Рвусь на части

      Человек полон противоречий, как и сама его природа. Закрываю глаза и вижу его лицо перед собой. О чем он думает, глядя на меня такими глазами? Почему не позволяет докричаться до него? Почему я не могу даже выкрикнуть его собственное имя ему вслед? Мой вопль долетит до него и разобьется о барьер между нами... что я и возвел. Я не знаю, что заставляет его быть уверенным в том, что все мои слова – это ложь и иллюзия, которую я сам себе создаю, ради своего удовлетворения. Разве он не понимает, что стоит ему лишь встать рядом со мной, и моя душа податливо выворачивается наизнанку, словно давно закрытый бутон наконец раскрылся и явил себя миру, но теперь он такой беззащитный и одним движем пальцев его можно уничтожить. Как он не понимает, что он может меня как и спасти, так и уничтожить?       – Как ты смеешь говорить, что понимаешь меня, если сам эгоистично не позволяешь понять себя?! – слышится вновь и вновь в голове фраза, что я наспех бросил ему. Те слова, которые я постоянно жевал и проглатывал обратно до этого.       Его поступок… его порыв тогда. О чем этот безумец думал, когда отдал все свои силы до последней капли, дабы защитить меня? Я не видел причин, но видел, как его душа по-звериному вопила, пытаясь донести до меня какие-то слова. Сколько можно провоцировать меня?! Как можно смотреть на его отношение ко мне и постоянно душить желание поддаться ему, кинуться за ним, остановить, сказать… самое важное? Но что это самое важное?       – Постоянно думаете лишь о себе, не обращая внимания на чужие страдания. Бросьте затею кого-то понять. Даже ваши попытки мелочны и жалки, – ледяное спокойствие Наоэ обожгло сильнее любого огня.       – Уходите.       И все. Одно слово, как одно быстрое движение клинка, и хлынула после этого кровь. Моя душа, глубоко раненная призрачным клинком, до сих пор кровоточит, и клинок все еще в моей груди. Вот сейчас, он сжимает мои кисти рук, заламывая их. Чем больше я противлюсь, тем сильнее его напор, но я не отступлю. Мне страшно от того, что его боль подпитывает меня, делает меня выносливее, вынуждает его любить еще больше, приблизить к себе даже тогда, когда расстояния между нами уже нет.       – П-прекрати… Кх, – давлюсь я собственными протестами в то время, как наша с Наоэ борьба выбивает нас из равновесия и валит на пол.       Как нелепо мы смотрелись. Самому смешно. Я смотрю в его дикие, обезумевшие глаза и… мне совсем не страшно. Я не хочу его сдержать, и все же я даю отпор. Коленкой успеваю упереться ему в живот, выиграв два мгновения: поймать его решительный взгляд и вырвать руку из его хватки, чтобы ударить его по лицу. Черт, не успеваю… Думая о том, что он не сможет удержать меня, он начинает теснить мое тело, чтобы я не мог нормально двигаться. И поэтому все ближе и ближе ко мне прижимается. Хватит. Слишком… горячо. Этот лед слишком сильно обжигает. Ты рвешь на куски.       И тут до меня дошло. Сломленный зверь никому не будет нужен: вся его сила, прыть, гнев, желаниz перестанут существовать. Сначала они поблекнут, а затем потеряют всю свою чистоту. Ты говорил, что твоя душа осквернена, что ты грязен и ненавидишь себя и меня за то, что ты лелеешь свои извращенные желания и фантазия. Но ты ведь и понятия не имеешь, какую чистоту я вижу в тебе и как сильно не хочу ее нарушить? Но я это делаю. Я тебя рву на куски и получаю твою боль обратно уже своей в стократ больше. Если невозможно найти высшее состояние для нас двоих, так давай тонуть в омуте боли, бесконечной муке, которая либо уничтожит, либо вознесет наши тела?       