«Ещё ничего в своей жизни я не боялся так сильно, как потерять тебя».
— Ты считаешь, что я недостаточно честен с тобой? — спросил Кендалл, глядя на свою спутницу заинтересованно, но в то же время с непонятной обидой во взгляде. Айрис поставила на потёртый стол бумажный стакан с кофе и грустно улыбнулась. Это было раннее лос-анджелесское утро. Кендалл и Айрис решили провести его без сна (в котором, если честно, оба очень нуждались) в одном из кафе у выезда из города. Это утро должно было принадлежать только им двоим, потому что через каких-то несколько часов им предстояла разлука, которая обещала затянуться на неопределённое время. — Нет, ты не так понял меня. Как бы это объяснить?.. В твоей голове живёт несколько твоих личностей. Упрощённо их можно назвать «Кендалл для Дэнни», «Кендалл для Айрис» и так далее. Ты сам их создал, может быть, даже неосознанно. Просто ты знаешь, что «Кендалл для Дэнни» должен быть немного строгим, он должен вести себя по-взрослому, держаться чуть-чуть холодно. И всё твоё существо следует за этой личностью, когда ты говоришь с Дэнни, понимаешь? Иная личность просыпается в тебе во время наших встреч. Для этих встреч ты создал другого себя, может быть, даже с полным осознанием этого. Шмидт молча смотрел на неё какое-то время. Взгляд его был сосредоточенным и внимательным. — Но я настоящий с тобой, — продолжал возражать он, видимо, не с достаточной глубиной вникая в то, что говорила ему Айрис, — я не притворяюсь, ни в одном слове, ни в одном движении… — Я ведь ни слова не сказала о том, что ты притворяешься, Кендалл. Ты настоящий в каждой личности, каждая личность и есть ты. Это нормально. Губ парня коснулась лёгкая улыбка. Он сделал глоток кофе и сказал: — Тогда скажи, каким ты видишь «Кендалла для Айрис». — «Кендалл для Айрис»… Он страдалец, ищущий смысл жизни. Романтик. Он помимо своей воли начинает подражать тем людям, к которым чувствует привязанность, и всеми силами старается удержать себя в настоящем, хотя его существо рвётся одновременно и в прошлое, и в будущее. Шмидт молчал, будто пронзённый её словами насквозь. От правдивости этих слов внутри у него всё звенело, в то время как Айрис сидела спокойная и невозмутимая, как удав. — Ты действительно так считаешь? — восторженно прошептал он. — Да. — Откуда это в тебе? Айрис улыбнулась и пожала плечами. — Как-то мне довелось почти целую неделю жить в хостеле с одной семейной парой... оба мужчины. Это была гремучая смесь: философ и психолог. Целыми вечерами мне приходилось выслушивать их разговоры, и, наверное, я что-то могла от них перенять. Да и вообще, если я возьмусь рассказывать про каждого интересного человека, с которым я была знакома, это займёт у меня не одно утро. За окном, у которого сидели Айрис и Кендалл, проехал внушительных размеров грузовик, на кузове которого было большими буквами выведено: «Доставляем счастье в каждый дом». Очевидно, эта фирма занималась грузовой доставкой. — Представь, что этот грузовик едет в твой дом, — произнёс Шмидт, задумчивым взглядом провожая громоздкий автомобиль. — Что он везёт? — Может, начнём с того, что у меня нет дома? — легко улыбнулась Айрис. — Нет, и всё-таки? Что в твоём грузовике? — Коробка, — загадочно начала девушка, будто уже давно подготовившись к подобному вопросу и уже зная на него ответ, — плотно перемотанная бумагой и скотчем. В этой коробке лежит всего лишь четвертинка листа бумаги. А на этой бумаге записана… дата моей смерти. Кендалл переменился в лице, когда услышал это. Его спутница заметила эту перемену и тут же на неё отреагировала: — Многие спорили со мной по этому поводу и продолжают спорить, но я для себя уже всё решила, и меня не отговорить, Кендалл… Моя жизнь благодаря этому знанию заметно облегчится. Тогда я хотя бы буду знать, насколько напрасно или не напрасно то, что я делаю. — Но что это изменит? — не понимал парень. — Знание того, что ты в любом случае умрёшь, всегда с тобой, а вот когда именно — это уже вопрос пятистепенной важности… это ничего не меняет. — Это полностью меняет твоё отношение к жизни. Ты просто не осознаёшь того, что… — Ладно, — прервал он Айрис и, вытащив из салфетницы бумажную салфетку, быстро что-то написал на ней. Затем парень сложил салфетку в два раза и придвинул её к стакану Айрис. — Читай. Девушка с недоверием улыбнулась, уже догадываясь, что там было написано, и молча развернула салфетку. — Десятое ноября, — произнесла она, подняв на Шмидта улыбающийся взгляд. — Это… — Да, — снова оборвал он её на полуслове, — это дата твоей смерти. — Десятое ноября завтра. — Я знаю. Как ты станешь мириться с тем, что смерть настигнет тебя завтра? — Ты не можешь этого гарантировать, — засмеялась девушка, покачав головой. — Отчего же не могу? Я могу