Допрос

— Ты бы был моим другом, если бы я все время кричал? Постоянно? Тодд открывает глаза и охватывает взглядом звезды и края их джипа, приобретенного сомнительным способом. Он разлегся на заднем сидении, в то время как Дирк занял переднее — он провозгласил, что там самое подходящее местечко для его ног. Воздух свежий, а сама ночь довольно тихая, и что-то подсказывает Тодду, что сегодня ему не удастся поспать. — В смысле, все бы было так же, как и сейчас, только я бы при этом все время кричал. Практически без остановки. Тодд на минуту задумывается. — Наверное, нет. Он поплотнее натягивает одеяло и оборачивается, стараясь найти ту удобную позицию, в которой был — он готов был поспорить — всего минуту назад. Но Дирк не закончил. — Ты был бы все еще моим другом, если бы у меня вместо руки был крокодил? — Дирк, что за херню ты несешь? — Ладно. Ладно. На этот раз серьезно. Банан вместо руки или, или, постоянное преследование трактором? Очень медленное. Типа, ты можешь убежать, но он будет следовать за тобой, очень медленно, куда бы ты ни отправился. — Что? — Тебе нужно выбрать. — То есть либо я потеряю руку, либо кто-то попытается меня… — Ты не потеряешь руку. Она банан. — Разве бананы не гниют? — Этот каждый день обновляется. — Я могу съесть банан? — Да, но это отвратительно. — Почему? Это же банан, верно? — Это твоя рука!  — А это больно? Пауза. — Нет, практически. Но ощущения очень странные. Как будто тебе делают операцию, но ты в сознании. Тодду интересно, какую операцию Дирк перенес, и почему он был в сознании все это время, но они не об этом сейчас разговаривают. — Все равно выберу банан. Не люблю, когда меня преследуют. — Справедливо. Ладно. Никто не может запомнить, как ты выглядишь, или все считают тебя уродливым. — Я ничего из этого не выберу. — Ты не можешь так сделать, это будет означать, что ты выберешь все сразу, — спокойно объясняет Дирк. — Ладно. Ладно. Никто не помнит, как я выгляжу? Даже семья и друзья? — Никто и никогда тебя не узнает. — Даже если я буду носить одну и ту же шляпу каждый день? — Никаких шляп. Если ты попытаешься нацепить что-то запоминающееся, это просто исчезнет. — Тогда я ограблю банк. — Если ты используешь свое проклятие как подарок, тебя укусит акула. Я не могу поверить, что ты бы отказался дружить со мной, если бы я постоянно кричал. — Было бы очень сложно узнать тебя. — Я мог бы выкрикивать факты и пустячки о моей жизни. Ты же не знаешь, что именно я мог бы кричать. — Мне не нравится, когда на меня кричат. — Твой слух адаптируется. — Может быть. — Был бы ты моим другом, если бы все было так же, за единственным исключением — я никогда не ел бы с ножом и вилкой? Каждый раз, когда мы приходили в ресторан, я бы отбрасывал столовые приборы и пускал в ход свои пальцы? — Я бы заказывал тебе только пиццу и чипсы. — А я бы каким-то образом всегда заканчивал с супом или пастой в тарелке. — Мерзость. — И на мне всегда была бы белая футболка, в конце концов с низу до верху заляпанная. Ты бы дружил со мной? — Может быть. Зависит от того, сколько бы раз нам приходилось есть вместе. — Окей. Был бы ты моим другом… — Господи, Дирк, сколько еще у тебя подобного? —… если бы я лаял на каждую собаку, которую вижу. — Ты и так лаешь на каждую собаку, которую встречаешь. — Не на каждую. — Тот лабрадор из города, казалось, будет преследовать нас вечно. — Ты бы был моим другом, если бы у меня было четыре языка? — Да. — Я не сказал тебе где. — Пожалуйста, не надо. — Ты бы был моим другом, если бы я был покрыт шерстью? — Да. — Ты бы был моим другом, если бы я был геем? Тодд моргнул. — Что? Конечно, был бы. — Ты бы был моим другом, если бы вместо «привет», я бы бил людей в… — Дирк, ты думаешь, я бы не был твоим другом, если бы ты оказался геем? — Чисто гипотетически, Тодд. — Ладно. — Тодд медлит, раздумывая, развивать ли дальше эту тему, но сдается. — Бил людей… куда? — Просто бил их, попадая в какую-то часть тела. Случайную. — Мог бы я оградить тебя от знакомства с людьми? — Нет. — Конечно же нет. — Ну? — Я бы все еще был твоим другом. Но я бы не представлял тебя своим друзьям. — Но я уже знаю всех твоих друзей, — со смешком выдает Дирк. — Эй. У меня могло бы быть больше друзей. Друзей с работы, например. — Я твой единственный друг с работы. — Ты и котенок. — И Фара, — определенная интонация возникает в голосе Джентли, похожая на ту, что присуща Аманде, когда та смотрит на кого-то привлекательного. Тодд ненавидит этот тон в голосе Аманды, да и в голосе Дирка его слышать ему не нравится. — Она вроде как тоже друг с работы. — Вообще я имел в виду отель, но… — Фара крутая, не так ли? С ее… пушками, крутыми куртками и ее… крутостью, — если Дирк попробует казаться безразличным чуть сильнее, то его сосуды наверняка лопнут. — Ну да. — Я думаю, ее парень думает, что она лучшая на свете. — У нее есть парень? — Я так не думаю. А почему ты спрашиваешь, Тодд? Почему это тебе так интересно, одинока ли Фара? Тодд открывает рот, чтобы