Быть Артуром Хеллсингом

Изо всех друзей Шелби Пенвуда Хью Айлендз был последним, в обществе которого Шелби ожидал угодить в подобную передрягу. И всё же тем вечером в Оксфорде именно Хью сидел напротив него в «Орле и младенце», с таким сосредоточением уткнувшись в «Теорию занятости, процента и денег», будто над ним дамокловым мечом нависла угроза безработицы, разорения и нищеты. И именно Хью вдруг резко повернул голову, прислушиваясь, и спросил: — Кто это там расспрашивает об Артуре Хеллсинге? — Об Артуре? Нянча в руках уже вторую полупинту эля, Шелби старательно создавал видимость беседы с другом, ради встречи с которым он вырвался из военной академии, и, признаться, ему было немного не до того, о чём болтают по соседству. — Вон там. Белобрысый коротышка в очках. Говорит с немецким акцентом. — Тот с впечатляющей дамой, которой он сам до плеча? О, вылитые немецкие шпионы, Хью. Шелби намеревался подшутить над известной манией Айлендза. Однако тот, привычно пропуская его слова мимо ушей, с разгоравшимся блеском в глазах над чем-то быстро размышлял. Затем, безапелляционно приказав: «Пойдём!» — он ухватил Шелби за плечо, и по дороге уже шепнул: — Скажи, что Артур Хеллсинг — это ты. — Почему не ты? — растерянно попытался отбиться Шелби. — Потому что мне нужно посмотреть на всё немного со стороны. Белобрысый немец в ответ на их приветствие заулыбался от уха до уха и представился Максом Морицом («и моя супруга, фрау Зорин Мориц»). А стоило им присесть, герр Мориц поспешил сообщить: — Я наслышан о трудах вашего покойного батюшки, Абрахама ван Хельсинга. — Я тоже, — ляпнул Шелби и заработал чувствительный пинок в голень. Но Мориц, похоже, счёл ответ остроумной шуткой и лишь весело рассмеялся. Им не понадобилось много времени, чтобы получить приглашение на вечеринку в доме Морицов. И таким образом следующим же вечером под доносящуюся снизу бодрую мелодию свинга в кабинете на втором этаже Шелби Пенвуд оказался прижат к стене упругим бюстом фрау Зорин Мориц. Голова кружилась от приторно-сладкого аромата её духов, а руки всё смелее знакомились с волнительными женственными формами. — Ваша репутация вас опережает, мистер Хельсинг, — неспешно сведя на нет затянувшийся глубокий поцелуй, промурчала она. — Я ведь могу называть вас Артуром? «Лучше не надо», — вздрогнул Шелби. «Хельсинг» с мило смягчённой «л» звучало не настолько смущающе-знакомо. — Конечно же... Зорин, — ответил он вслух, старательно изображая то, что должно было быть обворожительной улыбкой. Зорин сияюще улыбнулась в ответ и снова прижалась к его губам. Шелби дерзнул положить руку на обнажённую глубоким вырезом платья спину, влажную от пота, понемногу позволил руке соскользнуть ниже, под ткань. Артур, пожалуй, на его месте не стал бы скромничать, и когда страстная немка довольно выгнулась, прижимаясь к Шелби сильнее, у него мелькнула мысль, что иногда бывать Артуром Хеллсингом — не такая уж скверная идея. Также Артуру не пристало паниковать, что интрижка с чужой женой заходит слишком далеко, когда Зорин положила уверенную руку ему на пах, и с непристойно-довольным «м-мм» сжала почти затвердевший от их слишком тесного общения член. В неловкий момент подобного возбуждения Шелби обычно, стараясь не выдавать себя смущённым румянцем, вежливо отстранялся от чересчур бойкой барышни и увлекал её потанцевать или прогуляться. Сейчас же происходящее казалось на удивление в порядке вещей, особенно когда Зорин, пугающе-громко звякнув пряжкой, расстегнула ремень и запустила руку Шелби в брюки. Дыхание перехватило, в голове сладко помутилось. Мерные движения горячей ладони и подразнивающе-игривых пальчиков, отделённых лишь тонкой тканью белья, — все чувства и ощущения Шелби на несколько минут свелись лишь к этому средоточию наслаждения. И ничто не было способно так успешно вырвать его из блаженного транса, как чёткий, хорошо поставленный голос Хью: — Разумеется, в открытую джентльмены о подобном не разговаривают. Я полагаю, — он понизил голос, но Шелби уже напряжённо ловил каждое слово, испуганно пытаясь понять, куда направляется Хью с неизвестным собеседником, — у вас в кабинете можно будет побеседовать по душам? Хью, чёрт бы тебя побрал, только не в кабинет! Ответа собеседника, в котором можно было узнать герра Морица, Шелби не разобрал, зато слух фрау Зорин Мориц, видимо, был настроен как раз на эту частоту. Она отпрянула, выплюнула, как разъярённая кошка: «Scheisse!»