Единое Целое (Multiply)

Почувствовав неотвратимость объяснений, Шерлок беспокойно заёрзал. - Джон, я не… - Нет! – почти выкрикнул Джон. Он смог сдержаться, потому что в соседней комнате спали дети. – Никаких отговорок. Я не оставляю за тобой право выбора. Ты убедил меня в том, что мёртв. Шерлок, полтора года я верил в твою гибель. И теперь не удастся от меня отделаться туманными фразами, конченый ты мерзавец, потому что ты умер и бросил меня в горе, позволив скорбеть по тебе полтора года, и видит бог, что следовало бы врезать тебе, прикончить на месте за то, через что ты заставил меня пройти, но я всё же даю тебе возможность оправдаться, так что прекрати мямлить и начинай говорить – и не приведи господь, если ты снова мне солжёшь. Шерлок действительно казался пристыженным, когда понял, в какое безумие вверг мужа своими руками. Понимание и раскаяние обрушились на него, почти раздавив. Он стиснул зубы и кивнул. Джон в изнеможении опустился на кровать с другой стороны и приготовился слушать, не в силах подавить быстро растущие ужас и отвращение. Наконец Холмс заговорил, и Уотсон, вскочив, встал перед ним и впился взглядом в его лицо. Уставившись на свои руки, Шерлок подробно излагал историю тех дней, которую Джон прокручивал в памяти бесконечное число раз. Доктору не был нужен такой подробный пересказ, но в силу однажды приобретённого условного рефлекса он просто физически не мог прервать поток рассуждений детектива. Основные события были ему известны – он сам был участником почти каждого из них и видел, в какое безумие и панику впадал Шерлок, всё сильнее запутываясь в паутине Мориарти. Всё происходило у Джона под носом, но он не понял, как далеко всё зашло, пока не поднял голову и не увидел мужа стоящим на краю крыши больницы им. Святого Варфоломея. Шерлок скрупулёзно пересказывал факты, имевшие место в тот день, а также случившиеся неделями и месяцами ранее, но складывающиеся в общую картину. Его голос звучал ровно, отчуждённо, без драматических пауз и перепадов, которыми он раньше пользовался в своих блистательных монологах с дедукцией. Когда речь зашла о трагической части Дня Падения, Джон не мог поднять на Шерлока глаз – это было выше его сил. Рассудок бунтовал. Холмс не сказал почти ничего нового, но знакомые события предстали в совершенно новом свете. - Три пули, Джон, - в заключение сказал Шерлок, и голос его чуть заметно дрогнул, позволив прорваться тщательно сдерживаемым на протяжении всей защитной речи эмоциям. – Он ещё тогда в бассейне понял, как я могу всецело оказаться в его власти, а я с самого начала опасался такого финала… но когда я разгадал его замысел полностью, было уже слишком поздно. Я вынудил его застрелиться – это было несложно… - доктор не видел, но чувствовал всем своим существом, что детектив впился в него взглядом. – Но он был умён, Джон, и он знал, что я пойду буквально на всё, лишь бы ты остался в живых. - И ты шагнул с крыши, - Уотсону собственный голос казался чужим и звучащим со стороны. Шерлок чуть подался к нему, и Джону нестерпимо захотелось дотронуться до вернувшегося их мёртвых, но он запретил себе. - Да, - прозвучал ответ. Взгляд Уотсона был тяжёлым и обвиняющим. Холмс уставился в пол, не смея посмотреть в лицо мужа. Никакого облегчения Джон не почувствовал – стало ещё больнее. - Ты лжёшь. Ты не просто прыгнул с крыши на удачу, выжил и затем заставил меня поверить в свою смерть. Ты написал прощальную записку и сунул её в череп до того, как это случилось. Ты это всё планировал. - Конечно, планировал, - сказал Шерлок саркастически. Он резко поднял голову и посмотрел Джону прямо в глаза. И, чёрт возьми, это было как удар под дых. – У меня было лишь несколько часов, чтобы сохранить жизнь тебе, Лестрейду и миссис Хадсон. Я должен был предусмотреть все возможные варианты. - Пока ты строил безумные планы по моему спасению, тебе случайно не приходило в голову посоветоваться со своим мужем, служившим в армии и кое-что понимающим в тактике и стратегии, а так же – кто бы мог подумать! – специально обученным самообороне! Я прошёл войну и выжил, Шерлок, и тебе не кажется, что там я бывал под прицелом многих, а не одного стрелка? Детектив вскочил и прорычал в лицо доктору: - Ты едва выжил в Афганистане, Джон. Случайно. И одной пули было бы вполне достаточно – ты сам это знаешь. Кроме того, что бы случилось с Лестрейдом и миссис Хадсон? Нет, Джон. Я выбрал наилучший вариант. Я знал, к чему он меня принуждает, и я должен был быть уверен, что при самом неудачном развитии событий ты гарантированно будешь вне опасности. Уотсон не признал поражения и не отступил от нависшего над ним Холмса, и было так привычно, но в то же время странно убедиться воочию, насколько муж выше его. - Что значит – наихудшее развитие событий? Объясни мне, Шерлок, потому что я по-прежнему не понимаю, что именно вынудило тебя исчезнуть чуть не на два грёбаных года, позволив