Круг вечности: Реставратор

Я купил второй мольберт и расположил состарившийся портрет Насти рядом с рождающимся портретом Веры. Я писал губы Веры, оглядываясь на портрет Насти. Я срисовывал каждый предмет из оригинала в свое новое творение, и даже белую кожу Веры наделил оливковым цветом кожи Насти, так она более гармонировала с окружающими предметами и цветом. Я создавал новую красоту. Вере нравилось мне позировать, хотя я мог бы уже обойтись без неё, но я не лишал мою любимую такого удовольствия. Я много говорил с ней, и показывал ей свою работу так, что она чувствовала себя неземным ангелом, чью красоту пытаются запечатлеть простые смертные. Я больше не боялся за неё, за себя или за Настю. Мне казалось, что все легко и понятно — есть Настя — несчастная жертва, запечатленная с художником в неком заколдованном мире. Есть Вера — которую я люблю. Есть зло — некто вместе с Настей, и я просто должен спасти красавицу — проще некуда. Я работал часто под музыку, включая радио со старого, но еще работающего магнитофона. Однажды я разобрал слова песни с радио и секунду замер от неловкого беспокойства. Твой ангел зажег мираж огня, Он хочет убить тебя! * Кипелов — Ангельская пыль — Какой мрак, — услышал я капризный возглас Веры. — Включи уж «Хит фм» тогда. Я резко крутанул усилитель громкости, вырубив звук. — Нет, эти песни из одной ноты, точно собьют весь настрой. Если ты не хочешь, чтобы наш с тобой шедевр стал отдавать стилем музыки «Блестящих». Вера прыснула и промолчала, я же продолжил сотворение своего, отчасти своего, шедевра. В тот момент я думал, что заглаживаю вину перед ней за то, о чем она даже не знала. За Настю — девушку из снов. Странных снов, которые может понять не превратно, только тот, кто видит Красоту. Тот для кого красота важнее влечения. Настя этого не понимала, и Вера не поняла бы тем более. Дни проходили за работой быстро. Иногда захаживал Алексий, говорил в основном сам, рассказывал анекдоты и басом над ними смеялся так, что сотрясались стены и звенели стекла. Потом он глядел на меня своим отработанным строгим взглядом и уходил, недовольно косясь на обе картины. Что странно — он становился все более недовольным и даже удивленным каждый раз, будто бы они удивляли его чем-то, больше чем обычно. Но я не задавал вопросов и он свое поведение никак не комментировал. Однажды вечером, я пришел домой, и самовлюбленно бросив заработанные деньги в ящик, с чувством, что имею права позволить себе отдых я подошел к картинам. Едва я хотел скинуть с них покрывала, как услышал голос Веры, и сообразил, что не видел её дома. Я удивился, и понял, что слышу её за окном. Маленьким окном вверху, прямо над нашими креслами в гостиной. Окно выходило на немноголюдную улицу и несло слишком много городского шума, почему, мы и держали всегда закрытым. Теперь в нем была щелка, и через нее было шел сквозняк и голос Веры. — Я иду домой, я сказала! А в ответ ей какое-то бормотание. Я повинуясь инстинкту выбежал на улицу, по пути схватив куртку. Я побежал по лестнице вверх и открыв дверь столкнулся с Верой идущей мне навстречу. — Что случилось? Ты с кем говорила? — я стал засыпать её вопросами. — Вот, — она протянула мне карточку и я успокаивая свое сердце, взял её и заставил себя попытаться её прочесть. — Модельное агентство? Тебя опять находят на улице? — Он говорит, что прямо видит меня лицом сети магазинов ювелирных украшений, местного, а потом обещают и другие контракты. Говорит, что такую красоту нельзя скрывать и все такое, — её глаза были круглыми от удивления и блестящими от восторга, я недоверчиво скривился. — Ты ему веришь? — Это странно… — согласилась она с моим недовольством кивнув, но тут же сощурилась и продолжила. — Но мы же можем все проверить? — Вера… — начал я. — А что? А вдруг это тот самый шанс? — Ну пойми ты, не подходят к девушкам чтобы предложить им многомиллионные контракты… — А Наоми Кэмпбелл? А Жизель Бундхен?! — повысила