Где можно быть дураком?

Здесь никто не знал его настоящего имени. Да и не очень-то и хотелось. Все иронично называли его немцем. А иногда, демоном. Как его зовут на самом деле? Кажется, он и сам не помнит уже, как его называла мать, сестра, брат… Он помнит только прозвища. А их слишком много. Хотя, нет, было одно прозвище, которое ему казалось самым приятным. Индиго. Стоит ли объяснять банальность судьбы? Конечно же, прозвище было ему приятным, потому что его так называла девушка. Немец не любил о ней говорить – он любил о ней думать. Вертеть в руках монетку, которую она вложила ему в ладонь с доброй фразой: «Возьми, на проезд» - или, дёргая нитку, которую осторожно оторвал от бежевого пальто. Да, от того самого, в котором она выглядит как большущая кошка. И вот, он вновь сидел, взглядом осматривая оставшуюся монетку, длинным ногтём сгребал отпечатки пальцев. По плечам бегали мурашки, но немец не реагировал на них. Лишь поправил тёмно-синюю маску дьявола, которую носил, почти никогда не снимая. За неё-то его и прозвали демоном. А в памяти звучал светлый голос его подружки: «Приходи ко мне в гости. Я буду тебя очень-очень ждать!» - и бледная ладонь, скользнувшая в карман кожаной куртки. Ладонь, сжимающая бумажечку с адресом. Вообще, в команде никто не имел ничего против личной жизни. Лишь бы делу не мешало. Но предпочитали не ходить на квартиру к своим пассиям. Да и серьезных отношений, собственно, ни у кого не было. Так, игры ради плотских утех. Скучно, грязно, и всё в отелях. Разве что Эмма всегда устраивала себе шёлковые простыни. Иногда и Джин. А остальным достались огрызки. Немец запустил пятерню в чёрные, сальные волосы, разглядывая тонкие буковки на бумажке. Что ему больше нравилось? То, что дом очень далеко от этого места, или почерк? Такой, не простой, если честно, вопрос. - Что за бумажечка? – спросил голос за спиной. - Тебя не касается, Кэтрин, - устало бросил немец, складывая заветный адрес в карман тонкой куртки. - Да ладно, я же знаю, это от неё, - лукаво улыбнулась юная преступница, прищурив карие глаза. – Она приглашает тебя к себе, да? - Кэтрин, думаешь, я пойду к ней? – хмыкнул мужчина в тёмно-синей маске. - Почему бы и нет?! – рассмеялась Кэтрин. – Или что? Love-отель? Если хочешь, Монро тебе подкинет парочку, ага. Немец закатил глаза. Ему не нравилась эта обстановка в коллективе. Хотя бы потому, что Кэтрин всего семнадцать лет, а она уже убила человека. И радуется жизни! Глупая идиотка! «А ты-то чем лучше? Посланец божий!» - с отвращением подумал он, рассматривая пожелтевшие, острые когти на руках. Кэтрин присела рядом с немцем, прижав руки к коленям. Она огляделась вокруг. Тёмный гараж, потрёпанный диванчик, выдержавший разный вес. Вес любви, вес смерти. Противно воняло бензином и соляркой. Тёмные стены были забрызганы веществами разного происхождения. От засохшей крови, до пролитого керосина. - Здесь не мешало бы прибраться, конечно же… - протянула Кэтрин. - Ага, - кивнул немец. Опять молчание. - С Рождеством тебя, кстати, - улыбнулась темноволосая девчушка. Немец растянул губы в улыбке и кивнул ей. Жаль, но Кэтрин не видела этого – губы скрывались под синей маской демона. - Danke, - негромко поблагодарил её немец. Кэтрин проигнорировала благодарность. Тяжело потянулась, причмокивая губами. Сказала что-то про здоровый сон и оружие, которое надо срочно почистить. Или стукнуть им Петра, чтобы он этим занялся. Её бессмысленные для немца речи поплыли тихо следом за ней, уходящей прочь. Демон поднял маску, взял сигарету, закурил. Пепел, словно снег на улице, осыпался на пол. Так тихо стало. Очередной вдох никотина. Тяжёлый, грузный. Рука, скользнувшая в карман куртки. Адрес на потрёпанной бумажке. Это так далеко от того гаража, в котором он курил уже пятую сигарету. Но, с другой стороны, он сможет поглазеть на город и на людей, которые веселятся и празднуют рождество. Поучится у них, скажем так. - Хей, парень, проснись! – его грубо толкнул кто-то в плечо. Немец сонно посмотрел на нарушителя хрупкой эфемерности, которая сейчас рассыпалась, поцеловав осколками его сознание. – Автобус дальше не едет, вываливайся. Недовольно что-то бормоча, немец спрятал руки по карманам, и, нахохлившись, выскочил в холод улицы. Мимо проходили люди в тёплых дублёнках и шубах. Ему досталась осенняя куртка. Они договорились встретиться около какого-то магазина. «Но, если не найдёшь меня там, то иди к моему дому, тут адрес» - в сонном сознании