мне считать тебя погибшим? Шерлок с раздражением фыркнул, явив ещё одну чёрточку себя прежнего, хотя раньше такие звуки были адресованы исключительно Андерсону. Его горячее и тяжёлое дыхание обжигало Джону щёку. Его глаза сверкали от бешенства и разочарования, и было в них что-то ещё, что невозможно было точно определить: страстное желание, боль и страдание, - всё то, что чувствовал Джон на протяжении бесконечных полутора лет. - Никакого кода-ключа у Мориарти не было. Всё было подстроено. Он был главной пружиной преступного механизма, инициатором, разработавшим всё до последней детали, включая твоё заказное убийство. Но существовало опасение, что он работает не один. Именно поэтому я должен был открыто продемонстрировать свою смерть – только это давало отбой нацелившемуся на тебя киллеру. Ему нравилось играть по собственным правилам, которые он продумывал тщательнейшим образом. Он предполагал, что тем или иным образом может быть выведен из игры, но постарался рассчитать, чтобы партия в любом случае была доиграна согласно его плану. Он выставил мне условие: моя жизнь против ваших трёх. Ему казалось это забавным. Моей же целью было не допустить твоей гибели. - И ты спрыгнул. - И я спрыгнул, - подтвердил Шерлок. – Он всё точно рассчитал. Кроме возможности собственной ошибки. Мне пришлось исчезнуть. В этом помогла матушка. И Молли. - Молли? – Джон был потрясён, расценив этот выбор как предательство. Ему не следовало доверять Селесте уже только потому, что она была одной из Холмсов, пусть лишь по мужу, а не по рождению, но Молли… - Я полагаю, все мы были склонны недооценивать Молли Хупер, - добавил Шерлок, но Джон не слушал его, поглощённый клокотавшей в нём яростью. Столько людей знало правду, и все они позволили ему верить в гибель мужа, страдать, почти умереть от горя. И всем им он доверял. Симпатизировал. Он не знал, как сможет уложить это в голову. Злость накатывалась волнами, он до боли стиснул руки в кулаки. Надо было дослушать всё до конца, чтобы не осталось никакой неопределённости, но он уже с трудом сдерживал бешенство, растущее с каждым произнесённым Шерлоком словом. - Ты должен был рассказать всё мне, - перебил он детектива, уже не воспринимая смысл последнего предложения. – Во всяком случае, ты должен был дать мне о себе знать. Я солдат, я знаю, что такое – работать под прикрытием. Холмс саркастически рассмеялся: - Джон, возможно, ты солдат, но ты отвратительный лжец и ещё худший актёр. Твоё неумелое притворство быстро довело бы тебя до могилы. Все должны были поверить в мою смерть и в твою скорбь. Ты не понимаешь? Другого выхода не было. Мне пришлось исчезнуть, а ты должен был поверить в это. - Я мог исчезнуть вместе с тобой, - упрямо проговорил Уотсон. Его затопило отчаяние. Выбранный Шерлоком путь был абсолютно неверен, существовало множество других вариантов, и Джон хотел заставить его это понять, но здесь и сейчас не мог пробиться через чужую логику. – Ты всего лишь должен был мне сказать. Я бы пошёл за тобой куда угодно. - Я знаю, - прозвучал ответ. Голос Шерлока и его глаза вдруг наполнились такой нежностью, что у Джона всё замерло внутри. – Я знаю, что ты пошёл бы. Небом клянусь, Джон, меня убивала необходимость покинуть тебя, но выбора у меня не было никакого. Я должен был умереть окончательно и бесповоротно, чтобы заняться уничтожением преступной сети. Я не… Я не предполагал, что понадобится так много времени. Вдруг колени подогнулись, и Джон тяжело осел на край кровати. Ему нужно было пространство - близкое присутствие Шерлока его подавляло. Или поддерживало? Доктор всегда считал себя неглупым человеком, пусть и не таким блестящим, как детектив, хотя тот порой рассуждал, как пятилетний ребёнок. Он отказывался верить, что не было других возможностей разобраться со сложившейся ситуацией, и хотя придумать альтернативу не мог, это ничуть не меняло общего отношения к делу. Злость не проходила: примитивное животное чувство превращалось в нечто грубое, тёмное и страшное. Он нестерпимо хотел врезать Шерлоку. Ещё сильнее он хотел его поцеловать. Но ни того, ни другого он не мог себе позволить – не сейчас. - Куда ты отправился? Пристально разглядывающий его детектив дёрнулся, услышав вопрос. Он ждал чего-то другого – не вопросов. - Сначала я поехал сюда, в Иствел. После падения на мне остались небольшие ушибы. Если бы ярость не поглотила все силы Джона, наверное, он бы рассмеялся. - Затем… Я не помню. Я был везде и нигде. Я… Неизвестно было, насколько широко раскинулась сеть Мориарти, и у меня почти не было зацепок. Я начал с самых мелких прислужников и постепенно добирался до боссов. - Когда ты говоришь – добирался, ты имеешь в виду… Когда Уотсон нашёл глаза Холмса своими, в них была смерть. И ни тени эмоций. Было время, когда его взгляд был таким постоянно, пока однажды его не согрело понимание, что Джон Уотсон – необыкновенный человек, пока