* — и, быстро сориентировавшись, не по-женски сильной рукой вытолкала Шелби на балкон, подцепила раму длинными ногтями и закрыла за ними дверь почти вплотную. — Сядьте же, увидят! Шелби послушно уселся прямо на пол. — Вы... — выдохнул он, приходя в себя после замешательства. — Вам необязательно здесь оставаться. Ничего ведь дурного в том, что вы одна были в кабинете... Но обратив внимание на растрёпанные белокурые локоны и размазанную помаду своей сообщницы, Шелби немедленно умолк. Нет, в таком виде фрау Мориц показываться на глаза мужу явно не следовало. Зорин не сводила с него жадно блестевших глаз, чересчур сильно, пожалуй, накрашенных, как у актрис немого кино. Вспомнились вчерашние рассуждения Хью о том, что манеры и вкус фрау Мориц оставляют желать лучшего и свидетельствуют о не слишком высоком происхождении, в отличие от её интеллигентного супруга. Теперь Шелби мог бы подтвердить мнение о том, что на скромную, добропорядочную и утончённую супругу зажиточного немецкого рантье фрау Мориц никак не тянула. Однако, пожалуй, о чём джентльмену не пристало распространяться, так это о подобных деталях. — ...мы же не хотим рисковать? — раздавшийся прямо под ухом голос Хью вынудил Шелби сползти по стеночке ещё ниже. Звякнули кольцами сдвигаемые шторы, и Шелби вздохнул чуть свободнее. — Мы же хотим немного рискнуть? — передразнила его Зорин, на четвереньках подобравшись к Шелби вплотную, и взялась за пуговицу на ширинке, оттопыренной, словно для её удобства. — Вы ведь любите риск, Артур? «Терпеть не могу!» — вскрикнул в уме Шелби, вслух же нарочито-дерзко произнёс: — Кто ж не любит? Отрицательный ответ был бы неуместен с учётом репутации Артура и решительного настроя скрывающейся вместе с ним на балконе женщины. Последствия ответа положительного, что греха таить, будили в Шелби определённого рода любопытство. Ограждение балкона, украшенное по бортику цветочными горшками, было сплошным и защищало от взглядов многочисленных прохожих, спешивших или неспешно прогуливавшихся по улице внизу. Обстановку с натяжкой можно было назвать уединённой, если не высовываться за ограждение; а если вести себя потише, то за музыкой снизу, где продолжали развлекаться гости, и шумом улицы двое беседующих в кабинете белобрысых очкариков не должны были их услышать. Размазанная яркая помада придавала лицу Зорин плотоядное выражение. Она освободила от одежды бодро рвущийся на волю член, дразняще задевая чувствительную кожу длинными ногтями. Несколько сбитый с толку стремительностью происходящего Шелби нервно осмотрелся и прикинул, что, если постелить на не особо привлекательный балконный пол хотя бы свой пиджак, то, возможно, Зорин будет не так уж некомфортно. Но пока он ёрзал, сдёргивая пиджак за рукава, фрау Мориц с будто бы задумчиво округлённым ртом склонилась, плотно охватила, огладила губами самую головку члена и выпустила с вульгарным причмокиванием, словно вкусила сочную спелую сливу. Шелби не понял, как от захлестнувшего удовольствия не спустил в этот же миг, пускай и постыдно, будто совершенный мальчишка. — Хочешь? — низким гортанным голосом спросила Зорин. «Да! — взмолился мысленно Шелби. — Пожалуйста!» На деле же он титаническими усилиями принял уверенное самодовольное выражение и выдал грубоватую фразу из скабрезного рассказика, ходившего по рукам ещё в школе: — Давай-ка, отсоси мне, малышка. Зорин рассмеялась уже с членом во рту, сводя с ума волнующей