ответить, но потом передумывает. — Очень умно, Дирк. — А я умный, ведь да? — Тодд слышит самодовольную ухмылку в его голосе. — Ну так..? — Я не заинтересован, к великому огорчению Аманды. — Ой. Окей. Вы двое кажетесь просто… заинтересованными. Он пытается спрятать это, но в его голосе определенно есть нотка облегчения. Тодд садится. — Дирк Джентли, мне кажется, ты влюбился. Дирк дергается так, будто его током ударило, а в его глазах блестит паника. Его волосы взлохмачены от попыток спать сидя, и он выглядит как сплошной беспорядок, отчего Тодд невольно улыбается, хотя подозревает, что выглядит сейчас не лучше. — Что? Я? Влюбился? Нет. Что… и, более того, кто бы это… и как… и что это вообще… и что… — Все в порядке. Честно, мне не нравится Фара. И я не нравлюсь ей тоже, как мне кажется, что бы мне Аманда ни говорила о куртках. — Фара? — растерянность не покинула его взгляд. Несколько достаточно существенных кусочков паззла собираются в голове Тодда. Он поддельно и долго зевает, чтобы скрыть осознание, отобразившееся на его лице. — Ты должен пригласить ее на свидание как-нибудь, — он говорит в таком небрежном тоне, который только может воспроизвести. Дирк все еще пялится на него, и Тодд старается не замечать этого, хотя сердце в грудной клетке с ума сходит, а дыхание замедлилось. — Ладно. Значит, ты предпочел бы дом из шоколада или сырого мяса? — Это отвратительно, — Дирк думает. — Однозначно, шоколад. — Хороший выбор. — Ты забываешь, как ходить или как говорить по-английски? — А я могу на нем читать? — Не-а. — Забываю, как ходить. Твои друзья верят, что ты сделал что-то плохое, но ты не сделал, или твои друзья не верят, что ты сделал что-то хорошее, что ты как раз таки сделал? — Второе. — Почему? — Потому что я бы сделал что-то хорошее. — Дирк закрывает глаза. — Это был серьезный вопрос. Разве они должны быть серьезными? — Про шоколад был очень серьезный, — Тодд запинается. — Ты был бы моим другом, если бы я… — Да. — Я же даже еще ничего не сказал. — Я знаю, — улыбается Дирк. — Был бы ты моим другом, если бы у меня от тебя были секреты? — Зависит от секрета. — Если бы я даже не мог сказать тебе, что это за секрет, или даже подтвердить или опровергнуть, что у меня есть какие-либо секреты. — Я не знаю. — Дирк выглядит расстроенным, и Тодд смягчается. — Скорее всего. Дирк пристально вглядывается в него из-за спинки кресла. — Ты бы был моим другом, если бы я сделал что-то неразумное? — За всю нашу дружбу, Дирк, ты только и делал, что неразумные вещи. Я не знаю, как бы отреагировал, если бы ты сделал что-то разумное. — Это было грубо. Тогда, пусть это будет что-то неловкое. — И таких ситуаций было предостаточно. — Тодд. — Эта игра чувствуется иначе, когда подключен зрительный контакт. Дирк все еще глазеет на него из-за спинки, комкая обивку сидения своими тонкими длинными пальцами. — Да. Я бы был твоим другом. — Даже если подразумевалось что-то неуместное? Если бы это усложнило отношения между нами, сделало их некомфортными на некоторое время? Может, навсегда? — Дирк. Я сказал да. Тишина затянулась, и Тодду стало интересно, умеет ли Дирк засыпать с открытыми глазами. Кажется, будто он вовсе не дышит, их обволакивает интимное и странное чувство медлительности течения времени — этому способствует обстановка совместного времяпровождения в машине посреди ночи. Оба не спят, вместе, и весь остальной мир на расстоянии вытянутой руки. — Дирк? — Ш-ш. — Что? — Я пытаюсь набраться смелости, чтобы… в общем, не обращай внимания. — Поцеловать меня? — Что? — Ты пытаешься набраться смелости, чтобы поцеловать меня? — Нет, — отвечает Дирк, но через мгновение перебивает самого себя, — да. Как ты узнал? Тодд думает: «Твои намеки так же незаметны, как испуганный носорог. Потому что ты буквально признался, что влюблен в меня. Потому что ты пялишься на мои губы уже десять минут». Но вместо всего этого вслух выдает: — Такова уж работа детектива. — Ох. Хорошо. Ты хорошо справляешься. Молодец, мой… мой юный ассистент… И снова тишина. Дирк смотрит в чернильную ночную темноту где-то за спиной Тодда, и выражение его лица меняется с каждой мыслью, что проносится у него в голове. — И как все проходит? — спросил Тодд. — Решительности прибавилось? — Нет, не очень. — Может, для начала стоит перейти на заднее сидение? — Точно. Пожалуй. Он неловко приводит в движение свои руки и ноги и начинает карабкаться к Тодду. Так или иначе, ему приходится проделывать поистине гимнастические трюки, и иногда Тодд с ужасом наблюдает за тем, как Дирк чудом не падает за борт машины. Он наконец-то усаживается рядом, тяжело дыша и неотрывно буравя взглядом пространство впереди себя. — Ты мог бы просто выйти через дверь, Дирк. — Я не хотел мочить ноги росой. — Ладно. Справедливо. И снова молчание. — Окей. Тебе либо нужно носить колючий рождественский свитер до конца своей жизни или… Одним раздраженным движением Тодд поворачивается к Дирку и целует, заставляя наконец-то, к облегчению, заткнуться.