Сказки Иерусалима

комм. автора: простите ради бога, что описание действий в храме вышло отвратительно простым, не выходило расписать, увы. И вновь парочка любительских артов: http://fc01.deviantart.net/fs70/f/2012/296/7/9/girl_assassin_by_sheldon_alt-d5ip0ra.png, http://s019.radikal.ru/i616/1212/af/4825a8948dba.png ____________________________________________ - Ты, как всегда, столь вкрадчив к моему самочувствию, старик. Какие новости слышно в Масиафе? Развеянная и даже какая-то домашняя атмосфера окутала бюро Акры, поддерживая обстановку взаимным спокойствием и снисходительным отношением. Как говорили мудрецы: «Дом — это сумма всех мест, где тебе хорошо жилось», так и сейчас. Акра – родная земля, где, несмотря на военную разруху, тебе больше всего будут рады, как дома. Не важно, кто ты сейчас, и зачем явился, люди просто пригласят к себе, поговорить и выпить крепкого горячего чая с успокаивающим ароматом свежих листиков жасмина. Это растение было самым изысканным во всей Сирии, для напитков, для украшения, для ароматических свечей. Божественный расслабляющий запах. Не спеша, потягивая чайный аромат, которым обеспечил столь гостеприимный глава бюро зеленоглазую девицу, он продолжал перебирать свои драгоценные пергаменты и книжонки, держа под рукой перо с чернилами на случай что-то дописать на бумагах. Сегодня его настроение явно улучшилось, как никогда. С улыбкой на своих устах, что делала его старческое лицо добрее - хотя, казалось бы, куда ещё больше - ассасин старался ответить на вопрос гостьи как можно развёрнуто, но без лишних повествований и мелочей, останавливаясь на несколько секунд и подбирая следующую цепочку событий, которая могла хоть как-то заинтересовать женщину. Джабаль был таким человеком, который любит поговорить, порассуждать на разнообразные темы, особенно если они касаются каких-то уже пройденных моментов, прошлого. Так что ему не составило труда собрать некий рассказ о последних событиях с последней их встречи. Его было интересно слушать, что обычно и делала Ан-Шейбе в свои года служения в крепости. Вернее, обучения, в тот период времени девушку отправляли на какие-то задания в лице курьера или смотрителя, впрочем, как и остальных новичков. Порой она задерживалась на денёк другой в Акре, чтобы послушать очередную историю из прошлого братства, настолько было интересно слушать, как рафик рассказывает всё это, содержание порой привлекало в меньшей степени. - Два года уже минуло, дорогая, как весь этот шум заглох. Братство как-то даже поменялось, но не снаружи, а внутренне, – продолжал всё свои рассуждения старик. – А вот совсем недавно прошло новое посвящение, около двадцати новичков приняли веру. Помнишь, как ты сама только готовилась принять её? Была такой возбуждённой. Хотя тебя, скорее, вера интересует уже в меньшей степени после изгнания. - Моя душа всё так же предана заповедям древнего ордена, – она едва кивнула и, откинувшись на сложенные под спиной несколько подушек, рассевшись на коврике внутри бюро, отхлебнула горячего напитка. – Но никак не его нынешнему предводителю. - Я не виню тебя за твой выбор, – покачивая головой, произнёс глава бюро, дописывая очередную строчку на помятом пергаменте. – Мы все следуем за тем, что сами считаем правильным. - А сам ты, что считаешь правильным? - Джол, ты ещё молода и имеешь силы искать жизненный путь. Если ты сочла что-то нужным – значит, оно так и есть. Я замечал в Повелителе множество странностей, но чтобы до такого… - он заметил скептическое, усталое выражение лица женщины, поспешив добавить. – Я не осуждаю тебя за выбор. - Спасибо, – с аккуратным смешком отозвалась черноволосая, глянув на чайную гладь своей маленькой кружки и снова делая глоток, предварительно вдохнув жасминовое благоухание. Она быстро ушла от болезненной темы, благо рядовой миссионер был крайне понимающим в отличие от многих тех, кто окружал женщину в последние года. Бывшему ассасину было тяжко как никогда. После изгнания, тогда, будучи на краю гибели, её спасла нищая семейка из чахлой деревни. Крестьяне очень доброжелательно отнеслись к страннице, перевязав раны и накормив не только её, но и