вибрацией. Не в силах сдерживаться, Шелби подался вперёд, в чудесный умелый рот, стараясь двигаться как можно осторожнее, Зорин и так старается ради его удовольствия, вряд ли Шелби облегчит ей задачу, толкнувшись от переполняющего его нетерпения в самые гланды. Он запрокинул голову, стараясь дышать, а не стонать в голос — и впервые обратил внимание на окна третьего этажа через улицу, из которых, теоретически, открывался недурственный вид на балкон. Шелби застыл, первым порывом его было прикрыться, то есть, прикрыть себя и даму, на четвереньках пригнувшуюся к его паху и отставившую обтянутый платьем аппетитный зад, — да только чем и как всё это прикрыть? Зорин же, приняв, видимо, его беспокойство на свой счёт, вытянула шею и вобрала член ещё глубже, помассировала, взяв в руку, мошонку так, что Шелби, последним осмысленным действием стиснув зубы, дабы не оповестить криком всю округу, выплеснул ей в горло и нечаянный испуг, и жгучее, прорвавшееся наконец возбуждение. Это было не очень-то вежливо, мелькнула мысль. Стоило как-нибудь предупредить даму. Но дама со стоном приникла лишь теснее, до боли вцепилась в бок Шелби, заурчала, будто утоляя долгую жажду, отчего мимолётная неловкость Шелби без остатка была унесена изматывающим наслаждением. Не находя слов, он лишь глупо пялился в лицо Зорин, когда та выпустила изо рта его обессиленный член, подняла голову. Недавние опасения быть замеченными, пойманными на месте преступления вновь ожили. Проведя рукой по грациозно изогнутой спине, Шелби надавил на слишком высоко и заметно выдающийся зад — Зорин же, поняв его по-своему, подтянулась ближе, оседлала его бёдра, впилась в рот Шелби припухшим солоноватым своим, потёрлась щекой, игриво прикусила ухо. — Ты такой вкусный, — томно протянула она. — Просто скушала бы тебя без остатка. У Шелби никогда не возникало желания попробовать на вкус определённые субстанции человеческого организма. Успей он сообразить, чем только что занималась Зорин, то, наверное, побрезговал бы поцелуем. Но то ли слова Зорин были искренними, то ли не могло быть невкусным ничто, преподнесённое в страстном поцелуе, но непривычный вкус на языке легко стёк в гортань и отозвался в обмякшей плоти новым позывом возбуждения. — Уж кто пир, так это ты, — вдохновенно произнёс Шелби, и Зорин без стеснения потёрлась промежностью о его бедро, оставляя на брючине влажный след. — Тогда, может, желаешь попробовать блюдо с другого конца стола, Артур? Шелби страшно захотелось придушить Артура Хеллсинга за грубейшее вмешательство в его личную жизнь. Обращение Зорин заставило его вспомнить о неприятных обстоятельствах, в которых эта жизнь стремительно разворачивалась. Он сконфуженно вгляделся в окна третьего этажа напротив. — На нас, должно быть, смотрят. Какое-нибудь добропорядочное семейство вполне могло взирать на них сверху, справедливо возмущаясь и следя, чтобы к окнам не приникли дети. Или одинокий чопорный мелкий служащий, быть может, пялился на них, попутно удовлетворяя собственное вспыхнувшее желание. Или, хуже того, хмельная студенческая компания под предводительством кого-нибудь вроде Артура в этот самый момент с живым участием разбирала достоинства и недостатки происходящего и вот-вот, заждавшись продолжения зрелища, готова была разразиться подбадривающими возгласами и улюлюканием... А ещё Шелби вспомнил про упомянутое Хью установленное наружное наблюдение, и его любовный пыл оказался на грани угасания. — Какое нам до них дело? — с ноткой негодования протянула Зорин и снова томно потёрлась о его бедро. — Не хочешь же сказать, что сейчас это главная твоя забота? Безусловно, нет. Шелби тут же осознал, что осталась по меньшей мере одна задача, не требовавшая отлагательства. Раз уж он не позаботился о потребностях дамы в первую очередь, то следовало хотя бы сейчас нагнать упущенное. Шелби не был уверен, каковы негласные правила поведения в пикантных ситуациях, зато