звякнул голос. С дрожащих губ сорвался замёрзший вздох, но тут же умер, разбившись о маску. Немец не расставался с этой маской – не хотел. Она ему как оберег, наверное. Сколько уже драк было и сложных акробатических трюков, а шея цела, и мозг не прошит пулей. Дуракам везёт. А он дурак. О, какой же он дурак. Так глупо влюбиться. Знать, что она для него минута. Он для неё – миг. Но хранить это тепло. Этот образ большой бежевой кошки. А вот и она. Большая бежевая кошка. С весёлой улыбкой быстро бежит к нему, ставит пакет с чем-то на землю, обнимает. Он дурак. Так тянется к этому теплу. Дрожит от холода в её объятьях. Будто изо льда бросился в кипяток. «Не отпускай» - ныло подсознание. Немец слышал, как эта фраза хрипит в горле, но душил её разумом. «Ты – самый большой дурак на свете!» - где-то в мыслях ругал он себя. - Ты же совсем продрог! – воскликнула она. - Не страшно, Берт, - улыбнулся он, сжав её рукавичку. Он долго вглядывался в её лицо. Чтобы запомнить ещё раз. Сливочные волосы скромно выглядывали из под старенького берета. Взгляд светло-зелёный. Цвета яблок. Кстати, немец очень любил яблоки. А кожа белая-белая. Лишь снег мог спорить с этой белизной. Закутанная в большое пальто, в чёрно-белых рукавичках. Пряча обветренные губы в вязаном шарфе. На ресницах пылью иней. Она тянет ладони к его шапке, поправляет её. Снимает с себя шарф и накидывает на шею немцу. - Не нужно, - бормочет он, слабо отталкивая пушистую ткань. Длинные ногти цеплялись за шерсть. Смех цеплялся за сердце. Тихий, с облачком теплого пара. С облачком, несущим вкус её дыхания. - Глупенький! – засмеялась она, схватив его за руку. Подняв с асфальта пакет, она повлекла его за собой. Небо нахально осыпало их хлопьями снежными. Ветер вплетал морозный пух в светлые волосы Берт, в чёрные прядки немца. Ему было до дрожи холодно, до дрожи волнительно. Ей было лёгко и так спокойно. Но что-то тихонько тряслось под рёбрами. Стукалось о клетку костей, рвалось наружу. А немец всё шептал себе одними губами: «Ты самый-самый большой дурак на свете!» Он не помнил, как они поднялись на шестой этаж сонной высотки. Он не слышал, как щёлкнул замок. Он просто шёл следом, заворожённый коротко-остриженными волосами, покрытыми инеем ресницами. Зашуршала одежда. Она сняла своё огромное пальто – он стянул с себя свою худую куртку. На столе ожидал скромный ужин, два бокала. Из пакета Берт вытащила бутылку белого вина. «Давай отпразднуем» - прошептала она, поднимая на немца светло-зелёные глаза. Тот молчал, не двигаясь с места. Наблюдал, как она повернулась к нему спиной, одёрнула бесформенный свитер. Шуршали чёрные брюки, ладони сжимали края рукавов. Она медленно приблизилась к окну. Немец пошёл следом и остановился в дверях. - Снег такой пушистый… Как в сказке, - произнесла она, прижав ладонь к холодному стеклу. - Да. Только в жизни дураки глупее, чем в сказках, - ответил немец, прижавшись плечом к дверному косяку. Берт жизнерадостно улыбнулась в ответ и дунула на стекло. Разлили вино по бокалам, звякнули хрусталём, улыбнулись. Девушка отпила из бокала чуть-чуть светлого тепла, а немец, приподняв маску, выпил всё в три глотка. Белым огнём вино потекло в горло, белым пламенем вцепилось в грудь, разжигая смелость. - Я дурак, - сказал он, ставя бокал на стол, снимая маску. – Я пожалею об этом. Обязательно пожалею. Он сделал шаг вперёд, крепко схватив за плечи, осторожно запуская когти в свитер. Губами касаясь губ. Горячим огнём обжигая треснувшую кожу, слизывая с них кровь, и искусанные неровности. Невнятно мычала, слабо брыкалась – так, ради приличия, ради игры и забавы. Она тоже дура. Больше поцелуев немец не мог себе позволить. Что-то останавливало. Дурак ведь. Они сидели рядом, закутавшись в плед, прижавшись друг к другу. У неё пальчики покрасневшие, у него жёлтые какие-то, затвердевшие, в мозолях. Она касалась его шрамов. Он осторожно гладил венки на запястьях. Когда духота стянула горло, свитера полетели на пол. - Я дико голоден, - тихо шепнул немец. Брет понимающе кивнула, откидывая в сторону плед. По влажным от тепла плечам пронёсся холод. Они сели за стол, вновь разлили вино по бокалам. Оно вновь потекло по горлу. Но уже не белоснежным пламенем, а светлыми огоньками. Нежными, как свечки. Они часто смеялись, касались друг друга ладонями, улыбались, кусали губы. Периодически немец тянулся к маске – привычка брала своё. Но тут же делал вид, что потягивается. Вроде бы, Брет не замечала. Улыбалась, смотрела