гарантировать, что завтра приеду к тебе и собственноручно отниму у тебя жизнь. Так как ты будешь с этим мириться? Кендалл мало понимал, зачем говорил всё это. Тему смерти в разговорах он всегда старался обходить стороной, но сегодня его занесло в этот разговор помимо его воли. — Мы говорим очень абстрактно, Кендалл, — с прежней улыбкой ответила Айрис. — Смерть не настигнет меня завтра, и уж тем более ты не убьёшь меня… есть миллион причин, по которым всё может пойти не по плану. — Так тебе нужна дата твоей смерти лишь затем, чтобы избежать её? Она улыбнулась ещё шире и вновь покачала головой. — Жаль, что ты ни на минуточку не можешь стать мной и не можешь понять, как я мыслю. Шмидт уже привык к особенностям разговоров с Айрис, а потому не стал глубже вникать в суть этого вопроса, от которого, если честно, у него по спине бежали мурашки. Парень только молча посмотрел на свою собеседницу и понял, что каждое расхождение в их взглядах — пусть даже самое незначительное — со страшной силой подталкивало их навстречу друг другу. — А что в твоём грузовике? — вдруг спросила Айрис. Кендалл поднял на неё взгляд, в котором почему-то читался стыд, и улыбнулся. — Моя мечта менее романтична, чем твоя. Возможно, моя мечта даже примитивна. — Это деньги? — Не просто деньги, — поправил он девушку, — а целый грузовик бешеных денег. — То есть они и составляют твоё счастье? Шмидт неопределённо пожал плечами и сказал: — Я знаю, что культ денег многими осуждаем, но жить так, чтобы больше никогда не беспокоиться о том, на что существовать и что кушать, — это, наверное, цель всей моей жизни… и вместе с тем моя мечта. Деньги — пыль, да; но разве без них жизнь похожа на сказку? Вовсе нет. — Это ложь, — шёпотом проговорила Айрис, — ложь, в которую все мы почему-то верим. Мы верим, что станем счастливы, когда приобретём то, чего у нас сейчас нет. Но посмотри на меня: у меня нет вообще ни-че-го. Теперь скажи, что я несчастна. — Ты не любишь жизнь, — растерянно ответил парень, — это ли не делает тебя несчастной? — Не любить и ненавидеть — это диаметрально противоположные вещи. Можно не любить жизнь и быть абсолютно счастливым, но ненавидеть её и быть счастливым — это невозможно. — Я знаю, о чём говорю, — покачал головой Кендалл. — За всю жизнь я успел узнать, что такое семья, дружба, настоящая любовь… мне больше не нужно всего этого. Теперь я просто хочу спокойствия. — Ты молодой человек с душой старика, — сказала Айрис, и в её голосе зазвучали нотки сочувствия. — Это страшно, Кендалл. — Не страшно, — улыбнулся он, — и то только потому, что уже нечего бояться. Они расстались в десять утра, оба буквально убитые пониманием того, что им предстоит прожить порознь друг от друга минимум неделю. Кендалл сказал, что постарается заехать за ней через несколько дней, но обещать, конечно, ничего не стал. Обещания в его сознании приравнивались к обязательствам, а обязательства — к серьёзным отношениям. Не было сомнений в том, что встречи с Айрис вызывали в его душе массу положительных эмоций, однако Шмидт ещё не чувствовал надёжной и устойчивой почвы, на которой можно было бы возводить те самые серьёзные отношения. Кендалл приехал в отель счастливый, потому что привёз домой деньги: концертом удалось прилично заработать. Когда парень вошёл в кухню, то замер на месте и изумлённым взглядом обвёл стол, ломившийся от обилия еды на нём. Друг против друга сидели Карлос и Логан. Они завтракали. — Ни хрена себе, — только и вырвалось у Шмидта, и он медленно опустился на свободный стул. — Пока меня не было, вы тут, ребята, разбогатели? — Да нет, — с улыбкой ответил Карлос и крепко пожал другу руку. — Мы не заплатили за всё это ни цента. — Тогда откуда это? — Подарок, — несколько угрюмо проговорил Хендерсон, но тоже с улыбкой, — от одного не совсем тайного… друга. Кендалл отрезал кусочек шоколадного блинчика, положил его в рот и вопросительно посмотрел на своих друзей. — Это Несса, — пояснил Логан, с каким-то смущением опустив взгляд. — Несколько дней назад я нашёл у нас на кухне два пакета, полных еды, и долго не мог понять, кто всё это купил и привёз сюда. — А как понял? — По набору продуктов, как это ни странно. В одном пакете лежала упаковка итальянской пасты, пармезан и свежая клубника. Я не знаю ни одного другого человека, который мог бы сочетать все эти продукты в одном блюде… Мы с Нессой не раз готовили это. — Думаешь, она хотела, чтобы ты понял, что это от неё? — спросил Кендалл. — Не знаю. Наверное, да. — А зачем она делает это? Вы вроде разошлись на… не самой приятной ноте? Логана всего передёрнуло, когда он вспомнил о беременности Ванессы. Эта мысль тяжёлым грузом висела на нём, и он никак не мог от неё избавиться. Друзьям, разумеется, о своих проблемах он рассказывать не