желания Зорин были достаточно недвусмысленны. Хотелось бы ему только иметь лучшее представление о технической стороне дела. Шелби протиснул ладонь между собственным бедром (плевать на пятна, вчера ему и в голову не пришло бы, отчего на брюках могут остаться такие следы) и жаркой плотью, прикрытой скользящими, мокрыми насквозь короткими панталончиками, и Зорин с одобрительным постаныванием потёрлась о его пальцы. О Господи, билась в голове паника, когда по другую сторону кружевной ткани пальцы Шелби заблудились в лабиринте скользких, нежных складок; он напрочь не мог вспомнить, разобраться, где и как нужно погладить, чтобы сделать приятное, куда потом вообще нужно вставлять. С секунды на секунду он ожидал, что у опытной женщины не останется сомнения, что он делает это в первый раз, и конспирация... да к чёрту конспирацию! Только чтобы Зорин не вздумала заподозрить неладное, остановиться прямо сейчас, когда в паху тяжело пульсировало в такт движениям пальцев, в такт встречным колыханиям бёдер. Но, нет, то ли Зорин не делала далеко идущих выводов, то ли его неловкие манипуляции пришлись ей по вкусу, но она всё расточала поцелуи его шее, лицу, уху, шептала нетерпеливые подбадривающие слова. Обтянутое тонким чулком колено в том же общем ритме потиралось о мошонку, и вскоре Шелби, готовый к новым подвигам, дёрнул вниз тесно облегающие пышные бёдра панталоны, которые застряли, однако, на подвязках чулок. Испустив стон нетерпения, Зорин заёрзала. Шелби провёл рукой по лямке, с возрастающим стыдом понимая, что не может нащупать ничего похожего на застёжку, и не представляет, как отстегнуть подвязки. Чувство было один к одному как выйти к доске, хуже, на экзамен, не заглянув даже в материал, и точно так же в уме Шелби божился, что к следующему разу не опозорится, выучит учебник от корки до корки, пускай, переступив через стеснительность, придётся иметь дело с этими наглыми размалёванными женщинами, которые ошиваются в злачных районах... Шелби склонился и, чтобы потянуть время и унять заодно панику, прижался губами к белому сдобному бедру, к полоске обнажённой кожи над чулком, запах женского возбуждения защекотал ноздри, ударил в голову, и наконец Шелби удалось различить хитро скрытые крючочки, отцепить дрожащими руками один за другим — под шумное дыхание Зорин, под десяток возможных оценивающих взглядов сверху. Зорин отстранилась, едва он закончил, перекатившись на бок, сама стянула панталончики и, слишком резко задрав высвобожденную ногу в туфле на остром каблучке, звонко лягнула горшок с цветущей геранью, который секундой позже оглушительно разбился о тротуар. Они застыли, затаив дыхание, ни живы, ни мертвы, вслушиваясь в забурлившие внизу, но быстро стихшие голоса, — эка невидаль, горшок упал, хорошо, что не кому-то на голову. Завихрение людского потока в нескольких метрах под ними ощущалось почти физически, мурашками по коже. Шелби покосился на окно кабинета, и сердце ёкнуло: он был готов поклясться, что колыхнулась потревоженная занавеска. — Пощекотали нервы? — то ли не заметив ничего, то ли вызывающе пренебрегая соглядатаем, усмехнулась Зорин. Толчком она велела Шелби опрокинуться навзничь, на его же предусмотрительно снятый пиджак, и уселась сверху. Признаться, до сих пор Шелби пребывал в плену более традиционных представлений о том, как всё должно происходить, но, учитывая некоторую туманность этих самых представлений, отнюдь не возражал, что дама продолжает удерживать инициативу в своих крепких руках. Без малейшего смущения теперь он огладил охватывающие его бёдра, сдвинул вверх и без того задравшийся подол и с упоением сжал обнажённые ягодицы, инстинктивно притянул ближе женщину, не нуждавшуюся в дополнительных уговорах. Зорин сама направила прямо в цель его изнывающий член, вовлекая его, Шелби Пенвуда, всем существом в захватывающий праздник плоти. Ей понадобилось всего лишь несколько долгожданных толчков, чтобы, замерев, затрепетав