в сторону. А может и видела, просто хотела притвориться. - С рождеством, Индиго, - улыбнулась она, пригладив пушистые, напоминающие перья волосы. - Кнут, - улыбнулся немец, протянув руку поближе, к лежащей на скатерти ладони. - С рождеством, Кнут, - поправила себя девушка, подцепляя кончиком пальца длинный острый ноготь. - Я самый большой дурак, Брет. - Я тоже дура, Кнут, - и они оба прекрасно поняли друг друга. Ведь в сказках дураки намного умнее. Они всё делают иначе. Они сначала подумают о своих различиях, и уж потом в омут. А может, это просто рождественское чудо? Почему бы и нет? В светлый праздник, когда с неба кто-то сыплет хлопья, а ветер вплетает их в волосы женщин, швыряет в лица мужчин… Почему бы не случится чуду, почему бы двум разным глупцам не сказать друг другу о своей глупости. - Пойдём гулять, - внезапно предложил немец. После коротко паузы, Брет кивнула головой, тряхнув светлыми оперёнными волосами. Схватили свитера, натянули на себя. Скрывали шрамы на спине, и тонкую полоску бюстгалтера. Толкаясь и смеясь в тесном коридоре, натянули на ноги обувь. Быстро закутались в свою одежду и спустились вниз. Немцу было плевать, что его, возможно, ищут. Он забыл, что куртка у него осенняя, а на улице холод. Он даже забыл про маску демона. Он просто бежал вниз по лестнице, к холодному снегу. Мороз кусал за щёки, жевал тепло кожи. Снежная белизна вгрызалась в ладони, но немец лепил снежки. Мягкие, на скорую руку. Запущенные комки разбивались об одежду двух глупцов, играющих под золотым светом ночных фонарей. Немец внезапно подбежал к Брет, схватил её за талию и немного приподнял. Но не удержал равновесия и упал. Боль сдавила лёгкие, горячее дыхание вырвалось из груди, с глаз - выбитые слёзы. - Кнут! – воскликнула напуганная Брет. – Ты… Ты как? Тебе не очень больно? Ну, что же ты так? Суетливо защебетала она. Как пташка. Немец не отвечал, смотрел на неё сквозь пелену болевых слёз. Он, тихо кряхтя, присел, притянул суетливую француженку к себе и осторожно приник к её губам. - Всё хорошо, Брет, - улыбнулся он. Опять молчаливая пауза. Казалось, было слышно, как умирали снежинки от переломов их хрупких костей. Они сидели вот так несколько минут. С неба на них медленно опускались белые хлопья, а эти два глупца сжимали ладони друг друга. Хорошо так, тепло на сердце. - Надо вернуться, - проговорила Брет, вставая со снега. – Ты ведь замёрзнешь. Немец устало поднялся с земли, что-то бормоча про подступающую старость и боль в спине, стряхнул с брюк снежную пыль, и пошёл следом за девушкой. Ночь они провели вместе, в скромной двухкомнатной квартире, в сонной высотке, на шестом этаже. Наутро немец сильно чихал и кашлял. Больно отдавалась простуда в груди. Немец тихо сполз с кровати, аккуратно поцеловал Брет в висок, поправил одеяло, скрыв плечо. Отходя от кровати, он почувствовал, как ладонь девушки вцепилась в ткань брючины. - Уходишь? - Да, Брет. Я должен. - Вернёшься? - Всегда буду возвращаться, - хотя, немец не был уверен, что говорит правду. Он хрипло закашлял в кулак. - Как себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила Брет. - Не очень. Курить охота, - соврал немец. - Сигареты есть на полке, на кухне, - демон послушно прошёл туда, где, по словам его подруги, были сигареты. И смех его ударил утреннюю тишину, когда вместо сигарет он обнаружил таблетки. Куда он пойдёт? Куда? Зачем? Обратно? Нет. Не хотел он туда. К семнадцатилетней убийце, к силачу из России, к белобрысой женщине с ирокезом, к человеку, который пойдёт по головам ради целей. Он хотел куда-нибудь в другой мир, в другое место. Туда, где бы он мог быть дураком. И он решил, что подарит на рождество своей подруге. Немец так и не вернулся в обшарпанный гараж. Искали ли его? Возможно. Эмма была недовольна тем, что акробата так просто отпустили. Пускай он не был посвящён в дела группировки – он ими не интересовался – он всё равно мог многое знать. Да и полезен был безумный ловкач в маске демона, кричащий про то, что он посланец божий, очищающий души через кровь и плоть. Его крики делали всю работу не такой мучительной, создавали эдакий ореол, будто они – крестоносцы. Кэтрин видела немца в аэропорту. Всё было украшено мишурой и остролистом, всё пахло прошедшим, но ещё свежим рождеством. А в опустевшем зале ожидания сидела очень милая пара: она в пальто, похожая на огромную кошку, и он, в хлипкой осенней куртке. И билеты в руках. Билеты в вечное чудо. Билеты в сказку.