Тот, кто готов ждать

А после он просыпается и долго-долго задыхается, задыхается, задыхается. И опухшие, болезненные веки, холодный пот между лопатками, стекающий вниз, и издирающая огнём боль в грудной клетке напоминают ему о том, что это был не кошмар. Его расщепили на несчитанные крупинки алгии. Тревога, тревога, тревога. Ему кажется, что на левой руке не хватает мизинца, он физически ощущает его отсутствие ― и смотрит внимательно, видит: палец на месте. ― Криденс? ― раздаётся где-то сбоку незнакомый тихий голос. Он упорно молчит, кривясь от не проходящей боли, стараясь разглядеть в темноте вокруг себя хоть что-то. Только вот свет находится у его постели и больше нигде, странным образом освещая лишь его. Ах да, магия, завертелось в голове Криденса и засаднило в душе. ― Слава Мерлину, ты уже проснулся, ― владелец голоса появился у изножья кровати. Солнечный ― первая и самая правильная ассоциация. Рыжие вьющиеся волосы, звёздная пыльца веснушек на носу, щеках, и фисташковые глаза, совсем летне-зелёные. Криденс хотел дотянуться до излучаемого незнакомцем тепла, однако, вспомнив, кто он такой, даже не так, что он такое ― Криденс свернулся в худой, отчаявшийся клубок страха. ― Ньют Саламандер, ― незнакомец всё стоял у изножья, однако представился и, не услышав ответа, продолжил, неуверенно улыбаясь: ― Криденс, давай поговорим? Я могу рассказать немного о себе и об этом месте. Между прочим, ты у меня в чемодане. Криденс невольно приподнимает голову — в чемодане? — с подозрением смотрит в сторону Ньюта. Маг же радуется, понимая, что сумел заинтересовать Криденса. Он обходит кровать, чуть приближаясь, — какие же острые, худые колени, боже. — Тут безопасно, — у Ньюта улыбаются глаза, и в них частички солнца. Криденсу слишком больно на него смотреть, и он снова сжимается в свой привычный клубок. И Ньют всё стоит, не отходит, молчит и ждёт, пока к его присутствию привыкнут, прекратят прятаться и закрывать глаза. Ньют очень терпелив. И он правда хочет рассказать об этом удивительном месте, что создал сам. Он вспоминает чёрные клубы фобоса, обиды, желания быть нужным — сердце ёкает — и понимает, насколько сильно Криденс нуждается в нём. И Ньют готов показать юноше другой мир: незлобный, спокойный, волшебный. Только нужно ждать, ждать, ждать. И Ньют готов к долгому ожиданию. Он сравнивает Криденса с гиппогрифами, которых так трудно приручить, только вот они понимают, насколько они красивы и неповторимы, а Криденс — нет. Ньют думает: нужно, чтобы Криденс увидел настоящего себя. Ньют временит ещё немного, и когда чувствует, как Криденс расслабляется, говорит: — Ты набрался сил за эту неделю, поэтому давай прогуляемся, я покажу тебе это место, — Ньют ждёт, пока Криденс поднимет голову и посмотрит на него, тогда он протягивает руку. Криденс долго изучает его ладонь — мозолистые, грубые пальцы — и медленно принимает помощь. Ньют помогает ему подняться — Криденс ещё слишком слаб и сам пока не знает, что если бы не магия, то он бы восстанавливался дольше и хуже. Юноша опирается на руку мага, и тот медленно ведёт его в темноту, откуда сам пришёл. У Криденса ещё болит солнечное сплетение, но не так остро, слава богу. — Тебе понравится здесь, Криденс, — улыбается Ньют и зажигает взмахом палочки свет. Криденс щурится, и когда глаза, наконец, привыкают к яркости помещения — осматривается. Невиданные существа необыкновенной расцветки и формы, источающие волшебство, живут в этом новом мире. Криденс обомлевает. Ньют следит за его реакцией и переменами в настроении, чувствуя, как юноше тут начинает нравиться, как интерес переходит в восхищение. Ньют подходит к дереву с лукотрусами и, протягивая руку, ждёт, пока Пикетт перепрыгнет через две ветки и соскользнёт с листа на его ладонь. Пикетт, соскучившийся и преданный, смотрит на Ньюта и быстро-быстро взбирается по рукаву его рубашки вверх, к вороту. — Криденс, посмотри, — Ньют указывает пальцем на свой воротник, из-под которого застенчиво и с любопытством выглядывает Пикетт. — Это Пикетт, он лукотрус. А это Криденс — обскур. Криденс протягивает палец к зелёному чуду, но так и не касается, боясь спугнуть или навредить. Пикетт снова прячется под воротом и больше не показывается. Ньют видит, как эмоции Криденса гаснут и взгляд снова застилается ледяным барьером. Он осторожно берёт Криденса под руку и ведёт обратно к постели. — Тебе нужно отдохнуть, завтра ещё осмотримся, — Ньют укрывает его одеялом, и Криденс вопросительно поднимает на него глаза: паюсные, с горечью и тонкими нитями надежды. — Спи, Криденс, — на автомате говорит Ньют, только чтобы молча не уходить, и когда Криденс кивает, он выключает свет. А в голове у Криденса звучит мучительно знакомое и привычное ровное: “Спи, мальчик мой”. И становится совсем тошно, и Криденс кусает пальцы, чтобы хоть кто-то залечил его раны, чтобы этот кто-то был только он. Криденс почти засыпает с режуще-солоноватым привкусом крови на языке, как ощущает шевеление на плече, лёгкие, невесомые движения у шеи, и потом на щеке появляется зелёная тонкая лапка. Чёрные капельки глаз, тёмно-малахитовый рот в полуоткрытом состоянии, и лапка нежно-нежно гладит по щеке. Криденс ничего не говорит, не делает, ему хватает того, что он понравился Пикетту и тот пытается его утешить. Криденс не сдерживает слёз, и Пикетт не скупится на утешения: его лапки совсем мокрые от горячих солёных капель. И юноша упускает момент, когда засыпает, и ему совестно: он так и не поблагодарил Пикетта. * Когда Ньют замечает отсутствие под воротом рубашки лукотруса, он даже не сомневается, что найдёт его у Криденса. Только, возвращаясь за ним, он не ожидает застать плачущего Криденса и утешающего его Пикетта. Ньют молча ждёт, пока Криденс заснёт, и возвращает Пикетта на дерево. — Спасибо, — шепчет Ньют, зная, что у Криденса появился новый друг, хоть это пока что и не он.