он не поймал своё отражение в синих глазах своего доктора и не прижался к согретой бурым свитером коже. Взгляд был пустой, мертвенный, отталкивающий. - Я подразумеваю – убивал. Или смотрел, как их убивают. Иначе говоря – расправлялся с ними. У Джона сдавило горло – он почти не мог дышать. Уотсон знал, что такое – убить человека. Он был солдатом, воевал с оружием в руках, в него стреляли, он стрелял в ответ, чтобы убить или быть убитым. Он был способен и на хладнокровное убийство, но только ради Шерлока (в этих случаях он считал насилие оправданным). И вот теперь Шерлок стал палачом – это было чудовищно. Это он, Уотсон, должен был убивать людей, чтобы спасать жизнь Холмса, а также свою собственную. То, что Шерлок устранял преступников ради его безопасности, не оправдывало произошедшей кошмарной метаморфозы. Пусть это было ханжеством с его стороны, но Джон пришёл в ужас. - Сколько? – спросил он, желая узнать, как много человек сложили головы во имя сохранения его жизни. - Я не знаю, - голос Холмса зиял пустотой. Уотсону была знакома эта пропасть – он сам в неё заглянул, вернувшись из Афганистана на родину. Он слышал эту пустоту в голосах товарищей по оружию. Для Джона было ударом, что Шерлок внезапно превратился в солдата, выбрав этот путь добровольно. Возможно, детектив и раньше воевал с целым миром, но теперь делал это с оружием в руках. - А что с сетью Мориарти? Шерлок покачал головой. - У него… был помощник. По имени Моран. Себастьян Моран. Он оказался весьма изобретательным. Когда босс выбыл из игры, он занял его место и успешно продолжил дело. На него очень сложно выйти. - Ты здесь, чтобы изловить его, - это прозвучало не как вопрос, и Шерлок молча кивнул в знак подтверждения. – У тебя получится? - Рано или поздно. Его долго пришлось выслеживать. Он прекрасно заметает следы. У Ирен появился новый план, и ей кажется, что на этот раз всё получится. - Ты работаешь с Ирен? Она жива? Я думал… - Ты думал, что Майкрофт расправился с ней? Он пытался. Не один раз. Неудачно. Тогда он прекратил попытки и завербовал её. Он счёл, что будет весьма выгодно иметь сотрудника, которого нет в списке живых. Не я решал, работать мне с ней или нет, хотя вынужден признать её незаурядные способности. В придачу к стервозности. Внезапно вместо злости Уотсоном завладела непреодолимая, сводящая с ума ревность. Он помнил, как легко Ирен завладела вниманием детектива, не меньшим, чем Джон. Она была потрясающе красива. Больно было осознавать, что она превосходила доктора во всём: в уме, ловкости, остроумии. Кроме того, она была невероятно привлекательна, и сам Джон, уже покорённый Шерлоком и неспособный смотреть на других как на объект страсти, не мог не заметить её пьянящую сексуальность. Знать, что она постоянно, уже бог знает сколько времени, находится поблизости от Шерлока, его мужа, было невыносимо. Чувствуя изучающий взгляд мужа на своём лице, он сидел и кипел от злости, постепенно разбираясь в том, что узнал. Несомненно, Шерлок с лёгкостью читал все его мысли и испепеляющие его эмоции. - Джон, - раздался тихий зов, - Джон, у меня не было выбора. Ни в чём. - У тебя всегда есть выбор, Шерлок Холмс, - прорычал Уотсон и вдруг обнаружил себя стоящим вплотную к Холмсу. Тот сделал попытку отступить, и если бы ярость Джона позволила ему сохранить способность думать, он был бы весьма польщён тем фактом, что смог разделить прерогативу матушки в способности усмирить Шерлока Холмса. Ничего этого не видя, он грубо обхватил лицо Шерлока руками и с силой прижал к своему. Это походило больше на укус, чем на поцелуй, злость сделала его жестоким, но Шерлок принял его и покорно отдался во властные руки партнёра, подставляясь под требовательные губы и зубы. Джон протолкнул язык в рот Шерлока и почувствовал вкус кофе и ещё чего-то душераздирающе знакомого, но бившаяся в нём ярость заглушала болезненно острую радость, что судьба подарила ему возможность ещё раз поцеловать любимого человека. Холмс тихо застонал и попытался обнять мужа за плечи, но Уотсон с силой впечатал его в стену – Шерлок даже вскрикнул от боли, широко распахнув глаза и с опаской глядя на Джона. Тяжело дыша, доктор проговорил детективу на ухо тихим и полным угрозы тоном: - Слушай очень внимательно то, что я собираюсь тебе сказать, Шерлок Холмс, потому что повторяться я не буду. Ты сделал неверный выбор. Ты должен был с самого начала рассказать обо всём мне. Ты должен был посоветоваться с братом, с матерью, в конце концов, и мы бы вместе что-нибудь придумали. - Джон, я… - Молчать! – рявкнул Уотсон, вжимая плечи Холмса в стену. Джон почувствовал, как исхудал его муж, но отложил эти мысли на потом. – Заткнись и слушай меня, потому что ты должен усвоить это раз и навсегда. Мы с тобой были командой, Шерлок. Во всём. Затем ты умер и почти убил меня этим, я не хотел жить, потому что без тебя жизнь потеряла всякий смысл. Ты был неправ, Шерлок, ты