Бегемот-мот-мот

Чонин встречает Сехуна в книжном магазине. Сехун стоит у стеллажа в отделе живой природы и листает большую книгу, неловко удерживая ее одной рукой, а другой — переворачивая глянцевые страницы. Смотрит на них завороженно, почти с детским восхищением, то и дело облизывая губы. Чонин застывает на месте, и английский словарь едва не выскальзывает из его вмиг ставших влажными ладоней. Чонин лихорадочно пытается сообразить, как ему познакомиться с симпатичным парнем, и не придумывает ничего лучше, чем бочком подобраться к стеллажу рядом с Сехуном и сделать вид, что ему очень интересна Большая Энциклопедия Грибов. Он хватает ее с полки и с видом знатока читает аннотацию, а потом раскрывает наугад и разглядывает изображения уродливых поганок, украдкой скашивая глаза на Сехуна. На большее он не решается, неловко переминаясь с ноги на ногу. Сехун полностью увлечен глянцевыми страницами и, кажется, не замечает никого вокруг, особенно - непонятного парня, который подошел к нему почти вплотную. И когда Чонин отчаивается и готов смириться с тем, что он жалок в своей робости, Сехун внезапно поднимает голову, ловит его взгляд и спрашивает: — Знаешь, что самое страшное может случиться с тобой в Африке? Чонин от неожиданности приоткрывает рот и забывает, как дышать: Сехун улыбается застенчиво, быстро проводит языком по губам и щурит глаза. Он оказывается еще симпатичнее, чем можно было подумать, и Чонин хочет провалиться на месте, потому что и слова выдавить не получается. Но Сехун терпеливо ждет, и Чонин берет себя в руки, предполагая охрипшим от волнения голосом: — Аборигены-людоеды? Сехун качает головой и коротко хихикает. — Тропическая лихорадка? — смелее предлагает Чонин. — Нет, — Сехун лукаво блестит глазами. Чонин захлопывает энциклопедию, смущенно трет нос тыльной стороной ладони и улыбается уголками губ: неловко, но очень искренне. Ему немного страшно, что Сехуну вдруг надоест ждать ответ, и он просто уйдет. В конце концов, это ни к чему не обязывающий разговор двух незнакомцев в огромном магазине, и даже то, что Сехун начал его первым, ничего по сути не значит (может быть только то, что Чонин гораздо стеснительнее Сехуна, потому что заговорить с понравившимся человеком для него до сих пор архисложный квест). Но Сехун не уходит, и Чонин сдается, признаваясь: — Я не знаю. Что? — Самое страшное, что может с тобой случиться, — торжественно начинает Сехун, словно ждал этого момента всю жизнь, — это бегемот! С этими словами он протягивает свою книгу Чонину и демонстрирует фотографию на весь разворот: огромный бегемот стоит по брюхо в воде, широко разинув пасть, показывая мощные, массивные клыки. Выглядит действительно жутковато, но Чонин все равно удивляется и спрашивает: — Почему? — Потому что они нападают на людей чаще, чем львы и крокодилы. Могут развивать скорость до тридцати километров в час и сносят все на своем пути. Давят насмерть, — Сехун говорит это с нескрываемым восхищением. — Я обожаю бегемотов. — О, — Чонин нервно сглатывает. — Круто… наверное. — А ты? Тебе грибы нравятся? — Сехун кивает на книгу в его руках. — Ну, не то чтобы. Немножко совсем. Тут картинки, м-м-м, красивые, — Чонин вовремя затыкается, едва не ляпнув «как ты». Потому что сравнивать Сехуна с уродливыми на самом-то деле поганками, было бы верхом кощунства. И упускать такого Сехуна, странноватого, но трогательного, тоже самое настоящее кощунство, поэтому Чонин впервые в жизни ставит ногу на грудь своей робости и спрашивает: — Дашь мне свой номер телефона? — И добавляет: — Пожалуйста. — И еще секунду спустя: — Меня зовут Чонин. Сехун аккуратно закрывает книгу, окидывает