стал: ему нужно было разобраться во всём самому или, по крайней мере, обсудить это вместе с Нессой, но не с ними. — Я думаю, она просто хочет быть полезной, — со вздохом ответил Хендерсон. — Конечно, этими покупками она занималась не сама: скорее всего, попросила об этом кого-нибудь из прислуги… Но сам факт, что она помогла нам и потратила на нас те деньги, которые могла бы потратить на свою красоту или своё обучение, очень радует. Это… приятно. — И совсем не стыдно, — добавил ПенаВега, улыбнувшись, и с хрустом укусил тост. — Мы ведь не слишком гордые для того, чтобы просто отказаться от такого, да? Логану хотелось побыстрее соскочить с этой темы, и потому он с загоревшимися глазами обратился к Кендаллу: — Как прошёл концерт, дружище? Следующие минут десять Шмидт делился с друзьями своими впечатлениями о концерте и Сан-Диего, с трудом избегая любые упоминания об Айрис. Это стоило парню огромных усилий: последние несколько часов эта прекрасная девушка никак не шла у него из головы, и говорить хотелось только лишь о ней. — Вчера мы продали последнюю бутылку из наших запасов, — упавшим голосом проговорил Карлос, и лица всех троих помрачнели. — Прежде, чем я пойду к себе, чтобы в очередной раз потрудиться над месячным отчётом, хочу кое в чём… в общем, парни, я рассказал обо всём Алексе. Кендалл с Логаном переглянулись, но выражения их лиц ни о чём не говорили. ПенаВега уже приготовился выслушивать речи о предательстве и прочем, прочем, прочем, когда Хендерсон произнёс: — Я рассказал обо всём Рози. — Дэнни тоже знает, — не без сожаления признался Шмидт. — Правда, ему неизвестно, что я в курсе. — Откуда он знает? — выпалил Логан, вспоминая то утро, когда застал подростка с разбитым лицом, несущегося к себе в спальню с аптечкой в руках. — Увидел как-то, что один из посетителей купил у Карлоса две бутылки. Но на Дэнни мы могли бы рассчитывать: он понимает, для чего нам всё это было нужно. — Я хочу покончить с этим, — сделал признание Карлос и встретил со стороны друзей одобрение. — Устал я от этой лжи, устал, что у меня сердце уходит в пятки каждый раз, когда я вижу копов… В конце концов, у меня есть семья. Я должен думать о ней. — И правильно, надо кончать. У меня на примете уже есть кое-какой план, источник дополнительного заработка, — поделился Кендалл. — Что за план? — Пока оставлю это в секрете, — несколько нелепо улыбнулся музыкант, — не хочу сглазить. Ничего сглазить Кендалл, конечно, не боялся — он просто не хотел, чтобы его друзьям было доподлинно известно о том, каким образом он теперь будет зарабатывать. Во-первых, этот план был аморальным, а во-вторых (и это главное), он был незаконным. Так, в десятом часу вечера Шмидт свернул в тёмный переулок на углу улицы, осторожно огляделся и два раза небрежно шаркнул подошвой по асфальту. Через несколько секунд из темноты выплыл размытый мужской силуэт, и незнакомый голос спросил: — Шмидт? — Да. — Ровно сто? — Да. Парни быстро чем-то обменялись и сразу же спрятали руки в карманы. Ни слова больше друг другу не сказав, они разошлись в разные стороны. Когда Кендалл подходил к оживлённой дороге, он вдруг почувствовал, что у него бешено дрожали коленки. Парень понял, что даже не увидел лица своего покупателя, и зачем-то обернулся. Сзади никого не было. Его покупателя звали Стив Эрнандес. Стиву было только девятнадцать лет, но материальные проблемы в семье (в которой, кстати, кроме него жили ещё пять детей) уже выгнали его на улицу в поисках быстрого и лёгкого заработка. Стив не придумал ничего лучше, чем торговля марихуаной, но сам он, разумеется, её не употреблял и даже в мыслях подобного не держал: узнай об этом отец, и Стиву придётся навечно поселиться на улице… Сегодняшней ночью он занимался этим уже в четвёртый раз, и у него в отличие от Шмидта коленки уже не дрожали. Абсолютно спокойный, Стив пересёк на такси несколько улиц и погрузился в ещё один тёмный переулок. Здесь он встретился со своим покупателем, спросил у него только имя и без лишних вопросов продал ему наркотик — разумеется, за более высокую цену, чем купил сам. Разошлись они молча. Стив уходил таким же спокойным, каким пришёл, а вот у Дэнни, который испуганно прятал купленный пакетик в нагрудном кармане куртки, заметно дрожали колени. Гарольд Ремиговски сидел в большом и уютном кожаном кресле своего кабинета и смотрел в окно. Он пришёл сюда полтора часа назад, чтобы перечитать несколько договоров со своими партнёрами, но мысли неудержимо рассыпались в разные стороны, и мужчина никак не мог сконцентрироваться. Задумчиво покусывая кончик своей позолоченной авторучки, Ремиговски наблюдал за садовницей Шарлин, которая подстригала кусты алых роз. Ему почему-то вспоминалось детство. Вот ему лет семь или восемь, он лежит в