ошибся. Ты меня понял? Холмс молчал и упрямо смотрел в горящие бешенством глаза Уотсона. Джон зарычал и ещё раз толкнул его. - Ты. Всё. Понял? Неземные глаза сузились, рот крепко сжался – и Джон распознал неповиновение и вызов. Он вплотную придвинулся к Шерлоку, рыча, как насильник, настигающий жертву, чтобы либо поцеловать, либо ударить, но желание поцеловать возобладало. У детектива была своя непреодолимая зависимость – у доктора своя, и это было очевидно. Теперь Шерлок поцеловал Джона жёстко, крепко и не ища удовольствия или нежности. Уотсон вцепился в рубашку Холмса и рывком распахнул её, жадно прижав ладони к некогда родной обнажённой груди, заявляя права хозяина и одновременно наказывая за бунт. Шерлок застонал ему в рот и прихватил за губу, затем провёл языком по подбородку и шее и с силой укусил ключицу. Джон зарычал и бедром заставил непокорного супруга развести ноги, усиливая контакт. Шерлок втиснул руку между их телами и недвусмысленно прижал к ширинке Джона – и тот окончательно потерял голову. Уотсон всегда был сильнее, а теперь Холмс был так истощён (нельзя думать об этом – не сейчас!), что не составило труда сорвать с него одежду и швырнуть на кровать. Продолжая борьбу, они набросились друг на друга, хватая, целуя и кусая повсюду, пока Джон не подмял Шерлока под себя и не заставил похотливо застонать под напором языка, требовательно проникавшего между исхудалыми ягодицами. - Боже, Джон! – задыхаясь, выкрикнул Шерлок, но Уотсон лишь замычал и сильнее впился ногтями в задницу Холмса, так что на бледной коже остались следы в форме полумесяцев. – Джон, Джон, возьми меня, давай же, трахни меня! – он не молил, но требовал, побуждал к действию, и Джон прервался, перекатил Шерлока, принудив его лечь на спину, и заставил замолчать, властно поцеловав в губы. - Детское масло… в тумбочке… - с трудом произнёс он, не разрывая поцелуя. Рука Шерлока метнулась, слепо нашаривая бутылку, схватила и почти швырнула её в Джона, и тот вылил едва ли не половину содержимого на свою ладонь. Он протолкнул в тело партнёра сразу два пальца, позволяя почувствовать боль, и почти сразу прибавил ещё один, так что Холмс поморщился, но Уотсон не позволил жалости одержать верх. - Давай же, - тяжело дыша, сказал Шерлок, двигая бёдрами навстречу беспощадным подчиняющим пальцам. – Да трахни ты уже меня. Джон ещё раз укусил непокорные губы, убрал пальцы и резко толкнул внутрь истекающую смазкой головку члена. Шерлок вцепился в руку мужа, но не мог сдержать крик боли, пока тот неуклонно заполнял его собой. Когда Джон вошёл полностью, он замер на несколько секунд, чтобы восстановить контроль над своими эмоциями и не позволять поглотить себя радости воссоединения со всем самым дорогим и любимым. Шерлок метался под ним, движения его бёдер пробуждали непреодолимое желание обладать им, и Джона так бесила собственная зависимость от этого человека, что он едва не ударил его по лицу. Вместо этого он начал вбиваться в распростёртое под ним тело грубо и жёстко, пока Шерлок не подчинился ему полностью: каштановые пряди облепили влажный от пота бледный лоб, глаза дико блуждали, голова безвольно моталась по подушке, тело напрягалось всякий раз, когда его движения не совпадали с заданным Джоном ритмом. Их тела забыли друг друга – Шерлок был мёртв полтора года. Их акт не содержал в себе ничего возвышенного – это был грубый и грязный трах. Никого и ничего прекраснее Шерлока Джон не видел и не знал за всю свою жизнь, и от этой мысли хотелось выть. Хотелось оттрахать его до беспамятства. - Джон, Джон, Джон, вот так, да, Джон, - и Шерлока накрыл оргазм, но Джон пока не был готов последовать за ним. Он упивался трепещущим и судорожно сжимающимся вокруг его члена телом Шерлока, внимал неразборчивым выкрикам. Теперь толчки Джона стали хаотичными, и когда наконец Шерлок вскинул бёдра навстречу его движениям, он шагнул за край. Джон молча рухнул на мужа, крепко зажмурившись, пока всё его тело вздрагивало и сотрясалось, мучительно выплёскивая семя. - Джон, - раздался шёпот, когда Джон наконец обессилено замер, придавив собой партнёра. Руки Шерлока обвились вокруг него, а Джон не мог пошевелиться, чтобы сбросить их с себя. Его мутило от того, что только что произошло между ними. Он знал, что не следовало касаться мужа, что он никогда не простит себя за то, что сотворил, как только утихнет его ярость. Но охватившее его бешенство не оставило другого выбора, кроме как либо трахнуть мерзавца, либо убить голыми руками, а смотреть на ещё одну смерть Шерлока Джон был не в состоянии. Когда дыхание Уотсона выровнялось, он встретился взглядом с широко распахнутыми инопланетными глазами, и сердце его разбилось на тысячу осколков. - Господи, как я скучал по тебе, - почти промурлыкал Шерлок, но Джон упрямо гнал от себя эти слова. Холмс кончил под ним и совершенно успокоился, но злость Уотсона никуда не делась. Она всё