скакуна. И, вероятно, основная суть тут не просто в доброте падших людей, а в том, что главой семейства был крестоносец. Да, простой обыкновенный рядовой солдат, который даже не обратил внимания на знакомые очертания грязно-белой одежды, а просто охотно помогал жене и маленькому сыну поставить странницу на ноги. Навряд ли после пережитого Джол как-то по-особенному могла оценить это великодушие, даже со стороны врага, просто отметила, как пунктик, что дело не в том, на какой стороне ты находишься, а в качестве промытых предводителями мозгов. После, она сразу же продолжила свой путь в Акру, преждевременно навестить семью. Она хорошо помнила слова Икрама: не возвращаться домой. Потому что это первое место, куда наведался орден, чтобы арестовать беглянку. Она ослушалась. Дочь выпроводила своих мать и деда, отправляя как можно дальше, на северную границу государства, в дом кузена покойного отца. Там несколько дней отсиделась и сама Джол, объясняя произошедшую ситуацию, набираясь провизии и сменной одежды, над которой мать трудилась всю ночь. Вероятно, в тот момент женщина в последний раз видела своих родных. По приезде обратно в Акру она обнаружила старое жилище разгромленным, не имеющее внутри ничего, кроме хаоса, ко всему здесь ещё побывали мародёры. Она успела вовремя, чему уже хоть немного порадовалась. Два года она пробыла в скитании, прячась от последователей братства и армий Робера де Сабле. Она не задерживалась нигде более чем на несколько дней. Пока не высчитала этот срок, Джол часто попадала под подозрения белых воинов, с тех пор приходилось быть в вечном движении. А что самое страшное – без цели. И единственной опорой для странницы являлся Джабаль, старик из Акры, глава бюро ордена ассасинов, который даже после заработка такой репутации не спешил прогнать женщину, а наоборот. От него же воительница узнала, что Икрама повесили на рассвете следующего дня после бегства, за содействие с предательницей, помогая той бежать. Так сказал великий Аль-Муалим, когда на самом деле он ломал защитнику ордена шею за то, что рассказал о доверенной тайне, о Яблоке, кому ни попадя. Это было примерно спустя два дня, она на свой страх и риск, переодетая в дряхлые тряпки, наведалась в Масиаф, где на виселице до сих пор болталось бездыханное, поеденное падальщиками, тело возлюбленного. С того момента Джол поняла, что потеряла всё. - Слыхал я, что Повелитель чуть ранее отправил своих лучших воинов, во главе с Альтаиром, в Храм Соломона, чтобы добыть одну священную реликвию. Раньше, чем это сделают тамплиеры. Видимо, это что-то очень важное. - Ты так открыто делишься со мной этим, Джабаль. Не боишься? – на последних словах зеленоглазая едва засмеялась, смотря на дряблое старческое лицо. Ведь и не скажешь, что этот человек воин, скорее просто дедушка, который работает библиотекарем и собирает знания об истории Сирии. - Не станешь же ты пренебрегать моей гостеприимностью к тебе? Заметь, я единственный из ордена, кто до сих пор рад видеть тебя, – весело произнёс он, сочтя вопрос женщины за шутку и, помахав пером в своих руках, улыбнулся. Джол помедлила со своим ответом, в очередной раз опуская взор на опустошённую тёмную чашку с двумя мокрыми листками, затем, заслышав хлопот крыльев почтовой голубки, отвела змеиный взор в сторону, проговорив с той же улыбкой на тонких губах: - Конечно же нет, друг мой. Орлиный клич озарил небесную высь продолжительным эхом, когда тот пролетал над одной из вышек смотровых башен ворот. Эти прекрасные создания вполне привычны для Сирийского государства, может быть это даже чей-то ручной пернатый посыльный. Не сказать, что орлы в качестве питомца были дешёвым удовольствием, но отнюдь, они были буквально у единиц. Эти потомки грифонов отданы свободе, и любая в своём виде клетка погубит их. Джол едва приподняла свою голову, меняя вид перед своими глазами с тени капюшона на открытую улицу. Иерусалим не был таким ярким городом, как, например, Дамаск. Тут атмосфера какая-то тусклая, странные люди, и такой же непонятный правитель. Женщина уже не первый десяток минут отсиживает на крыше одного из домов, в радиусе которого не было