мягкой кровати, на подоконнике горит ночник, без которого маленький Гарольд не мог уснуть… А рядом сидит мама с ярко блестящими глазами, гладит его тёмные волосы и о чём-то рассказывает. Ремиговски очень хорошо помнил одну притчу, которую мама рассказывала ему особенно часто, и только теперь до него доходил весь сокровенный смысл этой истории. — Одна птичка очень долго жила в клетке, — обычно начинала мама, тепло улыбаясь. — Она часто смотрела сквозь прутья клетки в окно, где виднелись деревья и луг. Она видела других птиц, которые весело летали на свободе, и часто задумывалась о том, каково это — чувствовать, как солнце пригревает спинку, ветер расправляет крылья, и, взмывая и пикируя вниз, ловить на лету мошек. Когда птичка думала об этом, её сердце начинало учащённо биться. Она садилась повыше на перекладину и, глубоко дыша, почти ощущала трепет возможного полёта. Иногда другая птица садилась на карниз у окна, немного отдыхала там и рассматривала птичку, сидевшую в клетке. Путешественница склоняла голову набок и как бы спрашивала себя, возможно ли такое. Птица в клетке! Немыслимо! И в эти моменты птичка чувствовала себя совсем несчастной. Её маленькие плечики понуро опускались, в горле вставал комок, а на сердце ложилась печаль. Однажды владелец птички оставил дверцу клетки открытой. Птичка сидела и смотрела наружу сквозь открытую дверцу. Она видела птиц, порхающих там, на свободе, видела, как солнце играет на их спинках, а ветер ворошит пёрышки, и почувствовала волнение. Птичка заметила, что окно открыто, и её сердечко забилось ещё быстрее. Она пыталась решить, что же ей делать. И она всё ещё думала, думала… а на закате вернулся хозяин и запер дверь клетки. Итак, птичка, какими бы ни были её мотивы, предпочла безопасность свободе. В конце притчи голос мамы обычно начинал дрожать. К этому времени Гарольд уже засыпал и у него не оставалось сил на то, чтобы спросить у мамы, в чём дело. А на утро ночные мысли растворялись и попросту забывались… Ремиговски сделал оборот на своём кресле и хмуро уставился в шкаф с книгами. Теперь ему вспомнилась юность. Гарольду было около семнадцати, когда он вдруг понял, что мама изменяет папе. Ребёнком он этого не осознавал, но взрослому человеку это казалось очевидным. Такой же очевидной была параллель между мамой и той птичкой из притчи: отец Ремиговски взял его маму замуж, когда та была очень красивой, но несерьёзной девятнадцатилетней девушкой. Он бесконечно и преданно любил её и именно поэтому был невероятно строг с ней, в связи с чем у его супруги имелось полное право его ненавидеть. Юный Гарольд часто задавался вопросом: почему мама не ушла, если абсолютно ничего не чувствовала к мужу, кроме убийственной ненависти? Ответ он находил только теперь: мама предпочла безопасность свободе. Мужчина почувствовал, как от горечи у него сжалось сердце. Он подумал, что его семейная жизнь полностью отражает семейную жизнь его родителей, и, как это ни странно, понял Ванессу. Вспомнив то, чем всё закончилось у родителей, он твёрдо решил: нельзя позволить себе повторить ошибку отца. Гарольд просто обязан стать для Ванессы лучшим мужем. Он обязан показать ей, что не собирается отнимать у неё свободу взамен её безопасности. Он обязан дать ей понять, что Несса — лучшее, что когда-либо случалось с ним в жизни. Женщине нужно внимание, женщине нужна любовь. И Ванесса — так решил Ремиговски — получит это всё сполна. Конечно, Гарольд не был дураком, а потому не мог не понимать, что его жена путалась с каким-то молодым и нищим мерзавцем, который вдобавок ко всему был ещё и её бывшим. Он прекрасно осознавал, что был обманут ею, что она не один раз предала его и их священные клятвы, данные друг другу. Ремиговски понимал её и глубоко в душе даровал своей бедной супруге прощение: ей нужно было только немного времени, а после она привыкнет к Гарри и полюбит его своей особенной любовью. Да, он прощал физическую измену, но не мог простить оскорбления, которое наносил ему Логан. «Видит бог, — думал Гарольд временами, — что я не причинял зла этому человеку. Но он причинил зло мне, когда впервые коснулся тела той женщины, которая не принадлежит ему… Он сделал это осознанно, намеренно, злонамеренно. И если честь моей жены уже не спасти, я обязан сохранить свою собственную и ответить ему на это подлое оскорбление». Ответить Гарольд собирался потом, а сейчас для него не было ничего важнее Ванессы. Он спустился вниз, спросил горничную, не видела ли та его жену, и, не получив внятного ответа, вошёл в столовую. Несса сидела за большим столом одна, неодетая, непричёсанная и выковыривала большой ложкой мороженое из упаковки. У стены, сложив руки спереди «замком», стоял повар и ждал распоряжений. — Подайте обед через