней палубы, а сейчас нет. Уже давно нет. — Потому что команда сошла на берег, кто отправился по домам, кто в бордели и кабаки. — А где Марэ? — Он сообразил, что давно не видел бету. С того самого момента, как тот проводил его к выходу на галерею корабля. — Он тоже сошёл на берег? — Нет, он временно отстранён от дел. Я не могу ему полностью доверять, так как подозреваю его в помощи в побеге. Но доказательств у меня нет, поэтому он просто переведён в помощники плотника и латает наш корабль для отплытия. Прискорбно отсылать умного образованного помощника на черновые работы, но что поделаешь. Ты мне скажешь сейчас, как тебе удалось очаровать моего самого преданного слугу? — Я… нет, — повертел головой омега, — Марэ мне не помогал, я всё сам. — Тогда ты очень смышлёный малый, — улыбнулся Шандор. — Может, нагреть тебе ванну? — Да, пожалуй. Лёжа на крае деревянной купели, Юнатан смотрел в окно на отсветы догорающего заката и думал о своей жизни. Умереть у него не получилось, и он был слишком малодушен и богобоязнен, чтобы покончить с собой. Как ему быть дальше? Он не хотел провести остаток жизни затворником на корабле, но и сбегать теперь незачем. Семья отвернулась от него, к кому он пойдёт? Он не сомневался, что его и в омежий монастырь не пустят, не то что на порог приличного дома. Вдобавок для него это означало быть похороненным заживо, а в глубине души ему почему-то очень хотелось жить. Если быть с Шандором вежливым и обходительным, то он будет весьма сносно себя вести. Не как истинный джентльмен, конечно, но и не как варвар. Юнатан вспоминал, как сначала капитан вёл себя галантно и заботливо, ужинал с ним, занимал беседами, приносил всё, что просил омега. Пока он не совершил первый промах. Потом второй, третий… Он нарушал все договорённости, сбегал, дрался, дерзил, кусался и оскорблял альфу, как мог. И всё же Шандор его прощает и терпит, и даже снова начал хорошо относиться. Юнатан потёр мочалкой шею, грудь, кожу за ушами и перешёл на правую руку. Кожа под мочалкой начинала слегка гореть, освобождаясь от грязи, — это было очень приятно. Новое мыло, которое добыл Шандор, тонко пахло лепестками роз и фиалок, на столике его ждало персиковое масло и крем для волос, а на кровати — новое постельное бельё и красивый банный халат. Можно было смириться с такой жизнью, если бы не одно «но». От воспоминаний по телу Юнатана прошла обжигающая волна и растворилась в районе копчика. Он вспомнил, как Шандор его целовал, и всё его естество отвечало альфе с неистовой силой, он дрожал от удовольствия и хотел большего! Он должен был себе честно признаться: он находил Шандора весьма привлекательным. Ещё в их первую встречу, когда омега был весь зелёный от морской качки, он уловил этот странный трепет от альфьего запаха — раньше с ним такого никогда не случалось. Но что было ещё более опасно, Шандор недвусмысленно давал понять, что и Юнатан ему совсем не безразличен, более того, он страстно желает его. И если раньше у пирата было хоть какое-то ограничение: омега был ценным заложником для выкупа, — то теперь этой преграды не было. Юнатан вспомнил, как он лежал — потерявший сознание и совершенно обнажённый — перед этим человеком, и вторая волна возбуждения и стыда обожгла его тело. В смятении от таких мыслей он нырнул с головой под воду. Одно дело — быть падшим омегой в глазах толпы, совсем другое — в собственных глазах. Он облачился в новый халат и сел к зеркалу. Его обновка с золотыми узорами на вороте и манжетах, подбитая стёганым белым хлопком, так приятно касалась кожи, что он потёрся щекой о ткань. У Шандора тоже приятные прикосновения, когда он примерял ему туфли, стаи упоительных мурашек пробегали по его ступне. Что же это такое, почему он всё время возвращается к неподобающим мыслям? Омега похлопал себя по щекам. Юноша расчёсывал гребнем влажные волосы и рассеянно глядел куда-то внутрь отражающего стекла: альфа может держать себя в руках, пока у омеги не наступают «природные дни». Его старшие приятели рассказывали, что в такое время их мужья становятся словно дикими, не выпуская их из постели. Юнатан вздрогнул. Он стал отсчитывать про себя, когда у него в последний раз были эти «дни». Он несколько раз сбивался и начинал снова, загибал пальцы, тряс головой и пересчитывал, отказываясь верить — природа возьмёт своё буквально на днях! Дыхание сбилось, и ему стало слегка дурно. В голове назревала паника. Тут в отражении за своей спиной он увидел альфу, заворожённо наблюдающим за его туалетом, и в ужасе сглотнул. Батюшки, что же ему теперь делать?!