We are monsters

      Секунду назад Нэнси обнимает своего отца, а теперь монстр смеется в ее стекленеющие глаза, распахнутые болью и неверием.       Горячая, жидкая — точно торопится вытечь из тела — кровь пропитывает розовый джемпер. Четыре кровавых родника бьют из живота Нэнси.        «Попалась, сука?!» — рычит не сдерживающий ликования Крюгер, и его хохот грохотом каменоломен разносится в сжимающемся до белой точки умирающем мире.       Увлекательная, но слишком долгая, слишком затяжная — настолько, что порой переставала казаться игрой — игра в противостояние заканчивается, и Крюгер остается (как и всегда, как правильно и единственно возможно, но почему-то почти невероятно сейчас) победителем, забирающим всегдашний приз — рваное дыхание угасающей жизни, шипение на холодеющих губах, с которым душа вырывается из баллона плоти.       А запрокинутое лицо Нэнси смотрит на него все еще потрясенно, и это бесконечное удивление в глазах ласкает и злит Крюгера.       «Ты что же, так и не поняла, что я убил тебя?!» — хочется выкрикнуть ему, когда ее тело вдруг сотрясает болезненный, резкий, как карканье ворона, смех. Нечеловеческий.       «Зря ты это сделал, Крюгер, — выговаривает она, давясь чужим смехом и кровавой пеной. — Ведь теперь это я буду сниться тебе в кошмарах! Теперь я…».       Кровь потоком вырывается из ее горла, и тело переламывается в короткой судороге. Из склизкой от гноя руки Крюгера выскальзывают темные и тяжелые спутанные волосы, и голова падает ей на грудь, а сама Нэнси, мягкая и бесформенная, оседает ему под ноги. Маленькое густеющее озерцо собирается в розовой долине, и черные ручьи ползут ниже, на все еще снящийся кому-то грязный пол.       «Я уже начинаю по тебе скучать!» — бросает Фрэдди и отворачивается. Пришедшая очевидная истина — Нэнси Томпсон оказалась не более чем человеческим существом — разочаровывает.

***

      Он снова чувствует ее, когда плоть чужого сна проминается и плавится под подошвами его ботинок, обращаясь в липкий густой кошмар.       Изменившуюся, застывшую где-то рядом с призраками маленьких девочек, бесконечно играющих со скакалкой, и, как раньше, полную холодной ненависти.       Нэнси стоит по другую сторону аллеи из мертвых фонарей, и только контраст с ее неуместно-сочной одеждой, заляпанной восьмеркой из черных пятен, позволяет понять, насколько бесцветно лицо.       — Не ожидал? — не разжимая губ, шуршит она горлом.       Фрэдди оказывается совсем рядом, вырастает грязным бугром из асфальта, и Нэнси инстинктивно отшатывается, заставив его рассмеяться.       Фрэдди думает о том, что убивать уже мертвых может оказаться не менее интересным занятием.       Она щерится, как животное, точно подслушав его мысли.       Зубы у Нэнси тонкие, прозрачно-белые, как рыбьи кости, и такие же изогнутые и острые. Их много, кажется, они не умещаются в рот, теснятся на рваных окровавленных деснах.       — Вау, — Фрэдди демонстративно изумляется. — А я только было собирался сказать, что ты ничуть не изменилась… И почем сейчас такая голливудская улыбка?       — Не так уж дорого взяли, — в тон ему отвечает Нэнси; но Крюгер знает ее слишком давно, чтобы не уловить затаенную в голосе боль. — Всего-то покой вечной души.       — И что же ты собираешься с этим делать? — происходящее развлекает его, хотя и не без оттенка ревности. От Крюгера в свое время потребовали куда больше его собственной души. Может быть, потому, что та была безнадежно испорченной?       — Защищать их от тебя, — выплевывает она сквозь частокол в своей пасти.       — Да ты даже себя защитить не смогла, — Фрэдди снисходительно ухмыляется, заметив, как Нэнси напрягается, готовясь к нападению. — И не сможешь.       Удар все равно оказывается неожиданным; ножи вспарывают холодную сероватую плоть ее щеки, и зубы теперь торчат среди лоскутов, как бледные проростки из лопнувшего мешка с картофелем.       А потом правую руку монстра пронзает острая боль.       Зубы мурены прошивают металл, как масло, разрывают пропитанный кровью брезент и изъеденную ожогами кожу, мышцы, кости.       Лицо Нэнси расползается посередине, как старая ткань, которая, едва начав рваться, уже не может остановиться; и уродливые челюсти вгрызаются в перчатку Крюгера, с усилием пережевывая.       Мутная, сзелена-черная жижа обрызгивает ее лоб, стекает с повисших на подбородке лохмотьев, струится в заполненное кровавой пеной горло. Нэнси с жадностью глотает кровь Крюгера, омерзительную, похожую на кислоту, в которой растворили труп, чтобы избавиться от следов, давится в спешке и хлюпает.       Крюгер отшвыривает ее наконец, и она перекувыркивается в воздухе, падая на мокрую от тумана и грубую, как шерсть, траву.       Медленно, не прекращая щериться запачканным ртом, поднимается, выворачивая упертые в землю руки.       И только тогда Фрэдди наконец с недоумением осознает, что кровь из изжеванной руки все еще бежит. И вместе с кровью, оставленной в бессмертном теле ради забавы, почему-то уходят силы.       Нэнси облизывается.