полчаса, — обратился к повару Ремиговски, и тот вытянулся по стойке «смирно», — всё что угодно, кроме жареной рыбы. — Пожелания насчёт десерта? Мужчина бросил взгляд на мороженое, которое поедала его супруга, и сказал: — Сегодня обойдёмся без десерта. Ступайте. Когда повар удалился, Гарольд сел напротив Ванессы и улыбнулся её милому нелепому виду. — Решила испортить аппетит перед обедом? — спросил он. В ответ ему только злостно сверкнули её глаза. — Ванесса, так ведь все твои диеты пойдут коту под хвост. Девушка старалась не обращать внимания на то, что он говорил. В последнее время множество вещей начали беспричинно выводить её из себя, и самым простым выходом для неё было избегание всяческих стрессовых ситуаций. Ванесса стала очень нервной и раздражительной, чего раньше с ней вообще не случалось; на каждое слово мужа у неё находилась целая куча остроумных и подчас очень обидных реплик, а чего стоили его прикосновения… Но на всё это имелись свои объяснения. Несса переживала глубокий личностный кризис, связанный с разрывом их с Логаном отношений, выдуманной беременностью, которая тоже порядком вымотала ей нервы, и неудовлетворённостью собственной жизнью. Девушке постоянно чего-то не хватало. Она страстно желала изменить свою жизнь, но не знала, с чего начинать, за что браться, что делать. Потому нервы у неё были уже на пределе, а заботы о сохранении хороших взаимоотношений с мужем и вовсе как-то отошли на второй план. У неё не было ближайших целей, путь её был неясен и мутен. Ванессе казалось, что она выпустила из рук нить, ведущую её к ясности. В конце концов, ей казалось, что её жизнь (как и она сама) превратилась в сущую пустышку. — Почему ты так сильно нервничаешь, птичка? — спросил Ремиговски и тут же ужаснулся своим словам. Нет-нет, Несса не птичка… Кто угодно, только не птичка! — Птичка? — переспросила девушка, не отрываясь от мороженого. — Что ж, может, тебе тогда сделать из меня чучело и поставить на каминную полку? — Что ты говоришь, дорогая?.. — беспомощно залепетал мужчина, всерьёз переживая за состояние жены. — Тогда я точно стану твоим трофеем. Будешь смотреть на это чучело и вспоминать об очередной своей победе. — О какой ещё победе, Ванесса? Она, ни слова не говоря, взяла со стола планшет, несколько раз провела пальцем по экрану и так же молча отдала гаджет мужу. Он, заинтересованно нахмурившись, взял планшет в руки и прочитал заголовок какой-то статьи: «Тысяча и одно завоевание Гарольда Ремиговски». — Тебя разозлила писанина какого-то неумелого доходяги? — добродушно улыбнулся он. — Это не просто писанина, а оценка твоих и моих достижений в этой жизни. Понимаешь, Гарольд? — возвысила голос Несса и так сильно схватилась за край стола, что её руки задрожали. — Ты добился статуса одного из самых влиятельных людей Америки, тебя в этом городе каждая собака знает в лицо, а любая дворняга, наверное, боится помочиться рядом с тобой даже больше, чем она боится смерти! А что я? Я — ничтожество, пустышка, нарядная и припудренная пустышка, которую ты однажды увидел и просто решил: «Хочу»! Я игрушка, которая украшает твой дом! Мною можно только любоваться! Дыхание девушки сильно сбилось, и она начала задыхаться от обиды и неконтролируемого гнева, который охватил её всю. Ремиговски, испуганно посмотрев на неё, подорвался с места, желая успокоить жену, но Ванесса дёрнулась в сторону, взмахнула рукой и неуклюже опрокинула на пол мороженое. — Не прикасайся ко мне! — визгливо проговорила она, сделав стул, на котором сидела, преградой между ней и супругом. — Даже не подходи, иначе клянусь, я расцарапаю тебе всё лицо, и тогда на новом деловом приёме ты появишься только через несколько месяцев. Гарольд показал ей свои ладони, желая сказать этим, что не причинит ей вреда, и на всякий случай отошёл на шаг назад. — Ванесса, я просто хочу… — Я не дешёвка, как многие, может быть, хотят думать, — прервала она собеседника, будто вовсе не услышав, что он начал говорить, — и ты увидишь это, потому что нет в мире таких денег, на которые можно было бы купить Ванессу Кадлиц! — Ты Ремиговски, — сквозь зубы выдал мужчина, руководствуясь только своим задетым чувством. Осознание, что эта фраза была наихудшей из всех возможных, пришло к нему только через секунду. — Я не Ремиговски, — выговорила девушка сначала вполголоса, а после начала кричать. — Я не Ремиговски! Я не Ремиговски! Я не Ремиговски!!! Из разных комнат на шум стеклись горничная, повар, дворецкий и два охранника, обычно дежурившие у входа. Гарольд сидел за столом красный, как рак, а Ванесса носилась по столовой, кричала и сносила на своём пути всё, что видела. — Все вон, — негромким, но властным голосом проговорил хозяин дома, и прислуга, будто не разобрав слов, озадаченно на него