ещё жила в нём, и доктор не знал, справится ли с ней, и если справится, то когда. - Я скучал по тебе каждый день, каждую минуту, Джон. Джон, это было ужасно и невыносимо. Я задыхаюсь без тебя. Я правда не мог вернуться, просто не мог. Я должен был быть уверен, что с тобой ничего не случится, Джон. Ты всё для меня, а он собирался… они хотели… Я не мог этого допустить. Ты же понимаешь, что это так, что я не мог позволить им даже попытку. Джон? В голове у Джона немного прояснилось, он приподнялся и скатился с Шерлока, улёгшись на спину. Он почувствовал себя опустошённым. Пелена ярости спала, но тихое бешенство затаилось глубоко внутри. Шерлок приподнялся на локте и посмотрел на него. Джон почти физически чувствовал перекатывающиеся в муже волны тревоги. - Джон? Закрыв глаза, Уотсон набрал в грудь воздух. Нельзя смотреть на Холмса, пока он будет говорить. - Уходи, Шерлок. У Джона едва не разорвалось сердце, когда он услышал, как дыхание Шерлока остановилось. Но у Джона нет теперь сердца – и разрываться нечему. - Что? - Ты слышал. Уходи. Я больше не хочу тебя видеть. - Но… - Я сказал – уходи! Джон открыл глаза. Зря – он не хотел видеть, какие чувства отражаются сейчас на лице Шерлока. Боль. Растерянность. Паника. И … злость. Она вернулась. Доктор так устал от злости, но та настигает его везде и во всём. Всё его существо поглощено вихрем из страдания и ярости, облегчения и радости, и любви – такой сильной, что она ранит, режет его на куски, а злость просачивается в эти раны и сжигает его душу так мучительно и безжалостно, что Джон едва способен удержаться и не рухнуть в пропасть безумия. - Нет, - заговорил было Шерлок, - нет, я не уйду, пока мы не поговорим… - Довольно разговоров, Шерлок. А теперь я хочу, чтобы ты ушёл. - Джон… - Ты умер, Шерлок! – закричал он прямо в лицо мужу, взвиваясь. Его тело, его сердце, его рассудок охватило пламя. Неужели его так трудно понять? Шерлок всегда был глух к эмоциям, но сейчас всё должно быть предельно ясно. - Ты думал, что лучше заставить меня поверить в твою смерть, чем обратиться ко мне за помощью, и я не могу… Я люблю тебя, господи, так люблю, а ты умер, покинул меня, ушёл навсегда, и это почти убило меня, я едва не наложил на себя руки, а ты всё это время был жив; и теперь ты почему-то ждёшь, что я буду плясать от радости по поводу твоего возвращения, думаешь, что я прощу тебе то, через что ты заставил меня пройти. - Я не хочу, чтобы ты прощал меня, я хочу, чтобы ты понял! - А я не понимаю, Шерлок! Свой выбор ты сделал сам без единой попытки попросить меня о помощи и даже не сказав мне, что происходит, и ты позволил мне считать себя мёртвым. Мёртвым! … Нет, Шерлок, это было ошибкой, ты не должен был ничего скрывать от меня, ничего. И прямо сейчас я не желаю тебя видеть. Я хочу, чтобы ты ушёл и не показывался мне на глаза. Холмс молчал и хмурился. В эти секунды Уотсон ненавидел его почти так же сильно, как любил, а может ещё сильнее. Но он не знал, что ещё сделать. Пока муж был рядом, доктор не мог привести мысли в порядок и не был уверен, что больше не позволит ярости вырваться наружу. - Что насчёт детей? – наконец задал вопрос Шерлок обречённым тоном. Джон закрыл глаза. - А что насчёт детей? - Я смогу с ними видеться? - Шерлок. - Джон, если ты хочешь вычеркнуть меня из своей жизни… хорошо, это… это твоё право, и я… я на всё согласен, мы можем… оформить развод или… всё, что ты скажешь, но… Джон, мои дети, я… - Ты ничего о них не знаешь, Шерлок. - Но всё же они мои. - Вообще-то нет, - выдохнул Уотсон. Холмс выглядел, как брошенная на пол и разбившаяся вдребезги фарфоровая кукла. Сердце Джона сжалось от боли – так сильно он любил этого человека. Даже сейчас, страдая и злясь, он не мог не поддаться этому чувству. - Я не хочу разводиться, Шерлок, - он горько рассмеялся. – Я только… Я сейчас так зол и не смогу прийти в себя, пока ты рядом. Необходимо, чтобы ты оставил нас и не беспокоил, пока я сам тебя не позову. - Джон… - Шерлок, пожалуйста. Детектив тяжело вздохнул, задумался и медленно наклонил голову в согласии. Доктор был смутно обеспокоен тем, как легко добился его согласия. Прежний Шерлок ни за что бы так легко не сдался. Это настораживало. - Ты обещаешь, что позовёшь меня? - Я ничего не могу обещать, Шерлок. Не сейчас. Кажется, я готов убить тебя собственноручно. Чуть не убил только что. Холмс опять кивнул, принимая его слова. Уотсон будто оплеуху получил. Что-то в Шерлоке изменилось. Пусть не так много, но это факт. Шерлок всегда боролся и всегда был непробиваемо упрям, но беспокоила не эта неожиданная покорность, а то, что эта мелкая перемена могла указывать на что-то более серьёзное. Джон не мог и даже не надеялся понять. Они ещё помолчали. Джон отпустил себя и взглядом пожирал лицо Шерлока. Да, он был зол, но всё же до боли скучал по этому человеку все эти месяцы. - Я… я собираюсь увезти двойняшек домой, на Бейкер-стрит, - начал