Странный аттрактор Дануолла

      — Интересные цацки. Бабушка подарила?       Эмили поспешно застегнула сюртук, проклиная себя за беспечность, и обернулась. Паоло стоял в дверях комнаты Дюрана. Лягушачья ухмылка странным образом не уродовала его, а даже наоборот: придавала шарма его в общем-то не особенно приятным чертам. Но глаза оставались холодными.       Она пожала плечами. Он явно что-то имел в виду, но Эмили действительно не понимала что. Ма… то есть Сердце сказало, что и сам Паоло не гнушается колдовства, только она все равно корила себя за то, что он увидел обычно скрытые под жилетом амулеты.       — Не знаю, о чем ты.       Потеснив его плечом, она вышла из комнаты.       — Ну-ну, не знаешь? — Паоло прищурился, в момент перестав ухмыляться. — Пойдем, я покажу тебе кое-что.       Поколебавшись немного, Эмили все же последовала за ним. Она поднималась по лестнице позади Паоло, то и дело цепляясь взглядом за мелькающие под его штанинами щегольски полосатые носки, и напряженно думала.       Несмотря на ночные прогулки по крышам в обход всех правил и бунтарский характер, Эмили была хорошей девочкой, выросшей во дворце среди роскоши и вежливого обхождения. И тем странней для нее самой стало то, что отъявленный головорез Паоло ей по-настоящему нравился. Было в нем что-то такое. Внутренняя свобода, осознание силы и искренняя вера в собственное предназначение, оправдывающая средства, к которым он прибегал. Огонь, сплачивающий людей вокруг него. Убить адвоката, при этом перевести через дорогу слепого — кое-кого он ей напоминал. Это… тревожило.       Внимательно глянув на Эмили, Паоло отпер дверь большой комнаты на самом верхнем этаже. Той самой, к закрытым окнам которой она примеривалась еще с утра.       Эмили с интересом осмотрелась.       Это было больше похоже на кабинет чиновника: карта, разбросанные по столу бумаги и…       — Работа Соколова?       Паоло самодовольно хмыкнул, встав рядом с картиной.       — Похож, а?       — Похож. Я только удивлена, что…       — По-твоему, я недостаточно хорош, чтобы меня рисовал сам Соколов?       Эмили подошла почти вплотную к картине и провела пальцем по шершавой поверхности холста. У Антона была очень своеобразная и очень узнаваемая техника. Эта работа определенно принадлежала его кисти.       — Нет, не в этом дело. Просто он давно уже не рисует. А картина выглядит довольно свежей.       Паоло наклонился вперед, грубо перехватил ее за запястье, вынуждая повернуться к нему.       — Типа ты действительно хорошо знаешь Соколова, — хмыкнул он.       Эмили попыталась выдернуть руку. Иногда ей казалось, что смысла закрывать лицо не было: ее бы все равно никто не узнал, несмотря на газеты и плакаты. Паоло до сих пор считал ее просто удачливой авантюристкой. Либо очень талантливо прикидывался, что так считает.       От пальцев Паоло шло волнующее тепло.        «Колдовство, — с внутренней дрожью подумала Эмили. — Наверняка один из амулетов, предназначенный для приворота».       Они неуклюже замерли друг напротив друга.       — Это все, что ты хотел мне показать? — прошипела она, отводя взгляд и искренне надеясь, что он не заметит ее внезапно покрасневшие щеки.       — Нет, — медленно проговорил Паоло. — Не все.       Эмили сглотнула. В голове гудело, ноги стали ватными.        «Во имя Бездны, если он сейчас прикажет мне раздеться, я… я не стану противиться».       — Есть еще кое-что.       Паоло отпустил ее запястье и решительно направился к маленькой неприметной дверце в углу комнаты. Эмили незаметно облизнула пересохшие губы.       За дверцей пряталась тесная каморка с еще одной картиной и алтарем Чужого. На алтарь Паоло даже не глянул, сразу повернувшись к портрету.       — «Вера Морэй и абсолют», — уверенно сказала Эмили. — Одна из самых ранних работ Соколова. Довольно известная, кстати, но с нее почему-то всегда делали мало копий. А это, судя по всему, подлинник?       — Да. Достать его было очень непросто. — Паоло втянул ноздрями воздух и со странной интонацией спросил: — Ты ее знала?       