видно стрелкового патруля. Она следила за толпой, не с какой-то целью, а просто наблюдала, как течёт обыкновенная жизнь. Каким образом торговцы обманывают своих покупателей, сколько здесь свихнувшихся воришек, через какой промежуток времени возвращается стража, насколько очерствели люди под нынешней властью и войной. Или же сколько детей пробежало за последний час, сколько едва подсушенных цветков было куплено, как люди могли улыбаться. Всё это она изучала из минуты в минуту и попутно прикидывала, что могло бы стать с ней, вернись она после изгнания к обычной крестьянской жизни. Может быть, она навязалась в помощницы к какому-нибудь аптекарю, чтобы заработать на пропитание. Или же стала каким-нибудь элитным вором, благодаря всему выученному в братстве. А, может быть, ей бы подошли военные доспехи крестоносца? От последней мысли у зеленоглазой в секунду содрогнулось всё тело, а гримаса исказилась в омерзении. Уж нет, чтобы она и прислуживала Роберу? Один хуже другого, хотя Джол даже не успела рассмотреть его, как кандидата. А намеревалась ли? Но всё же подобные мысли были столько же отвратны, сколько и сами люди. Она отчётливо помнила слова раненного ею главнокомандующего, что женщина не способна быть верной. Что в таком случае она могла сделать? Пользоваться доверием Джабаля и всячески досаждать ордену, рушить их планы, в конце концов, убивать, прикрываясь маской тамплиеров. Ничего подобного. Клятвенный прорез на больном предательском сердце не заживал по сей день, напоминая о себе каждое божье утро, благодаря чему ассасин была до сих пор предана главному кредо: не подставлять под угрозу братство. От мыслей её отозвали громкие голоса, звучавшие в такт металлическому лёгкому звону. А вернее, надменный смех и хвастливые фразы, произнесённые пропитым басом. Иерусалимский патруль снова делает круг спустя минут эдак двадцать и ничего не меняется. Следуя за «главой», все они откровенно обсуждали что только можно. Скольких бедняков унизили, скольких красавиц завоевали внимание из высших обществ, чем каждый занимался во время ночной проверки, и каждый круг какая-то новая вымышленная байка. Так мерзко, бессмысленно. Создавалось впечатление, что солдаты короля обычные избалованные мужики, лишённые какого-либо разума и наученные самодовольству, не более. Они хоть мечом махать умеют? Вот они, с гордо поднятыми распухшими лицами, неся в руках оружие, расталкивают столпившихся около прилавков людей, взывая их к уважению стражи и всячески указывая на ту деталь, что они всего лишь бесполезная пыль под ногами. Один мужчина даже взбунтовался, решая донести реальную суть до не менее низших душ, и безрезультатно. Лишь навлёк беду на себя, разозлив стражей беспорядка, по-иному их назвать язык не повернётся. Чаще только благодаря этим нахальным солдатам и начинался хаос на улочках. Женщина, правда, отчасти сочувствовала бедняку, но была не в состоянии защитить сию справедливую душу, во избежание лишнего внимания. Проблемы страннице не нужны, она в своих до сих пор вязнет. Назойливая шумиха в этот раз прекратилась быстро, возвращая вместо оживлённой атмосферы пустынную. Можно было слышать, как ворчат торговцы, возмущаются иные прохожие, поддакивают друг другу. Страна сгнивает на глазах. «Будь проклята вся эта война», – мелькнула мысль в сознании женщины, заставляя глаза прищуриться от мгновенно атакующего раздражения. Делая глубокий вдох, Джол потянулась за небольшой по объёму фляжкой, чуть оттягивая алый кушак. Один размерный глоток утолил жажду, однако заставил едва подавиться женщину, в очередной раз переводя взгляд со стрелкового патруля вдалеке на нижнюю улицу. Знакомое белое одеяние нельзя было пропустить мимо глаз, даже если очень этого захотеть. Зеленоглазая навострила свой ярый взор на двух ассасинах, точно штыки, попутно стирая стекающие с подбородка капли пресной воды. Двое мужчин, внешне различающиеся лишь оттенком формы - у одного она была более тёмного цвета и отсутствовала вторая туника с длинными хвостами - явно куда-то спешили, искусно проскальзывая друг за другом сквозь гущу толпы. Джол не видела их сокрытых под тенью лиц, даже не могла