было Уотсон, но Холмс вдруг резко оборвал его: - Нет! Доктор замолчал, глядя на него с тревогой. Глаза детектива сверкали, как у помешенного. - Вам нельзя покидать Иствел, Джон, это небезопасно! - Что ты подразумеваешь под этим «небезопасно»? Что не так с Бейкер-стрит? - Вы там будете на виду, слишком лёгкая мишень. Этот адрес известен. За этой квартирой, вероятно, следит не только Майкрофт. Не делай этого, Джон, ты должен остаться здесь – в самом безопасном для вас месте Англии на данный момент. - Ты бродил здесь среди ночи с гарпуном, - язвительно заметил доктор. - Джон, это так, но я сам проектировал систему сигнализации, более того – я здесь вырос. А гарпун я взял уже в доме. Я предупредил, что явлюсь за ним. - Не могу здесь оставаться. Ещё сорвусь и убью твою мать, а тогда уж Майкрофт запытает меня до смерти. - Ты должен здесь остаться, - Шерлок его буквально умолял, наклонившись к нему и в отчаянии ухватившись за руку. – Пожалуйста, пообещай мне, что дети останутся здесь. С матушкой можешь вообще не разговаривать, но обещай, что вы не уедете отсюда, пока мы не разберёмся с Мораном. По спине Джона пробежал холодок при мысли, что он будет словно зверь, загнанный в ловушку, жить в доме, полном людей, которые лгали ему все эти месяцы, спокойно наблюдая за его страданиями. Но он больше не был свободным человеком. Из радионяни донеслось потрескивание, тихое хныканье, напомнившее ему (необходимо и достаточно) об этом факте. Если бы речь шла только о Джоне, его уже бы не было в этом доме. Он бы хлопнул дверью ещё несколько часов назад. Правда, если бы речь шла лишь о нём самом, то едва ли Шерлок явился бы сюда ночью, и Джон продолжил бы влачить своё жалкое существование (если бы не умер раньше) в мечтах о бесплотном призраке. Но хватит упиваться собственными страданиями. Джон Уотсон больше не один в целом мире – он отец, и безопасность его детей превыше всего. - Хорошо, - проговорил он. – Хорошо, мы останемся здесь. - Спасибо, - выдохнул Шерлок, его хватка ослабла, и Джон отстранился. - Я делаю это не ради тебя, - сказал он холодно. – Я делаю это ради безопасности моих детей. - Наших детей, Джон. Конечно, это дети Холмса, а не Уотсона. Но Шерлок умер, и родились они при Джоне. В их свидетельствах о рождении Уотсон указан как отец. Так что технически это их дети, но злость и ревность, вспыхнувшие в Джоне, кричали, что Шерлок не заслуживает того, чтобы заявить на них свои права. - Посмотрим, - произнёс Джон, заставляя себя отвернуться от жалобного лица супруга. Невероятно, но Холмс и на этот раз не возражал. Вдруг в голову доктора ударила другая мысль. – Притормози-ка, ты сказал – Ирен работает на Майкрофта? Это значит, что ты теперь с ним заодно? - К сожалению, это так. Холодный расчёт. Как я уже говорил, у меня совершенно не было выбора. Джон разинул рот: неужели этот незнакомец в его постели - его муж, восставший из мёртвых? - И ты добровольно пошёл на сотрудничество с Майкрофтом? - Не добровольно. Другого выхода не оставалось. - Каким образом Майкрофт смог убедить тебя принять его помощь? – недоверчиво спросил Джон, глядя во все глаза на сидящего напротив мужчину с таким знакомым лицом, таким любимым, но таким измождённым и чужим. Шерлок воскрес, но… он стал совсем другим. Джон не узнавал в этом человеке с ужасной причёской и тёмными кругами вокруг глаз своего мужа. Будь осторожен в своих желаниях, Джон Уотсон. Но взгляд был всё тот же, шерлоковский, покровительственный и любящий, что одновременно бесило и приносило облегчение. Одна бровь высоко поднялась, чувственный рот неодобрительно изогнулся. - Как бы ни был ужасен сам факт, но он мой брат, Джон. Он знает мои слабости лучше кого бы то ни было, лучше меня самого, и он не брезгует пользоваться этим знанием. Несколько месяцев назад он получил прекрасный рычаг давления на меня. Два рычага, заставивших меня пойти на сделку. На Джона будто тонна кирпичей свалилась. «Двойняшки, - подумал он с яростью. – Он имеет в виду двойняшек». Холмс растерянно и ищуще улыбался, следя за сменой выражений на лице супруга. - Возможно, я жалок, Джон, но моего брата не могут остановить никакие соображения морали и этики, если орудие воздействия… говоря его же словами… окажется эффективным. Это была граница, которую Джон при всём желании не мог переступить. Предел тому, что он вообще был способен вынести. Он едва смог поверить, что Шерлок не погиб. Он допускал, что в один прекрасный день смирится с тем, что Шерлок добровольно покинул его и принёс своим поступком много горя. Но он не мог вынести предположения, что его дети, два существа, которых он любил превыше всего на свете – разве что, кроме этого приводящего в ярость блистательного неумершего человека, сидевшего напротив и не опускавшего внимательных глаз, его супруга, - были всего лишь элементами одного из проектов Большого Брата, необходимыми для успешного достижения