Эмили ответила не сразу. Она не отрываясь смотрела на тонкие красивые черты женщины, изображенной на портрете.       — Нет. Такой я ее не знала. Да и вряд ли сейчас осталось много людей, кто знали ее такой.       Паоло присел перед картиной. Эмили поразила гамма чувств, отразившаяся на его лице: от отвращения до болезненного восхищения.       — Жаль, — пробормотал он чуть слышно. — Я надеялся, что ты сможешь мне рассказать про нее. Она кажется такой печальной.       Эмили нахмурилась. Печальной Вера Морэй с портрета ей точно не казалась. Скорее надменной и недовольной.       — Я могу рассказать про свою встречу с ней. Хотя это уже была, наверное, не совсем она. Но прежде ответь: с чего вдруг такой интерес?       Паоло поднял на нее сомневающийся взгляд. Эмили скрестила руки на груди и прислонилась к дверному косяку.       — Она мне снится, — наконец сказал Паоло, по-прежнему сидя на коленях перед портретом. — Слишком часто. Это странные сны. Иногда страшные, иногда…       Он умолк, замявшись.       — Не страшные? — Эмили подняла бровь.       — Нет. Другие. Приятные.       — О…       Эмили на миг представила эти самые «другие» «приятные» сны и вновь почувствовала, что краснеет.       — Всем известно, что Вера Морэй сошла с ума после путешествия на Пандуссию, — хрипло произнесла она. — Но на самом деле, думаю, все было сложнее. Отец считал, что она только прикидывалась сумасшедшей. Я не знаю, Паоло. Я видела безумную слепую старуху, которая ни разу не оступилась и не споткнулась, пока вела меня. Которую до колик боялись самые отъявленные ублюдки с Боттл Стрит. Но почему ты решил спросить о ней именно меня?       Паоло поднялся. У него был вид человека, только что решившего трудную загадку. Он снова ухмыльнулся, но как-то безрадостно.       — Потому что в моих снах у нее есть метка. Аккурат где у тебя замотано. Очень хорошо знакомая мне метка.       Эмили с трудом подавила желание спрятать руки в карманы. Паоло прошел мимо, достал из тумбочки рядом с кроватью початую бутылку виски и сделал хороший глоток прямо из горла.       — Гребаные сны. Если уж что и сведет меня в могилу, так это они.       Эмили завороженно наблюдала за тем, как он, сгорбившись, раз за разом прикладывается к бутылке.       — А правда, — неожиданно для самой себя спросила она, садясь рядом, — что ты делаешь татуировку на спине после каждого убитого?       Паоло покосился на нее. Взгляд у него уже был немного расфокусирован.       — Правда. А что, хочешь взглянуть?       — Нет, не хочу.       Она отобрала у него бутылку и тоже сделала глоток. Что бы там ни было, Эмили никогда не приходилось такого пить. Она закашлялась, на глазах выступили слезы. Паоло насмешливо хохотнул, похлопал ее между лопаток.       — И правильно, что не хочешь. А вот я бы посмотрел на твою метку.       Эмили снова отпила из бутылки. Во второй раз дело пошло лучше: алкоголь жаром окатил гортань и тепло устроился в желудке. Она вдруг развеселилась.       — Откуда ты вообще знаешь про метку?       — Я же не дурак, детка. Сама видела, я немного в теме.       — Видела. Но ты не веришь. — Третий глоток дался ей совсем легко. — Ты не похож на фанатиков-последователей Чужого.       — Чужой, Знакомый — мне все равно, лишь бы это работало. И знаешь, мне кажется, что ему, — Паоло сделал многозначительную паузу, — ему тоже все равно. Лишь бы мы крутились как ему надо. Как винтики в какой-нибудь долбучей машине.       — Это точно, — пробормотала Эмили.       Ворочать языком стало трудновато, однако во всем теле появилась удивительная легкость. Эмили жеманно хихикнула.       — Ты же не собираешься отрезать мне руку? Поклянись, что не собираешься! Корво найдет тебя и сдерет с тебя кожу заживо… Корво не любит, когда мне делают больно… Учти.       Паоло провел пальцем по ее щеке, очертил контур губ, слегка надавив на нижнюю, так, чтобы Эмили пришлось приоткрыть рот.       — Не собираюсь. Клянусь, детка, — прошептал он, наклоняясь. — Клянусь, что никогда не причиню тебе боль, если ты сама не попросишь.