его взглядом, медленно облизывая губы (издевается он что ли?), а потом так же медленно кивает. — Дам. Называй меня Сехуном. Они обмениваются номерами, и с тех пор Сехуна в жизни Чонина становится очень много. Как и бегемотов. * Проходят два месяца, за которые Чонин успевает влюбиться в Сехуна, влюбить Сехуна в себя, трижды поцеловать его, один раз намекнуть на секс и возненавидеть бегемотов. Даже не так, а вот так: ВОЗНЕНАВИДЕТЬ БЕГЕМОТОВ. Этих глупых, бесполезных, отвратительных, по мнению Чонина, существ. И не то чтобы какой-нибудь конкретный бегемот сделал ему что-то плохое, но весь вид этих свинообразных (Чонин умиляется от точности слова, против биологии не попрешь) отравляет ему жизнь. Раз за разом, день за днем бегемоты отнимают у него Сехуна, на которого Чонин давно и уверенно заявил свои права («заявить права» для него значило поцеловать Сехуна в щеку в переполненном метро, когда хлынувший в вагон людской поток подтолкнул их друг к другу; это было самое начало их отношений — третий день знакомства — и самый прекрасный момент в жизни Чонина вплоть до настоящего поцелуя, во время которого Сехун бесстыдно засунул ему в рот свой язык). Чонин думает, что он единственный неудачник на свете, которому приходится делить своего парня с бегемотами. У Сехуна в гостиной фотообои с пасущимися у берегов Виктории стадами. У него розовая мыльница-бегемотик в ванной. В спальне Сехун хранит множество книг про бегемотов, а над его рабочим столом фотка из зоопарка, где сам Сехун радостно тычет за ограждение вольера, а Чонин стоит рядом в дурацком ободке с ушами Микки-Мауса, борясь с желанием закатить глаза (на заднем плане бегемотиха жует траву с выражением тотальной задолбанности на квадратной морде). Чонин в его квартире четвертый раз и до сих пор не привык к этому вечному бегемотьему празднику. Он сидит на самом краю дивана, отпивает чай маленькими глотками и, несмотря на подчеркнутую аккуратность, все-таки расплескивает его на светлый ковер и джинсы, когда Сехун запрыгивает на подушки совсем рядом и машет перед носом своим телефоном. — Ну вот, — расстроенно говорит Чонин, опуская взгляд. — Пятна останутся. Сехун только нервно дергает плечом: судя по его радостному виду и нетерпеливому возбуждению, всего его мысли далеки от таких прозаических мелочей, как испорченный ковер. И действительно, стоит ему немного успокоиться и унять дрожь в руках, как Чонин видит на экране Сехунова айфона пост из фейсбука. Прикрепленной картинки с уродливо разинутой пастью хватает, чтобы Чонин скривился в попытке отодвинуться. — Берта родила! — Сехун трясет его за плечо и звонко целует в щеку. — Моя девочка стала мамой! Чонин как никогда счастлив, что поставил чашку на стол: если бы он пил из нее в этот момент, то обязательно подавился и, скорее всего, умер в страшных муках, потому что прыгающий на диване Сехун вряд ли что-то заметит сейчас, кроме, пожалуй, бегемота, появись он посреди гостиной. — Ты обещал мне свидание? — деловито спрашивает Сехун, резко замирая и кидая на Чонина быстрый взгляд. Чонин теряется и не сразу соображает, что ответить: он до сих пор не привык к тому, как Сехун быстро переключается с одного на другое, на третье, на четвертое, от слез — к смеху, от смеха — к истерическому ржанию, от ржания — к абсолютно нечитаемому выражению лица, за которым могут прятаться как радость, так и досада или обида. Собравшись с мыслями, Чонин все-таки говорит, улыбнувшись: — Обещал. В ближайшее воскресенье будем делать все, что ты захочешь, как захочешь и сколько угодно раз. Сехун щурит глаза, словно подозревает Чонина в грязных мыслишках, но потом приходит к выводу, что его