результата. С него довольно. - Убирайся, - прорычал он тихо и страшно. – Немедленно убирайся. Глаза бы мои тебя не видели. Проваливай. Шерлок продолжал улыбаться, но вид его стал совершенно несчастным. - Разумеется, Джон, - пробормотал он. Уотсон отвернулся, чтобы не смотреть, как длинное худое тело, покрытое синяками и незнакомыми доктору шрамами, соскользнув с кровати, выпрямилось и натянуло свои отвратительные лохмотья. Шерлок тихо отступил к двери, и Джон не смотрел, как тот уходит, он трясся от бешенства, уставившись неподвижным грозным взглядом в дверной проём. Холмс нерешительно задержался, прежде чем выскользнуть из комнаты. Доктор прежде никогда не видел детектива таким непривычно неуверенным и ненавидел произошедшую в муже перемену. - Джон, я… я люблю тебя. Ничего не сказав в ответ, Уотсон окатил ледяным взглядом стоящую в темноте фигуру. Шерлок закусил губу, и почти не дышал. Плечи его поникли. Он был совершенно раздавлен. - Я люблю тебя, - снова донеслось из мрака, будто через разросшуюся между ними пропасть. Уотсон закрыл глаза, и Холмс исчез, тихо закрыв за собой дверь. За ночь Джону так и не удалось сомкнуть глаз. Так он и сидел в сумраке на кровати, некогда принадлежавшей Шерлоку, молча смотрел на дверь, а его душа разрывалась на части. *********************************************** Дверь комнаты затворилась, и Шерлок привалился к ней обессиленный. Через окно проникал утренний свет. Ирен, как и следовало ожидать, уже проснулась, и полулежала на кровати в нелепой розово-пурпурной шёлковой ночной рубашке, видневшейся из-под банного халата. Она замерла, подняв взгляд от лежащего на коленях журнала, и артистично изогнула до отвращения безупречную бровь. Она всё поняла. - Поганец, - произнесла она и вернулась к журналу. Шерлок зажмурился. На него навалилось неестественное спокойствие. Он отрешённо подумал, что его рассудок, должно быть, помутился от обрушившихся на него событий, произошедших с ним за тот короткий промежуток времени, что он не был в этой комнате. Он был совершенно парализован. Но не весь. Разум заледенел, но в груди жгло огнём. Сердце бешено колотилось о грудную клетку, испытывая непереносимые муки. Тело перестало слушаться, между глаз нарастала тупая боль, которую не прогнать, сколько бы таблеток аспирина не закинуть в себя. Земля уходила из-под ног, и он схватился за дверь в поисках опоры. Холмс привык обрабатывать большие массивы информации, скрупулёзно запоминая малейшие оттенки звуков, запахов, цветов, вкусов и других ощущений, проникавших в мозг. Он взял в привычку отсортировывать существенные факты от несущественных. Ежедневно и ежеминутно он уверенно маневрировал в океане поступающих данных с лёгкостью утки, скользящей по глади пруда. Следовало проанализировать последние события так же, как он делал со всеми другими. Следовало разобраться, чему следовало придавать значение, а чему нет. Он мог занять свои мысли, занося в память всё важное и избавляясь от случайного. Но… он не мог понять, как классифицировать события только что минувшей ночи. Со всё усиливающимся ужасом он думал, что произошедшее следует признать чрезвычайно важным. Шерлок пытался решить, насколько эта ночь изменила всю его жизнь. Он сильнее сжал пальцами медную ручку двери. На него нахлынула тактильная память. Он чувствовал, как его указательный палец подрагивает, изучая губы Хэмиша, ноготок Анны, ключицу Джона. Собраться. Надо собраться, иначе он не сможет оторваться от двери; рухнув, уже не поднимется. И если это была самая важная ночь в его жизни, воспоминания о которой невозможно удалить, то что это значит? Что держать на руках своих детей – это куда более важно, чем держать сестру. Что потерять Джона – это даже более серьёзное событие, чем получить его. Холмс привык лавировать в потоке абстрактных данных, он непревзойдённо распутывает самый сложный клубок причин и следствий, но когда ему приходится сталкиваться с потоком противоречивых эмоций, он озадачен и растерян. Тело не слушается. Работа мозга остановилась. Он чувствует лишь холод медной дверной ручки в руке и хаотичный шум эмоций, заполнивший голову. Ирен наконец оторвалась от журнала. Шерлок смутно осознавал, что она смотрит на него, как волчица на своего волчонка. Но думать о ней сейчас – это пытка. Он хочет уйти. Уйти и предпринять хоть что-то, что угодно. Джон его не примет. Словно в бок ему вонзили стальной клинок, так страшно было осознать, что Джон больше не желает его. Дети так малы, что их потребности ограничиваются едой, питьём и чистой одеждой. Он им был не нужен. Он вообще больше никому был не нужен. Чувства нахлынули на него безжалостной волной, грозя немедленно раздавить, и колени задрожали, подгибаясь. - Шерлок, - позвала его Ирен почти шёпотом, с болью в голосе, будто она сама физически ощущала бьющие его волны отчаяния. Он плотно зажмурил глаза. Холмсу до сих пор не доводилось