Клыки Наоэ уже впились в мою плоть. Прижимаясь губами к моим, он кусает их, жует зубами. Я бы хотел думать об одном, но я ловлю каждое его прикосновение: чувствую, как его ладонь, вся, полностью до кончиков пальцев чуть ли не забирается ко мне под самую кожу. Получив сдавленный рык с моей стороны, Наоэ усмехается и выбирает иную тактику: вплотную жмется ко мне, теснится к самой груди, вынуждая меня неудобной позой раздвинуть бедра. Получив свое, он трусливо прячет лицо у моей шеи, чем вызывает у меня очередную волну гнева, и я, сам того не желая, шепчу обожженными от недавнего страстного поцелуя губами одно слово.       – Ненавижу… Мы оба, убегая от истинных себя, поняли, что наши тела были куда честнее, чем наши сейчас общавшиеся души: покалеченные, тянущиеся друг к другу, чтобы найти покой в тепле друг друга. Он откинул свои страдания и хотел сейчас только овладеть мной. Я же, отдавшись собственным мучениям, слился с невыносимым жаром и наслаждением, что еще томилось в теле, желая вырваться. Да… вырви. Вырви это с корнем! Сделай уже так, чтобы от меня и маленькой частички не осталось! Сделай это для меня… разорви меня на куски. Ты единственный, кто на это способен. Раздери мою душу своими когтями, напейся моей крови, давись моей плотью, сделай все, что угодно, только сделай так, чтобы я мог быть единым с тобой. Ведь по-другому мы не можем?..       Где-то в груди защемило, и сдавило легкие. То была не тяжесть тела Наоэ. Я невольно перенял его жар себе, это возбуждение, это пламя, которое уже не погасить. Нет воздуха и нет возможности хоть немного почувствовать свободу. Он стискивает одной рукой мой бок, пальцами впиваясь в ребра, нарочно, чтобы оставить следы (если не победит, то оставит доказательство, что все же до меня дотянулся), и другой рукой борется с моей, совершенно не понимая, что моя озверевшая борьба с ним – это желание ухватиться за него, за его руку. Да. Мы можем цепляться друг за друга только с помощью бесконечной битвы. В иступленной боли мы будем стонать от наслаждения, отрывая друг от друга по куску.       Свободной своей рукой я вцепился в его волосы и уже не понимал, то ли я прижимаю его ближе к себе, чтобы он сжег меня дотла, то ли пытаюсь отстранить от себя, чтобы… Становится настолько душно и жарко, что я моргаю несколько раз. Не помогает. Передо мной все плывет и сливается в одно. Все пространство становится одним, и только Наоэ оставляет четкий отпечаток на моем теле и на моей душе. Жадно кусая кожу на шее, он начинает тереться о меня, еще сильнее стискивая меня. Он не отвечает уже ни мне, ни моим вопросам, ни своему гаснущему контролю, он даже не понимает, что делает его собственное тело, а я все еще в сознании, хочу прекратить, вырваться, пытаюсь, но это чувство, что теснит меня в угол, заставляя обороняться… Нет. Раскрывшийся цветок уже пустил пепел в воздух от раскрывшихся лепестков.       До боли хочу его принять. До вечно ноющих ран, что не заживут до скончания времен, пока солнце не перестанет существовать, хочу его. Его душу. Его тело. Его взгляд. Его руки… эти теплые ладони. Наоэ замечает, как врет моя душа, как я кусаю губы, заглатывая очередной стон, который хочется выпустить. И, словно прочитав мои мысли, он немного ослабевает хватку, но я не пользуюсь этой возможностью, потому что он завел другую битва. Смотрит мне в глаза, приблизившись к моему лицу. Приоткрыл губы. Ублюдок… он ждет, пока я потеряю бдительность, и тогда он поймает с моих губ долгожданное…       Не отвернусь и буду прямо смотреть в твои глаза безумца, которые совсем недавно носили маску безразличия и жестокого убийцы. И снова подступает к горлу маленькая мольба к наслаждению, когда Наоэ вжимает в меня промеж ног, нарочито медленно потираясь, зная и насмехаясь над тем, что от такой тесноты все становится еще более мучительным и оттого невыносимо приятным, болезненно сладким и ноющим. Затем резко двигает бедрами вперед, словно сквозь одежду насилует меня, и мое тело предательски поддается: я раскрываю губы и хриплю в его губы, в его рот, что раскрылся дабы поглотить этот отклик моей души.       – Нао…э, - прохрипел я, все еще держа пальцами его волосы.       И пока сладкий приступ одолевал меня, зверь бесстыдно заглатил последнее, что осталось от моего самообладания. Да, он целует меня. Да, от сопротивления он рвет меня на куски. Он настойчиво целует, пробиваясь языком в мой рот, а я нещадно кусаю его, ощущая пьянящий, дурманящий вкус крови. Святые боги… кто же мы такие, что упиваемся болью друг друга? Неужели на протяжении четырехсот лет мы жили в течении этих отношений? Вкус его крови будто впитался в мой язык. Я остро чувствую эти жесткие и одновременно мягкие нотки вкуса, и невольно, как наркоман, сам тянусь языком к этой ранке на его языке. Сумасшествие… Я сам его целую и помыслить не могу, как сейчас пытаюсь оторваться от пола, чтобы целовать еще. И в голове крутится что-то: «Уничтожу… Не отпущу».       Резко дернув головой, при этом сжимая зубы, я ранил Наоэ и глубоко укусил его губу, отчего кровь капельками упала на мои щеки. Он рвано дышит и не сводит с меня глаз, одновременно грубо толкаясь бедрами и давя на пах, получая мои сдавленные стоны. Это… сумасшедшее ощущение, когда и отказываешься от наслаждения, которое дарит тебе человек, и хочешь его принять всем своим существом, достигнув единого с ним пика. Я пытаюсь бить его коленями, и только выходит судорожно тереться бедрами о его бока. Он усмехается от этой забавной попытки что-либо сделать с моей стороны, и обрывает свой смех победителя на глубокий стон, наваливаясь на меня всем телом.       – Кха-ах...       Нет, не прижимайся ко мне так, иначе я… Мы оба дернулись навстречу друг другу, и я жадно и умоляюще сдавил бедрами его бока, в глупом порыве высшего наслаждения обнять его таким образом. Я давлюсь стоном, чувствуя как все тело горит, а Наоэ напрягается и с последним гортанным стоном бросает на меня взгляд.       Что? Нет. Не смотри на меня так. Это приказ. Не смотри на меня с такой нежностью. Не смотри!       Он вновь трусливо прячет лицо у моей мокрой шеи. Тонкая майка прилипла к моему влажному телу. Губы все еще жжет от чувственного поцелуя, и только капли крови уже подсохли на коже моего лица. Ты окропил меня раной, что я нанес тебе. Я побил тебя, и ты все равно готов смотреть на меня с невыносимой нежностью, преданностью. И только за всем этим я разглядываю жадность и желание в последний момент.       Кажется, что после этого слова здесь не нужны. Мы исчерпали себя в этом. Но даже после такого каждый из нас будет переводить на свой лад случившееся. В моем сердце это навсегда останется отпечатком противоречия. Я тянусь к тебе, почти коснулся, и тут же ты ускользаешь, бросая меня в свой омут. Там… ты уже сделаешь все по-своему. И мы снова друг другу будем вспарывать раны, наблюдая взглядом победителя и проигравшего, как сочится приступами кровь.       Вырви мою душу, сожми меня в своих руках, ведь только так ты можешь показать, как твои эмоции претворяются в реальном мире. Даже когда окончится наша миссия, наша любовь и боль будут взывать к нам. Эти чувства будут заставлять нас перерождаться снова и снова. И я буду искать тебя, а ты идти по моему следу. Не уходи… Как хочу сказать тебе это. И как сильно ты хочешь сказать мне за этой маской фальши: «Не прогоняй меня…»       Теперь, когда я рвусь на части…