предположить, кто эти два фидая, но лишний раз лучше просто скрыться, как можно дальше. Руководствуясь такими мыслями, следопыт попутно закрепила свой сосуд под поясом и, ухватившись за каменный сломленный выступ позади, подтянулась, принимая вертикальное положение. Ей сейчас было тяжело возвращаться к резвым прежним движениям. Около пары недель назад её взяли под подозрения королевские лучники и устроили погоню. В этом случае женщина держала верх, так как передвижения по крышам были её основным путём на протяжении шестнадцати лет, ей не составляло труда уворачиваться от стрел, что впивались в камни позади. Да вот подвела её старая привычка. Джол оглянулась, заслышав до боли знакомое имя даи где-то поодаль, но как оказалось, это была всего лишь случайность, которая не избавила от последствий. Ассасин запнулась о выступающий каменный бордюр, поддаваясь силе притяжения, она пустилась в неудачный полёт с небес на землю. Всё, что беглец успела сделать, это перевернуться корпусом на спину, попутно хватаясь за нагретый солнцем уступ. Удача и на этот раз не улыбнулась Ан-Шейбе, будто и вовсе покинула, как и затупившаяся реакция. Рука соскользнула с карниза в тот же миг, пуская тело продолжить сокращать дистанцию до земли, что тянулось-то и не долго. С характерным треском спина соприкоснулась с выставленными на телегу ящиками, едва расшатывая повозку и заставляя тело съехать с деревянных коробок. Она вновь совершила неудачный поворот в воздухе и, в конце концов, рухнула на жёсткую песчаную поверхность, утягивая за собой и упакованную провизию; один из бочонков тут же раскололся, выплёскивая содержимое на прохожих горожан. Джол застонала от тупой боли в груди, пытаясь сделать малейший вдох после каждого покашливания. Присутствующие тут же отпрянули от повозки, едва облаченной поднятым песчаным облаком, вскрикивая, привлекая чужое внимание других патрулей, а так же вынуждая преследователей ускориться. Наконец, сделав единый вдох, как умирающая кляча, женщина ползком пробралась под заземлённую повозку, поджимая к себе конечности и закрывая дыхательные пути ладонью. Единый вдох или кашель тут же выдаст женщину, чего, к счастью, не случилось. Лучники неуклюже спустились на землю, озираясь по сторонам и в мгновение убегая за первый же поворот, надеясь, что их цель ушла недалеко. Через минуту движение восстановилось, позволяя беглецу расслабиться и спокойно отдышаться. Всякий раз, делая резкий вдох, её настигала отдающаяся острая боль в рёбрах. В этот момент Ан-Шейбе начинала думать, что сломала их, но к счастью отделалась всего лишь крупным синяком. Находя силы идти дальше, она вползла из-под временного убежища, скрываясь в людской массе, когда позади раздались разгневанные крики владельца повозки. Взор невольно проследовал по предполагаемому пути белых воинов и, вероятно, уведенное в конце и заставило особу замереть. Даже с такого расстояния женщина способна заметить янтарный блеск очей, отражающихся на палящем солнце, устремлённый на вышки двояких башен, где в настоящий момент восседали двое орлов. «Не в храм Соломона ли держишь ты путь, Альтаир?», - усмехнувшись своим мыслям, Джол вновь поменяла свои назревающие планы. Она узнает этого мужчину везде, ведь однажды была заинтересована им без памяти, единым вниманием обделить не посмела. Конечно, такой способный малец, грех глаз не положить. Но прошло это всё быстро, и вскоре ученица даже и взгляда не дарила Альтаиру. Теперь скрываться ей нужно лишь в движении, по пути за ассасинами. Хотя, с другой стороны, зачем давать им шанс вообще выйти из города? Правая рука настороженно потянулась к плечу, за спину, касаясь пальцами дальнобойного оружия в виде лука, но, задумавшись, не поспешила привести его в действие. Да, она воспользовалась доверием рафика из Акры, во благо ордена, ведь если частица Эдема попадёт в руки Ментора – это конец равновесию. Дезертира остановила клятва, которую она произнесла в своё время вместе с другими братьями, и которую соблюдает по сей день. Женщина не будет убивать ни одного из них, но и не оставит без внимания. Проследует за ними, прямо в храм, а что дальше? Не