она тон. — Это кто? — замешкался я. — Модели, которых нашли «на улице» как ты выражаешься, — ехидно ответила Вера. — Ладно, понял. Проверим. — Проверяй. Я — спать, нужно быть там завтра с утра, а значит, мне нужно быть свежей. Минимум восемь часов сна — залог красоты. — Угу… *** На эту фотосессию мы шли вдвоем. Веру расхваливали и лебезили перед ней словно перед принцессой, а я все ожидал подвоха, и к своему сожалению, не мог его найти. Низенький, щупленький фотограф с круглым лицом, девочки-ассистентки похожие на верных собачек, вели со мной себя так, словно целью их жизни было доставить мне максимум комфорта. Щебетали вопросы по типу — кофе-чай-конфеты, и в какой-то момент их услужливость начинала раздражать. Вскоре вышла Вера, ей сделали прическу, которая ей будто бы и не очень шла, да и подкрасили, на мой взгляд, слишком темным кремом, не к её коже, не к её глазам. Я закатил глаза от вкуса этих «творческих людей», но они так искренне восторженно блеяли вокруг нее, что я пожал плечами и не подал виду, что считаю, будто бы Вере слишком не идет ни макияж, ни наряд. Они включили музыку, направили свет, и Вера стала позировать. Она кривлялась, меняла выражение лица и позы, как давно училась по видеоурокам с интернета, и видимо, теперь, ей на самом деле понадобились эти навыки. Фотограф щелкал без перерыва: — Вот так. Ага. Да-да-да-да, — бормотал он. Среди наблюдателей был мужчина, который мне резко не понравился — на вид ему было под сорок, низкий, полный с круглыми глазами и огромными очками. Он завороженно глядел на Веру и при мне даже подошел к фотографу, панибратски хлопнул того по плечу и судя по жесту, попросил его передать фотоапарт. Фотограф еле заметно пожал плечами, но перечить не стал. Мужчина встал на его место и несмотря на Верино удивление сделал несколько её фотографии, улыбнулся и вернул фотоаппарат. Я, чувствуя свою откровенную ненужность бродил по павильону, а после и вовсе, незаметно для Веры ушел домой, оставив ей послание через одну их безымянных выдрессированных девушек. Я бродил в своих мыслях до нашего дома, и подходя увидел девушку, в слишком ярком наряде для столь серой улицы — розовый пиджак в вертикальную полоску, черная маечка под ним, светлые кудряшки неприлично светлые так и отдающие солнцем, неприлично длинные, столь же неприлично красивая белая кожа, и серо-зеленые веселые глаза, которыми она словно искала кого-то среди прохожих. Какое же было мое удивление, когда я подошел к своему входу в наш подвальчик-квартирку и понял, что ангело-подобное создание ожидало именно меня. — А вы художник, верно? — её голос оказался таким приятным, что мне захотелось слушать его всегда. Веселый взгляд, идеальная, чистая и завораживающая улыбка. — Не единственный в Одессе, — то и мог сказать я. — Знаю! Просто мне не говорили вашего имени. Вы? — я не был уверен кокетничает ли она или всегда говорит так мило, и улыбнулся. — Олег. Олег Игоревич. — Жанна, — улыбнулась она и протянула тонкое запястье. Я чуть поморщился, будто бы услышал что-то знакомое, и не поняв что делать с рукой — стоило бы пожать, но вдруг обидится, а если поцеловать это будет тем более странно. Черт разберешь этих женщин. — Руки, — улыбнулся я. — Грязные, простите, в краске, — заврался я. — Ничего. Меня к вам привел Николай Сергеевич. Он сказал, что отдал её вам. — Её? — Картину, — снова очаровательно улыбнулась и звонко хихикнула. — Картину, которую он случайно откопал и продал. Вы не представляете, как было сложно найти её покупателя, сделка же никак не была задокументирована и вы даже не знали имена друг друга. Пришлось целое расследование проводить, со свидетелями, кто, где видел, как вы её несли к себе домой, и где живет тот художник. Но к счастью, мы вас нашли, — она прелестно улыбнулась, но в её улыбке я не видел ничего доброго или красивого. Голливудская улыбка и холодные речи, из которых следует то, что «они» меня