вокруг принятого в себя члена, глухо застонать от первого выстраданного облегчения, больно укусить Шелби, когда он поспешно накрыл её губы ладонью, опасаясь, что их двоих услышат, опасаясь, что на этом восхитительное скольжение закончится; немного надеясь даже, что закончится это слишком упоительное, слишком режущее по обнажённым нервам действо. Но, позволив первому оргазму перекатиться через себя, Зорин с удвоенной страстью возобновила скачку, неукротимая наездница, объезжающая смирного жеребца, заставляющая его, обливаясь потом, поспевать за её темпом и напором, не уползать, а подаваться навстречу. Шелби брал по полной от этого исполненного почти животной похоти женского тела, не позволяя придавить и подавить себя, притирался жаждущей плотью ещё теснее. И когда новый удовлетворённый глухой стон, почти рычание даже, Зорин отдалось в собственном солнечном сплетении, Шелби сам не смог сохранить молчание от невиданной прежде разрядки, совпавшей с требовательным гудком клаксона на улице внизу. Шелби лежал не на твёрдом, заляпанном голубиным помётом балконном полу. Он парил над людской рутиной, над отдалёнными шумами и голосами, на облаке чистейшего густого блаженства с покоившейся в его объятиях приятно-тяжёлой, умиротворённой пылкой любовью женщиной. — Тебе понравилось? — осторожным шёпотом спросила она. Шелби промычал в ответ нечто невнятно-положительное. — Да, — выдохнула Зорин под его сбившийся воротничок. — Это было великолепно. Чересчур лестный комплимент нельзя было принять без надлежащей доли скептицизма, но у Шелби на душе и ниже всё равно потеплело. — Не представляешь, как мне не хочется возвращаться к этим докучливым гостям. К этому опротивевшему пустозвону. Шелби беспокойно дёрнулся, смущённый слишком беспардонным, на его взгляд, откровением: будто стал свидетелем бурной, некрасивой семейной сцены в доме, куда заглянул совершенно случайно. Зорин, однако, приподняв голову, больше не могла себя сдерживать: — Ты не знаешь его, Артур. Это ужасный, ужасный человек, и дома у меня нет ни малейшей возможности пойти против его воли. Если бы я только могла остаться в Англии, с тобой! — Это... — Шелби прочистил горло и едва изо всех в большей или меньшей степени неловких вариантов ответа выбрал «неожиданно», как Зорин снова с горячностью его перебила: — Нет, ты не подумай, милый, я понимаю, что на таких женщинах, как я, не женятся! Мне нужна только небольшая помощь на первое время. Тебе ведь было хорошо со мной, Артур? — Да, — от души заверил её Шелби, — очень. Но... Влажные, ведьминские ярко-зелёные глаза неотрывно смотрели в его собственные; ладони обхватили его лицо, надёжно удерживая. — Ты ведь любишь меня, Артур? Ты поможешь мне. Артур, забери меня отсюда. Ты нужен мне, Артур. Слова лились сладким мёдом, обволакивали, но почему-то неукоснительно просачивались насквозь, вытекали наружу... Зорин вдруг опустила руки и упавшим голосом пробормотала: — Ты не Артур Хельсинг. — Нет, — с облегчением признался Шелби. — Но я могу помочь тебе, — и, глядя как выражение на лице Зорин сменяется вполне объяснимой обидой и злостью, поспешил добавить: — Я... я и жениться могу. То есть... Он замялся, подыскивая более утончённую формулировку для предложения руки и сердца. От «могу жениться» веяло неподобающим снисхождением. Сделаю предложение, твёрдо решил Шелби. И к чёрту общественное мнение, шокированную родню. Члены королевской семьи и похлеще номера откалывали. Пускай его назовут идиотом все, начиная от родной матери и кончая Хью Айлендзом... Первой, однако, идиотом его назвала фрау Зорин Мориц. — Der blöde Inselaffe**, — процедила она. Шелби был готов остановить, возникни такая необходимость, звонкую женскую пощёчину, но вколачивающего в пол, до темноты в глазах прошибающего хука под дых он никак не ожидал. — Ты, долбанный идиот! — прорычала фрау Мориц уже по-английски. — Стало быть, Хельсинг — это твой худосочный