уставилась. — Все вон, я сказал! Пошли все вон! Вскоре в столовой вновь остались только двое. Гарольд чувствовал, как напряжение внутри него росло, но старался не поддаваться эмоциям и оставаться в такой ситуации предельно спокойным. — Сядь на место, — проговорил он всё тем же голосом, которому нельзя было не подчиниться. — Сядь на место, Ванесса. Иначе мне придётся позвать Конора с Заком и заставить их тебя успокоить. Через минуту она уже сидела напротив мужа, вся взбалмошная и растрёпанная, и тяжело, со стонами дышала. — Мне нужно ехать на работу, — тихо проговорил мужчина, будто всё ещё с трудом осознавая то, что только что произошло. — Надеюсь, когда я вернусь вечером, мы с тобой обсудим всё без этих сцен, а после забудем обо всём, как о страшном сне. Да? — Убирайся, Гарольд, — сказала Несса, с отвращением нахмурившись, — поезжай на свою чёртову работу, дальше пытайся прыгнуть выше собственной головы… Убирайся, у-би-рай-ся. Я не хочу смотреть на тебя и слышать тебя не хочу. Когда Ремиговски уехал, Ванесса закрылась в спальне, села на кровать, обвила колени руками и уже приготовилась к тому, что сейчас её тело начнёт сотрясаться от рыданий. Дыхание участилось, подбородок задрожал… но слёз почему-то не было. Девушка стала пытаться вызывать слёзы искусственно, начала хныкать и часто моргать, однако это не дало результатов. Значит, должно быть что-то другое. Несса должна выпустить эмоции, но не привычным способом — не через слёзы. Должно быть что-то другое… Ванесса чуть ли не взвизгнула от радости, когда поняла, что точно её вылечит. Логан. Он был именно тем, чего ей так не хватало всё это время. Он был для неё некой опорой, на которой держалась вся её жизнь. Стоило этой опоре исчезнуть, и вся жизнь Нессы рухнула… Да, Логан — её лекарство, её волшебный инструмент, её личный допинг, её любовь. Стараясь не вспоминать о том, при каких обстоятельствах прошла их последняя встреча, Несса села перед зеркалом и воодушевлённо начала приводить себя в порядок. В этот момент она напоминала маленького ребёнка, требующего внимания со стороны взрослых. Когда один из родителей оставил его, чтобы, скажем, немного поработать, ребёнок бросает все силы на то, чтобы привлечь к себе внимание другого родителя. Мысли о том, что Логан не ждал её или — что хуже — больше не любил, конечно, не приходили ей в голову. Она думала только о том, что она так же желанна и любима им, как и раньше. Логан сидел в своей комнате и держал в руках небольшой слегка пожелтевший конверт. Руки его дрожали, и он всё никак не мог решиться открыть конверт. Он уже знал, что письмо было от Нессы, но не знал, стоило ли ему читать его. С одной стороны, ему страшно хотелось, чтобы она постепенно стала частью его прошлого, но с другой — она ведь была… беременна. Вспомнив об этом обстоятельстве, Хендерсон вздрогнул и, не думая больше ни минуты, вскрыл конверт. Глазами он сразу пробежал вниз и посмотрел на подпись. Иссен. От этого сердце его забилось в два раза чаще, и он даже слабо улыбнулся. В письме Ванесса просила его о встрече. Причина, по которой эта встреча должна была состояться, ею не оговаривалась, но девушка убедительно просила Логана, чтобы он обязательно пришёл, иначе с ней может случиться страшное. Поначалу в голове у парня промелькнула мысль о том, что она, как и обычно, блефует, однако потом странное чувство ответственности развеяло все его сомнения. Хендерсон сложил письмо пополам и прерывисто вздохнул. Дыхание дрожало. Что Несса хотела сказать ему? Что она уходит от Гарольда? Или что он больше никогда её не увидит? Да и чей, в конце концов, этот ребёнок?.. Вопрос «ехать или не ехать?» Хендерсон себе не задавал. Он однозначно знал, что поедет. Ему страшно было думать о том, что скажет ему Ванесса, но он старался утешить себя той мыслью, что просто её увидит. Да, самому себе Логан готов был без труда признаться, что он невыносимо скучал по ней, однако совсем другое дело — признаться в этом Нессе… Он замер у двери номера, в котором его уже ждала Ванесса. Парень протянул руку к ручке двери и тут же её отдёрнул. В его душе чувство страха перед неизвестностью смешалось с непреодолимым желанием прикоснуться к её волосам и наконец ощутить покой. Вздохнув поглубже, Логан взялся за ручку и вошёл в номер. Миссис Ремиговски сидела на кожаном диване, подогнув под себя обе ноги. На ней было чёрное платье совсем не привычной для неё длины, которое она не очень жаловала, но которое — Ванесса знала — просто обожал Логан. Косметикой девушке, конечно, удалось скрыть следы того состояния, в котором она находилась последние несколько дней, но глаза выдавали все её чувства с потрохами. К тому же о её нервозности говорило правое веко, время от времени самовольно подёргивающееся. Увидев