Чонин, лишний раз стесняющийся взяться за руки даже на безлюдной улице, явно еще не готов думать о большем, чем простые объятия (исключительно в одежде) и поцелуи (чаще всего ленивые и нежные). Если бы Чонин мог прочесть мысли Сехуна, то обязательно привычно покраснел бы от стыда за свою робкую натуру: его слова про «как захочешь и сколько угодно раз» были как раз намеком. Чонин абсолютно точно хочет заставить Сехуна хоть на полчаса забыть о том, что на свете существуют бегемоты, и находит секс хорошей альтернативой (просто прекрасной!) очередному просмотру дискавери. Но Сехун намека не понимает или не хочет понимать, и тянет Чонина в зоопарк, смотреть на Берту и ее малыша. В воскресенье в зоопарке людно и шумно. Через каждую пару сотен шагов стоят продавцы сладкой ваты и воздушных шаров. Сехун показывает на один из них, и о, сюрприз-сюрприз, это оказывается голубой бегемот. Чонину не жалко пары купюр, но жалко себя. Сехун получает шарик, а Чонин — благодарный взгляд. Он не думал, что сможет возненавидеть бегемотов еще сильнее. Но Сехун не перестает его удивлять. — Как поживает моя красавица? — шепчет он сквозь решетки вольера. — Смотри, Чонин, она повернулась к нам. А вон ее малыш! Какой забавный… Сехун сосредоточенно фотографирует маленькое семейство на телефон, и Чонин очень надеется, что он не выскользнет у Сехуна из трясущихся рук. В воздухе пахнет зоопарком: не каким-то отдельным животным, но всеми ими. И Чонину это не нравится. Он смотрит на Берту, большую, темную, с толстой кожей и забавным хвостом-колбаской. Ему становится тоскливо, потому что он знает: как только у Сехуна пройдет эйфория, он обязательно сникнет, потухнет и будет сидеть на скамейке, ковыряя кроссовкой землю. А потом — будет удалять фотографию за фотографией, ласково поглаживая пиксельную Берту по широкой спине и необъятному заду. Так и случается. Сехун оставляет всего одно фото: Берта рядом с детенышем у воды. Он долго смотрит на него, а потом вздыхает, прячет телефон в карман и утыкается лбом в плечо Чонина. — Знаешь, — говорит Сехун, — самые близкие родственники бегемотов — это киты. Здорово, правда? Бегемоты большую часть дня проводят в воде и даже рожают в ней. А потом выходят на сушу… Киты, у которых есть ноги. Немного сухопутные киты. И ревут бегемоты так же отчаянно, но мы можем их слышать. Мне с детства казалось это чем-то потрясающим. Прихоть природы. Аж мурашки по коже. Сехун скребет ногтями по обтянутому джинсами бедру Чонина. Молчит немного, а потом добавляет: — Я больше не хочу сюда приходить. Хотя бы в этом году. И у Чонина сжимается сердце. Он оглядывается вокруг и украдкой целует Сехуна в висок. В этот момент он немного прощает бегемотам их существование. * Чонин выигрывает бой, но проигрывает войну. Сехун звонит ему однажды и сбивчиво тараторит в трубку: «тот знакомый с фейсбука», «научный журнал», «экспедиция», «такой шанс!», «мечта детства», «всего лишь Уганда» и через каждые три слова — «бегемоты», «бегемоты», «бегемоты». Чонин приезжает к нему в разгар спешных сборов и ставит вопрос ребром: — Я или бегемоты? И Сехун долго подбирает слова, комкая в руках футболку, но сдается под тяжелым взглядом и робко начинает: — Это только на четыре месяца… Чонин качает головой. — Я или бегемоты? — И то и другое! — выпаливает Сехун. — Не заставляй меня выбирать! Четыре месяца, Чонин. Дай мне четыре гребанных месяца. А потом еще два, — думает Чонин, — и еще, и даже если он вернется обратно, то привезет своих бегемотов с собой. И тогда Чонин спрашивает уже себя: бегемоты или их отсутствие? Выбирает второе и уходит. Не хлопает дверью, не устраивает сцен, не пишет слезливые