сожалеть о своих поступках. Обычно у него не было времени на сожаления, кроме того, он действовал всегда согласно своим убеждениям, поэтому и жалеть было не о чем. Но теперь… теперь он всем сердцем желал, чтобы была возможность изменить что-то однажды сделанное. В Тот День он действовал так, как считал нужным и правильным, исходя из своего понимания сложившейся ситуации. Шерлок выбрал наилучший вариант из всех возможных. Он должен был обеспечить безопасность Джона и сделать всё необходимое, чтобы ему ничего не угрожало как можно дольше. Падение детектива спасало жизни тех, кого он любил. Он не хотел, чтобы они ещё когда-либо подверглись подобному риску. Он лишь сделал то, что должен был. Но Джон сказал, что это было ошибкой. Он не мог пока согласиться с Джоном (с потрясающим, восхитительным Джоном), но впервые ему захотелось хотя бы попытаться. - Ну же, Шерлок, - Ирен стояла прямо перед ним. Её обычно насторожённый и насмешливый взгляд сейчас смягчился и был полон заботы. Холмсу на минуту показалось, что она действительно сочувствует ему и почти готова это показать. Он не отстранился. Он позволил ей отнять свою руку от дверной ручки и отвести к кровати, на пути к которой спотыкался, как пьяный. Постель была мягкая и тёплая, но думать он мог лишь о Джоне и его сверкающих глазах, о его руках – безжалостных и собственнических, но таких нежных, о том, каково было чувствовать Джона глубоко в себе, получив его после многих месяцев мучительной разъедающей пустоты. Он будто вернулся домой. Он словно обрёл утраченное. Казалось, что его силой тащат из могилы и заставляют жить. Ирен Адлер хлопотала над ним, как наседка. - Когда же ты научишься прислушиваться ко мне? – спросила она, но едва ли ей нужен был ответ. Шерлок свернулся в клубок, чувствуя, что его потряхивает. Он удивился, почувствовав, как она легла рядом с ним. Более того, она обвила его талию своей изящной рукой. Обычно они никому не позволял прикасаться к себе, исключением был лишь Джон, но этот жест совсем не был соблазняющим, скорее… почти дружеским. Неужели он и Ирен теперь друзья? Не имеет значения. - Что случилось? Конечно, в ней говорило отвратительное женское любопытство. В голосе звучала забота, но Холмс хорошо знал мисс Адлер, её изворотливость и беспринципность. Он помотал головой, зарываясь лицом в подушку. Он не мог вымолвить ни слова, даже если бы захотел. Причиной катастрофы было его желание сохранить жизнь Джону Уотсону. Но если Джон сказал правду (а он никогда не лжёт), то Шерлок едва не погубил его сам. Детектив никогда не мог понять и оценить испытываемые людьми страдания. В целом он прекрасно распознавал эмоции, но ему было сложно отличить обычное расстройство от опустошающего душу горя. В голосе Джона были ярость и боль, вокруг его глаз залегли глубокие тени, но не от бессонных ночей с детьми, а от долгих месяцев невыразимой скорби. Что же он наделал? Он мог приблизительно оценить глубину страданий Джона, сравнивая их с собственными. Он был изломан, обессилен и испытывал жгучую боль, будто из его тела вырвали душу, оставив его корчиться в муках, и лишили возможности дышать. Как бы это ни было ужасно, но с этим можно было жить. Ведь другого выхода не было. Времени в обрез, Майкрофту нельзя верить, ведь он однажды уже солгал и предал. У него не было выбора. Лежащая за его спиной Ирен что-то говорила, запустив руку ему в волосы. Это вернуло его в то время, когда он был маленьким мальчиком: он кричал и плакал и хотел умереть, а его мама сидела рядом и гладила его по голове, будто эти движения могли хоть что-то исправить, будто было возможно вернуть её к жизни. С ним что-то происходило. По щекам побежали горячие солёные слёзы, и Ирен осторожно вытирала их пальцами. - Я говорила тебе – не ходи туда, - всё повторяла она. Холмс снова зажмурился. Слёзы хлынули с новой силой. – Что произошло? Ты увиделся с Джоном, не так ли? Ты должен мне рассказать, Шерлок, чтобы я знала, что нам дальше делать. Холмс сглотнул, поморгал и кивнул. - О, Шерлок… Она стиснула его плечо. У него не было сил оттолкнуть её руки. Они полежали немного. Сквозь занавески пробивался солнечный свет. Руки Ирен продолжали успокаивающе перебирать его волосы и поглаживать плечи. Он не верил в её искренность, но всё же постепенно успокаивался под этими ласковыми касаниями. Любой физический контакт человека с человеком теоретически должен был приносить облегчение. Но сердце продолжало болезненно сжиматься. Ради мужа он пошёл на всё, но тот лишь возненавидел его за это. Пусть Джон сказал, что любит, но в его глазах сверкал металл. - Я должен вернуть их, - внезапно проговорил Шерлок. Рука Ирен на секунду замерла в его волосах и затем продолжила ласковые движения. – Мне нужна твоя помощь. Я должен вернуть их. Ирен Адлер улыбнулась ему в затылок. - Тебе давно уже была нужна моя помощь, Шерлок. И тебе повезло, что я действительно хочу помочь.