Хендерсона, она поднялась на ноги и медленно подошла к нему. Они встали лицом к лицу, бегло осматривая друг друга, и одновременно предприняли две довольно неуклюжие попытки обняться. Эта неуклюжесть могла быть свойственна только двум людям, прощающимся после первого свидания, но никак не Ванессе с Логаном. Бросив свои тщетные попытки, Хендерсон выпрямился, проникновенно взглянул в глаза девушки и прошептал: — Привет. Несса вместо ответа с отчаянием закусила губу и бросилась ему на шею с такой силой, что чуть не сбила его с ног. Логан, не ожидавший с её стороны подобных действий, отошёл на пару шагов назад и не без удивления обнял её в ответ. Ванесса прижимала его к себе так сильно, точно хотела, чтобы они стали единым целом, чтобы они, если выразиться образно, проросли друг в друга. Когда Несса отстранилась, Хендерсон провёл рукой по её волосам и (хотя должен был спросить кое-что другое) спросил: — Ты сменила причёску? — Сменила, — почти беззвучно пролепетала девушка, не узнающими глазами пристально его рассматривая. Ей показалось, что Логан был недостаточно рад этой встрече, недостаточно эмоционален. Но почему тогда, чёрт возьми, он всё-таки пришёл сюда? Желая вызвать в его душе как можно более глубокие чувства, Несса, почти не размышляя, добавила: — Логан, ты ведь не думаешь, что я соврала тебе по поводу беременности? Я не врала. Ребёнок твой. К Гарольду он не имеет никакого отношения. — Я и не думал, что… — Твой ребёнок, — повторила она, прервав собеседника, — твой ребёнок, он… он был. Был твоим. По лицу Хендерсона скользнула тень недоумения, но уже через секунду к нему пришло осознание. Его лицо сделалось каменным, так что Ванесса не могла понять, что именно он почувствовал в тот момент. Парень медленно прошёл к дивану и неосознанно, почти механически сел на него. — Я ночами не спал, пока думал об этом, — проговорил он слегка осипшим голосом. — Я тоже. И плакала ночами напролёт. — Почему, Ванесса?.. — Первая беременность, — ответила она тихо, присаживаясь рядом с ним, — угроза всегда есть. Мой организм просто не принял этого. С мамой тоже такое было. Я должна была знать. Логан повернул голову и посмотрел на неё. Теперь он вдруг заметил всё то, что скрыла от его глаз косметика. Он заметил и то, как дёргалось у Ванессы веко, и то, как дрожал её голос, которым раньше она безупречно владела, и то, как безнадёжно смотрели её глаза. Он молча взял её холодную руку и крепко сжал её. — У меня были блестящие планы, — проговорила Несса надтреснутым голосом, — я мечтала заявить Гарольду о том, что беременна не от него, собрать вещи и уехать с тобой куда подальше... Я думала, что беременность — это шанс всё изменить. А потом узнала о том, что… знаешь, что я хотела сделать? — Не говори, — попросил Хендерсон. — Мне в тот момент показалось, что моя жизнь теперь обречена на вечные муки, что теперь я вечно буду вспоминать об этой боли... Я просто жить не хотела, Логан, я не хотела жить! Её плечи затрясло, но слёз почему-то по-прежнему не было. Несколько минут назад Хендерсон, может быть, и мог решить, что все действия и слова Ванессы были очередной провокацией, желанием поймать его на свою удочку, но теперь Логан безоговорочно верил ей. Он крепко обнял её за плечи и прижал к себе, чтобы утешить. — Что я могу сделать? — тихо спросил он. — Поцелуй меня. Он молча чмокнул её в макушку. Ванесса подняла голову и внимательно посмотрела ему в глаза. — Мне не лучше. — Я знаю. Полегчает ещё нескоро. Надо просто подождать. — А сколько ждать? Час? Два? — Недели… может, месяцы. — Но мы не сможем прожить в этом номере месяцы. Он добродушно улыбнулся, но она восприняла эту улыбку как несерьёзность и безответственность. — Не смейся надо мной, — проговорила она сурово, — я не шучу. Я не смогу справиться с этим без тебя, Логан, и не собираюсь возвращаться к Гарольду раньше того времени, когда мне полегчает! — Но ты должна к нему вернуться, — убедительным голосом сказал Логан. — Ты ему обещала, Несса… и в горе, и в радости… — Пока смерть не разлучит нас. Я лучше умру сейчас рядом с тобой, чем ещё раз увижу его лицо так близко… Снова она угрожала ему своей смертью. С этим Хендерсону приходилось сталкиваться не раз, а потому он отреагировал на её слова довольно спокойно. Желая морально подготовить девушку к тому, что он собирался сказать, Логан снова поцеловал её в макушку, только на этот раз надолго задержал губы у её ароматных волос. — Несса, пойми меня, пожалуйста, правильно, — начал он, взглянув на неё, и Ванесса впервые за всё время их знакомства увидела в его глазах всю силу его необъятной и искренней любви к ней, — но мне надоело топтаться на одном месте. Я устал и больше не хочу таких отношений, не хочу скрываться, я устал от этой неопределённости