выслеживали. — Что вам нужно? — холодно ответил я. — Всего-лишь то, зачем я вас искала, — снова улыбка и веселые глаза. — Я хочу купить у вас картину, которую продал вам Николай. Она не имеет особенной исторической или иной другой ценности, могу вам это даже доказать. Её ценность велика только для меня. Изображенная девушка — Татьяна — моя дальняя прародительница, а художник — мой прадед. И эта картина считалась утерянной, а теперь, я нашла её и очень хотела бы купить мою семейную реликвию, как бы это странно не звучало. Я вспомнил имя «Жанна», его же говорила Настя. — Рита и Жанна. Одна маленькая, будет пытаться уничтожить картину. Другая — старуха будет пытаться купить. Но эта милашка похожа на кого угодно, но уж точно не на старуху. — Старуха… — произнес я нечаянно вслух. — Что, простите? — Она не продается, — я поднял на неё глаза. — Почему? — она искренно была удивлена, и эта первая её настоящая эмоция, что я увидел. — Я не отдам её. И это все. — Если вы надеетесь что получите за неё баснословные деньги то… — Она не для продажи, — мой голос стал тверже. — А вы не потомок Настасьи, так звали девушку с картины. Прощайте, — я опустил глаза, быстро отворил дверь, прошмыгнул к себе и резко захлопнул её, словно боясь, что Жанна побежит за мной. Я прошел вниз и хотел приблизиться к закрытым от меня картинам, но на полпути меня отвлекла отворившаяся дверь. Это была Вера, неся в руках папку с фотографиями. — Все хорошо? — спросил я, вспомнив недавние неудачи. — Все отлично, фотографии прекрасны и со мной подписали контракт на рекламу сети ювелирных магазинов. И это только начало, — сказала она спокойным голосом, натягивая улыбку. Взгляд был колким. — Но что тебя не устраивает? — Кто была та женщина? — Какая? — Ты резко ушел, меня не предупредив, я быстро все подписала, забрала необработанные версии фото тебе показать, и побежала за тобой — думала ты обиделся на что-то. А ты у дома с какой-то фифой болтаешь. Я улыбнулся, как мило когда тебя ревнуют. — Это не то, что ты подумала, она просто хотела купить картину, что я реставрировал… — И тут я запнулся, поняв, что сказал лишнее. — И? — непонимающий взгляд. Мои глаза ответили все за меня, Вера от злости бросила в меня папкой и возмущенно покачала головой. — Пойми, я не могу её продавать, — начал я. — Иди к черту,.Псих! — громко хлопнув дверью кухни, она затихла. Я присел на корточки и принялся поднимать упавшие фото, что лежали лицом вниз. И когда я перевернул первое, я увидел девушку с красным яблоком, которая своим видом показывала огромное желание надкусить красного это яблоко, явно символизируя первородных грех. — Вера! — крикнул я на кухню. — Что?! — А чьи это фото? — Догадайся! — высунулось её лицо из кухни. — Догадаешься с трех раз? Я непонимающе посмотрел на неё. — Дурак?! Это мои. — Но… — пытался возразить я. — Ты что слепой что ли?! — она подошла ко мне и стала собирать фото, переворачивая их. Её ничего не удивляло, не смущало в них. Я был готов решить, что она издевается надо мной, но заметил на одном из них тот самый ракурс что я увидел во время съемки, и одежду, и макияж. Это было бы сложно повторить так досконально… Да. Это фото делали при мне. Вера одарила меня ненавидящим взглядом и снова удалилась, а я медленно просматривал каждую фотографию. Они были идеальны, идеален макияж, одежда, прическа. И абсолютно идеальная девушка, изображенная на них. Девушка, которую я знаю как Настасья. Я выбросил фотографии на пол и почувствовал себя дураком, я не знал, как и что, но Настя… Я понимал, она сотворила что-то очень плохое и за моей спиной, но не мог понять что именно. Она обманула меня, она что-то сделала против Веры, но та даже не поняла этого. Хоть Вера была счастлива, но это безумием. Я с обвинением глянул на две закрытые картины и сорвал с них покрывало. То что увидел я тогда, вызвало во мне сдавленный крик. Они были одинаковы. И ни на одной из них не была изображена Вера.