статусы и не постит черно-белые картинки. И даже не плачет в подушку, хотя глаза предательски влажнеют каждый раз, когда приходят сообщения от Сехуна. И в каждом из них одно слово: «прости». Все у них началось с бегемотов и ими же закончилось. Подумать только, какая тоска. Чонин задергивает шторы в квартире наглухо, а Сехун садится в самолет до Уганды. * Бегемот греет брюхо о песок. Кожа на его теле розовеет из-за специального секрета, призванного защитить ее от солнечных ожогов. Полезно, думает лежащий рядом Чонин. И даже завидует немного. Как же жарко. Он пропускает сквозь пальцы светлый песок и прислушивается к плеску воды. Плеск становится громче и громче, превращаясь в мерный гул, словно от тысяч собравшихся у него над головой пчел. Но перевернуться на спину и посмотреть Чонину лениво. Он сонно моргает и косится на бегемота. Тот приоткрывает один глаз, улыбается загадочно и спрашивает: — А ты знаешь, что самое страшное может случиться с тобой в Африке? Чонин пытается вспомнить правильный ответ, но солнце припекает, плавит мозги, не дает сосредоточиться. И еще этот гул, проклятый гул. Чонин щурит глаза, напрягает память, а бегемот тем временем тяжело подымается и возвышается горой. Заносит над спиной Чонина огромную ногу и спрашивает снова: — Ты знаешь? Чонин знал. Знал и забыл, и отчаянно трет виски, надеясь на спасительную мысль. Его тошнит, а бегемот широко раскрывает пасть, ревет, мешая свой рев с пчелиным гулом, и опускает ногу. Это невозможно вынести, и Чонин просыпается. Нащупывает кнопку будильника, пытаясь унять сошедшее с ума сердце. Откидывается на подушки и думает, какой же он дурак. Какие же они с Сехуном оба дураки. Глупые мальчишки! Чонин хватает с тумбочки телефон и набирает дрожащими пальцами сообщения, в которых «это я должен просить прощение», «я пожалел на следующий же день», «мне хреново без тебя», «я научусь любить твоих бегемотов», «честное слово, Сехун», «береги себя», «береги себя!». «Я тебя люблю». Не отправлено. Ни одно сообщение не доходит в дурацкую Уганду, а Чонину жизненно необходимо, чтобы Сехун знал, как он любит его, как хочет быть с ним столько, сколько получится. Как он готов терпеть любые Сехуновы перепады настроения, глупые привычки и непонятную любовь к бегемотам. В Чонине сейчас столько смелости и отчаянности, что он готов кричать о своих чувствах на весь мир. И кричал бы, если бы мог быть уверен, что крик его долетит до Сехуна. Чонин переворачивается на бок, утыкаясь носом в подушку, и думает о том, что у Сехуна такая светлая кожа. И пусть он наверняка прячет ее под рубашками с длинным рукавом, а на голове у него обязательно надета кепка, но про что-нибудь, валяясь в высокой траве и карауля у водопоя бегемотов, он обязательно забудет. Хотя бы про свою шею, которая, скорее всего, покраснела, и отросшие Сехуновы волосы неприятно щекочут ее. Чонин думает об этом, заходит на сайт авиабилетов и смотрит расписание рейсов до Уганды. Выбирает билет и оплачивает тут же, пока решимость еще не покинула его. Пожалуй, если бы Чонину в день его первой встречи с Сехуном рассказали, что однажды он полетит к нему через полмира после совершенно идиотского расставания, Чонин подумал-подумал и… подошел бы. Все равно, черт возьми, подошел бы к Сехуну и молил небеса, чтобы он обратил на него внимание. Чонин рассматривает фото Сехуна на заставке своего телефона и, вздохнув, меняет его на первое изображение, выданное гуглом по запросу «бегемот». Чонин действительно собирается привыкать к этим животным и учиться их любить. И если с самым страшным все ясно, то самое прекрасное, что может случиться с Чонином в Африке — это Сехун.