знает. Вероятно, помешать ассасинам завладеть Яблоком и самой выкрасть артефакт. Было легко догадаться, о чём говорил Джабаль. О, в этот момент она может почувствовать себя не лучше, чем Робер. От противоречивой и вовсе не льстящей схожести, Джол нервно поправила свои выбившиеся чёрные пряди волос из двух тонких коротких косичек, в которые заплетались обычно только локоны на затылке, так как были длиннее остальных, стриженных под каре, едва спадающих на шрамированное лицо. Эта нынешняя царапина, от брови до скулы, выглядела не настолько отвратительно, как два года назад: опухоль спала, глазное яблоко отдаёт краснотой и искривлено, большая часть кожи срослась. Женщина поправила капюшон тёмно-бурой туники, свободно сидевшую на теле примерно до бёдер, а затем уходящую вторым слоем назад, касаясь краями лодыжки, точно плащ, развивающийся на ветру с красным кушаком. Рукава длинные, стянутые на обоих предплечьях наручами, один со скрытым клинком, а другой из плотной кожи, внутри которого находился маленький запас метательных лезвий. На груди плотное крепление, ремень, обхватывающий туловище через плечо, на который, за спиной, закреплён колчан полный стрел, но отличающийся от обычных. Во-первых, размером. Они меньше стандартных в полтора раза, но так же эффективны. Во-вторых, на концах прикреплены окрашенные ярко-алым цветом перья, как отличительный знак. Так же на него закреплён излюбленный лук, выкраденный у приезжего торговца. Он сделан из тиса, прочного и гибкого дерева, кое не сыщешь в Сирии, совершенно обычная форма, две металлические вставки по краям в виде лезвий, крепкая тетива, позволяющая туго натянуть стрелу для более сильного удара. Джол отказалась от ношения меча и другого оружия ближнего боя, кроме того, что лишило её пальца, ей легче убивать из тени, издалека, обеспечивая себя обширной видимостью. Она стряхнула пыль с чёрных, ничем не примечательных, штанов и последовала по окраине продолговатой крыши, едва постукивая маленькими каблучками высоких коричневых сапог, и скрывшись на противоположном конце, до этого ни на миг не сводя взора с ассасинов. - Поспешим, Кадар, нельзя терять времени. Отозвался араб, попутно наклоняясь и заглядывая в распахнутый на крыше вход в бюро, где его напарник поспешил закрепить ножны для меча и направиться к выходу из сада. Взобравшись по стене над фонтаном, воин схватился за протянутую чужую руку, быстро становясь рядом со старшим. - Альтаир, видно, уже ждёт нас, – проговорил Кадар, всматриваясь сначала в сторону врат, а потом на лицо своего брата. - И не мудрено, – фыркнув, заключил старший Аль-Саиф и поспешно спустился на уровень ниже, затем и вовсе на пешую улицу, затерявшись в толпе, дожидаясь, когда младой настигнет его. Малик опустил вариант пробежки по крышам, так как стрелковый отряд подозрительно рано выстроился в таком количестве, посему пришлось пройтись. Время от времени ассасин оглядывался назад, убеждаясь, что второй не отстал и идёт следом. Они прекрасно затерялись в толпе, не попадаясь на глаза хранителям порядка, что в общем позволяло им дойти быстрее, чем ожидалось. В какой-то момент, Кадара настигло неприятное ощущение встревоженности. Воин приостановился, оглядываясь назад, по сторонам, в надежде увидеть где-нибудь поодаль того же Альтаира, в меньшей степени стражу, но это бы хоть как-то обнадёжило, что юноша видит врага. Ни того, ни другого. В реальность его вернул резкий толчок в плечо поспешно проходящего мимо старика, которому Кадар ещё некоторое время смотрел вслед, а затем, взметнув взгляд кверху, вернулся им же на путь перед собой. Ему хватило пары секунд, чтобы заподозрить некую странность, мелькнувшую в его поле зрения. Араб вновь перевёл взор на одну из крыш, где мгновением назад видел тёмный силуэт, схожий чем-то с ассасинским, однако кроме чистого неба и выступа посреди лоджии ничего не увидел. Насупившись, он ускорил шаг, нагоняя старшего не только по годам, но и званию, брата. Юнец было хотел заговорить с Маликом, но осёкся, ещё раз взглянул на то место и просто продолжил идти. Не стоит зря волновать напарника, который уже увидал перед собой командира отряда, что