и от твоих метаний туда-сюда. И, в конце концов, мне просто мерзко спать с чужой женой. Она отстранилась от него и нахмурилась. Её лицо приняло оскорблённое выражение. — Я же прошу тебя только немного подождать, — сказала Несса таким тоном, точно объясняла кому-то очевидную, как дважды два, истину, — это сложно? — Твоё «немного» растянулось уже до неприличия, Ванесса, — сурово выдал он, — наши странные отношения висят камнем на моей шее, они тянут меня вниз! Я больше не хочу так! Разозлив его, сама она успокоилась. Ласково прильнув к нему, как соскучившаяся по хозяину кошечка, девушка погладила его плечи и прошептала: — Не знаю, как ты делаешь это, но, пожалуйста, терпи меня дальше. Хотя бы ещё чуть-чуть… — О «чуть-чуть» я слышал уже тысячу раз… хватит обещаний. Ванесса в отчаянии схватила его обеими руками за воротник рубашки, притянула к себе и прижалась к его груди. Логан удивленно смотрел на неё и не обнимал в ответ. — Прости меня, дорогой, прости, пожалуйста, — говорила она глухо, всхлипывая без слёз, — скажи, что прощаешь… потому что Гарольд меня никогда и ни за что не простит… — Может, всё-таки стоит попросить прощения у него, а не у меня? Она подняла голову, и Логан с удивлением обнаружил, что Несса даже не плакала. — По-твоему, он не должен просить у меня прощения? — тихо спросила она сквозь сжатые зубы. — По-твоему, он жертва, а я — только его шалава-жена? Хендерсон нахмурился и покачал головой. Её поведение всё больше удивляло его, но в то же время, к его изумлению, такой странной она даже очень нравилась ему. — Не нужно так говорить, Несса… Ты ведь знаешь, что это не так. — А ты знаешь? Скажи, ты считаешь меня шалавой? Он отрицательно покачал головой. — Нет? — Нет. — Не считаешь? — Чёрт возьми, нет! Ванесса, поверив, вздохнула и отвела рассеянный взгляд в сторону. Её правое веко начало дёргаться чаще. — Не могу я, — негромко призналась она, — по-другому не получается. И без тебя не могу, и от него уйти просто не смею, мне хоть вешайся! — Может, дело всё в том, что ты просто не хочешь позволять лишь одному из нас любить тебя? Может, тебе нужны сразу оба? Она подняла на него ничего не выражающий взгляд. По этому взгляду можно было понять, что Хендерсон своим предположением попал в самое яблочко. — И чем же всё это кончится? — шёпотом спросила Ванесса. — Чем кончится? Не знаю и пока что думать об этом не хочу… но сейчас я больше всего хочу, чтобы ты меня поцеловала. На несколько минут их губы, сильно истосковавшиеся друг по другу, слились в одном долгом и проникновенном поцелуе. Когда Несса попыталась уложить Хендерсона на спину, он вдруг отстранился и сказал: — Я просил только о поцелуе. — А остальное?.. — Об остальном я попрошу после того, как ты разведёшься с Ремиговски. Эта реплика стала для девушки последней каплей. Своими словами Логан словно открыл дверцу и выпустил наружу разъярённого быка, успокоить которого стоило огромных трудов… С Ванессой случилась истерика ещё хуже той, что она закатила в доме Ремиговски. Она носилась по номеру, топала ногами, кричала до изнеможения, а время от времени даже смеялась непонятно чему. Логан по-прежнему сидел на диване будто окаменевший, во все глаза глядел на свою возлюбленную и просто понятия не имел, что делать. Несса кричала что-то о том, что Гарольд и Логан — оба они скоро доведут её до ручки, что она скоро не выдержит, что все об этом в конце концов пожалеют. Все её слова слились для Хендерсона в один визг, который никак не мог принадлежать Ванессе. Нет, наверное, это была не она: его Ванесса никогда не вела себя так… — Я больше не могу контролировать свою жизнь, — вдруг выдала девушка, гневными шагами направляясь к широкому окну, — так много вещей стали мне неподвластны… Не беда! Может быть, теперь я наконец могу взяться за свою смерть?! Номер, в котором проходила их встреча, располагался на двадцатом этаже. Логан ещё не осознавал всю серьёзность ситуации, когда наблюдал, как Несса открывала окно и взбиралась на подоконник. Осознание ударило в его голову внезапно и поразило его, как молния. Хендерсон, сам не помня как, подорвался с места, с нечеловеческой скоростью подлетел к окну, схватил Ванессу за талию и повалил на пол. Оба они упали, ударившись кто чем. И тут наконец Несса дала волю слезам. Она лежала на полу в объятиях Логана и, приложив руку к лицу, безудержно рыдала. Хендерсон, прижимавший её к себе изо всех сил, плакал тоже — от только что пережитого животного страха. Сердца обоих бились с такой силой, что их энергией можно было бы осветить весь отель. — Почему он должен стоять между нами? — спрашивала она в перерывах между всхлипами. — Я не знаю, Несса, — отвечал он сквозь слёзы, — честно не знаю…Глава 8. "Кое-что, о чём я молчу"
3 июня 2017 г. в 21:33