приятель? Хватая ртом воздух, Шелби мог только с отчаянным мычанием отрицательно помотать головой, но Зорин, не слушая его, выскочила в кабинет, резким толчком распахнутая балконная дверь протестующе зазвенела стеклом. Усилием воли вздёрнув себя на ноги, Шелби ввалился в комнату вслед за ней, всё ещё не в силах разогнуться после мощного удара. Но ни хозяина, который вряд ли продолжал бы проявлять радушие, ни Хью там, к счастью, не оказалось. С мыслью о том, что нужно предупредить Хью, пока они оба не влипли, Шелби доковылял до коридора, впопыхах застегнул брюки, лишь махнул рукой, вспомнив о скинутом на балконе пиджаке, и, спотыкаясь, спустился вниз. Выхватить знакомую светлую макушку, которая возвышалась среди кучковавшихся возле столиков с закусками и напитками гостей, не представляло труда. Держась возле стеночки и невозмутимо прикидываясь, что и не подозревает о своём расхристанном виде, Шелби быстро пробрался к Хью и решительно потянул его за собой. — Давай убираться отсюда, — с трудом выдохнул он из ещё отзывающейся болью груди. — И побыстрее. — О, — Хью выразительно оглядел его, но ничем своих эмоций не выдал, пока они не покинули дома; однако, едва оказавшись на улице, выпалил: — Славная работа. Наш герр Мориц такой же простой любопытствующий турист, как герр Гитлер — скромный австрийский художник. Будет одно удовольствие пообщаться с ним в более интимной обстановке. Не настолько, разумеется, как вы с фрау Мориц, — добавил он, ехидно поглядывая на приятеля с высоты своего роста. Шелби, как раз собравшийся сообщить Хью неприятную новость об их сорвавшейся конспирации, лишь возмущённо выдохнул. — Я не ожидал, что ты так рьяно возьмёшься за установление контакта с вражеским агентом. Полагаю, репутации нашего общего друга ты не уронил? — Во-первых, — придя в себя от негодования, категорично заявил Шелби, — джентльмены подобных вещей не обсуждают, Хью, — хотя, признаться, его самого распирало от желания поделиться с миром животрепещущими переживаниями. — Во-вторых... Погоди, Хью. Только не говори, что ты правда выглядывал на балкон. Хью с оскорблённым достоинством задрал подбородок и поправил очки, однако зарделся как маков цвет. — Я обязан был удостовериться, что с тобой ничего скверного не происходит. — Невероятно. Шелби не на шутку было обиделся, но тут сзади донеслись крики и полицейский свисток. Фрау Зорин Мориц с поразительной прытью поспевала на каблуках за высоченным громилой в плаще и низко надвинутой на лоб кепке; трое преградивших им путь широкоплечих мужчин в костюмах явно считали их спешку неуместной. — Да, самое главное. Они знают, что я не Артур Хеллсинг. — Что?! — Я сказал им, что ты тоже не Артур... — ...но тебе не поверили, — упавшим голосом закончил Хью, ошеломлённо глядя, как фрау Мориц фирменным хуком заставила согнуться одного из агентов, а громила без особого усилия, как щенят, раскидал оставшихся двоих. — Оружие? — с надеждой спросил Хью. Шелби хлопнул себя по боку. — Пиджак! Ой, Хью, теперь нас точно убьют. В ближайший переулок они рванули, не сговариваясь, свернули в неприметную подворотню и с разгону ударились о не сразу замеченную в надвигающихся сумерках решётку. Шелби подтянулся и без особого труда забрался наверх, благословляя физическую подготовку военной академии. Хью беспомощно повис на первой перекладине. Между домов эхом отдавались тяжёлые шаги и быстрый перестук каблуков. Загудел возмущённо клаксон пронёсшейся по улице машины, и сердце заколотилось от испуга и чего-то ещё. «Вы ведь любите риск, Шелби?» — вспомнилось вдруг ему; не исключено, что когда-то слова прозвучали немного иначе... Шелби ухватил Хью за шиворот, потянул вверх и задорно прикрикнул: — Ставь ногу туда, вот на ту завитушку! И не спи, Айлендз, а лезь через забор, чёрт возьми! Вечерний воздух кружил голову, как аромат духов страстной женщины. * нем. «Дерьмо!» ** нем. «Дурацкий англичанишка (букв. «островная обезьяна»)»