поспешил вывести группу из города. Трое всадников были в пути не менее полудня, солнце уже медленно норовило спрятаться за горизонтом, оставляя за собой перелив оранжевых, алых и фиолетовых облаков. Вороной жеребец Альтаира прибавленным шагом вёл группу, пожелав насладиться этой прогулкой в одиночестве, как и сам всадник. Двое белых коней, держащих на своих спинах кровных братьев, шли примерно в таком же темпе, но наравне друг с другом. Малик и Кадар изредка переговаривались на какие-то темы, посторонние, или же касающиеся задания. Сейчас старший завёл тему о храме, разрушенная ограда которого виднелась на расплывающимся от жары горизонте и, не блистая знаниями об этом месте, второй юнец слушал его до тех пор, пока по его спине не пробежалась волна мурашек. Его вновь настигло то же чувство, что и в Иерусалиме. Аль-Саиф мгновенно потянул поводья на себя, вынудив кобылу остановиться и, упираясь одной рукой в круп, обернулся назад. Поодаль, по основной дороге, сворачивая в другую сторону, шли несколько караванов, с телегами набитыми провизией, одеждой, антикваром, обычные торговцы. Араб уже начал сомневаться в своей бдительности и посчитал самого себя параноиком, закусив от этого факта нижнюю губу. Но, нет, подождите. Совсем рядом с движущейся массовкой, подле второго каньонного угла, продвигалась троица тёмных лошадей, двое из наездников смахивали одеждами на странников: плащи, маски на лицах, необычный дизайн узды и закреплённые на сёдла разнообразные мешки. Третий же всадник, одетый по-другому, не вызывал каких-либо подозрений у Кадара до тех пор, пока его тёмный скакун не остановился, в отличие от остальных. Человек, с алым кушаком на поясе, навострил взгляд прямо на ассасина из-под капюшона, и второй это явно почувствовал, разволновавшись ещё больше. - Кадар? – окликнул младшего знакомый голос, чем и привёл в чувства. – Альтаир, постой! – следом вымолив Малик, на мгновение переведя взгляд на мастера, который в свою очередь с недовольной миной приостановил скакуна. Аль-Саиф следом остановил и свою лошадь, бросая взор в сторону брата. Младший воин встрепенулся, как можно быстрее прячась от пронзительного взгляда чужака. Он вмиг нагнал старшего, не зная, что и сказать ему. - Кадар, всё в порядке? - Малик… - неуверенно начал он, поджав губы. – Мне кажется, за нами кто-то следует по пятам, – сразу же после этой реплики парня как будто постигло облегчение, он вздохнул, размышляя, как бы ненароком не опозориться перед великим ассасинским мастером, который выжидающе смотрел на братьев. Малик же, задумчиво глянув на родного, искоса взглянул назад, на пути торговых караванов и в первую очередь обратил внимание на того же всадника, что и Кадар. Человек в тёмном капюшоне ещё какие-то секунды стоял, не двигаясь, пока не дёрнул за узду коня и не последовал прочь. - Нам лучше поторопиться, пока солнце не село, – произнёс Малик, и его решение каждый счёл правильным, из-за чего лошадиная тройка тут же сменила свой шаг на галоп. Их прибытие оказалось рискованной ошибкой. Робер и его люди прибыли в храм раньше ассасинов, и вероятно находятся здесь уже не первый десяток минут. И всё бы ничего, план можно было бы изменить, повернуть ситуацию в свою сторону, если бы мастер, не поражённый своей ненавистью к де Сабле, оставался в тени, как и его орденские братья. - Альтаир! – воскликнул Малик в момент, когда потолок содрогнулся над мужчиной. С характерным звуком и тряской камни рухнули на землю, срывая за собой каменные выступы и деревянные балки, нагоняя густое облако пыли. Он и сообразить не успел, как оказался отрезанным от окопа с частицей. И, что самое главное, какой вопрос задал Аль-Саиф преждевременно: жив ли мастер? Этот случай не отклонял группу от цели, а именно доставить артефакт в крепость. Братья продолжали отбивать атаку людей Робера, когда сам магистр стоял и с надменным взором просто созерцал это безобразие. Он был так поглащён своими мыслями, что и не заметил, как трое солдат окружили лишь одного язычника. Но, где же другой? Кадар не терял времени и довольно быстро оказался на вышке древней арки, где, на подставке, размещалась золотая сфера. Частица Эдема. - Взять его! – скомандовал магистр крестоносцев, завидев белого воина с артефактом в руках. Рыцарь беспрекословно бросился к деревянным лесам, в силу своих доспехов затратив немерено усилий, но таки настигая ассасина. - Брат! – воскликнул младший араб, делая глубокий вдох. Когда Малик управился с помехой в виде крестоносца, Кадар, своей едва дрожащей рукой, бросил золотую сферу вниз, в руки старшего, попутно выкрикнув: - Беги же! Эта была последняя фраза, которую произнёс воин, прежде чем клинок пронзил его сердце. Юнец издал едва слышный вздох и тут же притянулся к земле, падая на колени, когда тамплиер с противным лязгом вынул окровавленный меч из плоти. - Кадар! – голос Аль-Саифа был переполнен испугом, когда тот отвлёкся, созерцая бездыханное тело кровного брата на уступе выше. Он ощущал себя, точно придавленный камнем. Усталость в одну секунду сковала воина, перекрывая доступ к кислороду и парализуя конечности. Мужчина выронил свой меч, не в силах отвести взгляда от открытого лица юнца. Казалось, в этот момент ассасин потерял все свои чувства, навыки, они разом выскользнули из его тела, рассыпались по полу и их тут же приступали давить своими грязными ботинками. Продолжалось это не долго, Малик почувствовал острую боль в левом плече, замечая мимолётный блеск клинка тамплиера. Белый воин выронил Яблоко из раненой руки, тут же схватившись за кровоточащее место и прошипев от жгучей агонии. Одержимый взгляд прошёлся по помещению и оставшимся солдатам, с которыми ему не справиться. В последний раз взглянув на Робера, Аль-Саиф рывком схватил сферу и бросился к лестнице, ведущей к выходу из разрушенного храма. Магистр тут же скомандовал своим людям кинуться в погоню, однако ассасин был проворен даже с такой серьёзной раной. Он в считанные секунды взобрался на противоположный выступ, сбрасывая дряблые сходни вниз, отрезая путь и выигрывая хоть немного времени. Малик бежал так быстро, что боль в руке отдавалась куда сильнее, по всему корпусу, но остановиться он себя не заставил. У него слишком мало времени, тамплиеры уже не так далеко. Мужчина, издав очередной болевой рык, всё-таки приостановил бег на несколько секунд, попутно доставая из-под пояса кожаный мешок, складывая туда яркий золотой шар и, затягивая короткие верёвки, одной рукой старался закрепить тюфяк за ножны, дабы облегчить эту, казалось бы, ничтожную ношу, но не для единственной руки. Дрожащей, испачканной в крови рукой ему удалось обвязать ткань вокруг ремня, но продолжить движение помешали. Рассекая воздушный поток, раненое плечо Малика мгновенно пронзило продолговатое остриё, на секунды пригвоздив к стене. Он взвыл от новой адской порции пыток, в глазах попросту начинало рябить, конечности ходили ходуном. Его попытки высмотреть атаковавшего не увенчались успехом, лишь размытое тёмное пятно где-то сверху, с выделяющейся красно-белой полосой. Фигура не задерживалась на месте и поспешила сразу же скрыться за стеной, и всё, что Аль-Саиф помнил, это перья стрелы, ядовито-красного цвета. Он вскочил на белого скакуна и с силой ударил того по бокам, заставляя бежать. Излитая кровью левая конечность оставляла маленькие следы на песке, обессилено болталась из стороны в сторону, ударяясь о бока животного, но уже не доставляя никакой боли. Все мучения ушли внутрь, к сердцу, к сознанию. Младший брат мёртв. Любимая родная душа погибла от грязной руки тамплиера. А всё почему? Альтаир не сдержал своих эмоций, бросился на Робера, как одержимый, и всё это привело к страшным увечьям. Кадар мёртв, Малик тяжело ранен, Ла-Ахад не известно жив ли вообще. А пусть бы и мёртв, сейчас араб хотел этого больше всего. С каждой новой секундой он начинал ненавидеть этого человека больше и больше, его мысли были перегружены нежеланной смертью младшего брата и жаждущей гибелью мастера. Но нет, он противоречит сам себе. Он не такой, он верен братству, все они одно целое. Они – семья. Мужчина с силой сжимал серую гриву правой ладонью здоровой руки, сгибался в спине, прижимался лбом к шерстяной гладкой шее лошади, еле чувствуя, как по онемевшим от напряжения скулам скатываются слёзы.