Весенняя буря

В салоне самолета, ерзая в кресле, чтобы хоть немного размять затекшую задницу, Ёнгук один за другим пересматривал американские клипы с Чжунхоном. Тот всегда был дурашливый, любил побаловаться и покривляться, но если брался за какое-то дело — то работал упорно, с полной самоотдачей. А еще Чжунхон был действительно, по-настоящему талантливый и постоянно искал чего-то нового — сидеть на месте ему было скучно. Он хотел быть лучшим во всем, за что брался, а брался он за все, что привлекало его внимание. Поэтому Ёнгук никогда, ни на секунду в нем не сомневался. Он верил, что Чжунхон будет лучшим в группе, и тот был лучшим. И даже отпуская его за океан, Ёнгук знал: Чжунхон и там найдет себя, и очень скоро о нем услышат даже в Корее. Так и случилось. Через полтора года после того скандала Ёнгук обнаружил в мессенджере ссылку от Мэсло на ютуб. Открыл ее и поднял брови: это оказался новый клип Леди Гаги. Ёнгук оставил видео играть и принялся проверять сообщения на телефоне. Спустя полминуты поднял глаза — и замер. На экране был Чжунхон, одетый в черный латексный костюм с маской. Лицо было едва видно, но Ёнгук почему-то не сомневался, что это Чжунхон. Он ведь наизусть знал каждое движение, каждый жест. Он узнал бы Чжунхона по походке, по одному движению руки. Костюм, как всегда в клипах Гаги, был экстравагантный — и облегал как вторая кожа. Особенно удивительно выглядели сапоги-чулки до середины бедра на чудовищной, тонкой, как гвоздь, шпильке. На Чжунхоновых лыжах сорок шестого размера они должны были выглядеть нелепо… но почему-то не выглядели. Более того, Чжунхон на них еще и танцевать умудрялся — и делал это безупречно, как всегда. Ёнгук любовался, забыв дышать, и в то же время подспудно побаивался, что вот сейчас Чжунхон рухнет с этих шпилек и что-нибудь себе сломает. Но Чжунхон ничего не ломал и даже двигался так же свободно — отточенно, ртутно-плавно, — как в любимых кроссовках. Ёнгук вполуха прислушивался к словам, недовольно хмурясь, когда танец Чжунхона прерывался кадрами с самой Гагой и еще какими-то людьми, которые к Чжунхону отношения не имели и поэтому были категорически неинтересны. Песня была о всепоглощающей страсти или типа того — Ёнгук по-прежнему был с английским на "вы". В конце Чжунхона охватили языки пламени — видимо, аллегория этой самой страсти, но Чжунхон так натурально корчился от боли, что Ёнгуку стало слегка нехорошо. От Чжунхона осталась кучка пепла и сапоги, целые и невредимые — по-змеиному поблескивающие, с угрожающе острыми шпильками. Ёнгук скривился, для порядка досмотрел видео до конца и полистал комментарии — те предсказуемо варьировались между "вот это танец!" и "что это за пидор", с периодически мелькавшими "Гага богиня" и "Гага уже не та". В целом, как понял Ёнгук, Чжунхон понравился и запомнился, тем более что он уже некоторое время мелькал на американских телеэкранах. Признаться, Ёнгук следил за ним — благо с Мэсло Чжунхон по-прежнему общался, хотя с самим Ёнгуком и обрубил все контакты. Мэсло и рассказал Ёнгуку, что Чжунхон прошел кастинг на шоу "Значит, ты умеешь танцевать?", и с тех пор Ёнгук не пропустил ни одной серии с ним — до самого финала. На котором Чжунхон победил, пусть и на пару с какой-то чернокожей девушкой. На одной из серий приглашенной судьей была сама Леди Гага — значит, тогда она его и заметила. Клип пользовался успехом, сингл очень быстро получил статус платинового. Для Гаги, которая в последние годы была не на пике популярности, это возвращение стало триумфальным. Втайне Ёнгук всегда приписывал большую часть оглушительного успеха Cognac именно танцу Чжунхона в их с Мэсло клипе, и, похоже, магия Чжунхона сработала вновь. Возможно, именно поэтому он появился и в двух последующих клипах Леди Гаги (спровоцировав многочисленные шуточки про "двухметровую Мэдди Зиглер"), причем в последнем выступил еще и как рэпер. Публика приняла его дебют благосклонно, и Ёнгук не сомневался, что Чжунхон и на этом поприще добьется успеха, если захочет. Все эти видео Ёнгук уже смотрел не по одному десятку раз — но сейчас он вновь склонился над ноутбуком, вглядываясь в знакомое лицо. Поначалу непривычно было видеть на экране Чжунхона почти без макияжа, с короткими темными волосами, но со временем Ёнгук привык и оценил его новый образ. Чжунхон выглядел… настоящим. Непривычно домашним для экрана, почти обнаженным. Он очень повзрослел, из глаз ушла наивность, возле губ залегли жесткие складки. Мало что осталось в нем от белоснежного ангела с клубничными волосами, улыбавшегося Ёнгуку с его постели. Вспоминать об этом было больно, но Ёнгук был благодарен за эту память. Тогда он был по-настоящему счастлив, хотя даже, наверное, не полностью понимал это. Счастье… он и забыл, что это такое. В день выхода того первого клипа Гаги с Чжунхоном у Ёнгука было назначено совещание с руководством: планировался очередной камбэк Джеппа Блэкмена, им нужно было решить много вопросов. Под конец, когда все выходили из кабинета, Тедди догнал Ёнгука и заговорщически подмигнул: — Что, видел новый клип Гаги? Говорил же я, что так будет лучше для вас обоих. — Ага, — сказал Ёнгук, чтобы что-то ответить. Он не хотел говорить о Чжунхоне с чужими, и особенно — с Тедди. Ёнгук тогда еле удержался от того, чтобы написать Чжунхону — хотя бы в твиттере или инстаграме. Наверное, можно было бы и номер телефона из Мэсло выбить, если хорошенько надавить… Но Ёнгук не стал. Он знал, что Чжунхон был прав, заблокировав его во всех соцсетях и мессенджерах. У их отношений не было будущего, а значит, нечего было раздирать едва зажившие раны попытками общения. И все-таки он помнил, каково это было — разделять с Чжунхоном все триумфы и поражения, утешать его и подбадривать, и радоваться вместе с ним. А его руки — помнили плечи и волосы Чжунхона, его губы помнили лоб Чжунхона, кожа — его дыхание. Ёнгук был весь пропитан, отравлен Чжунхоном, и даже спустя полтора года этот яд никак не желал выводиться из организма. Ёнгук знал, что в Нью-Йорке у Чжунхона был парень — они встречались уже полгода и подумывали съехаться (спасибо всезнающему Мэсло за информацию). У самого Ёнгука тоже была девушка, а перед ней — еще две. Но ни одна из них не доставляла Ёнгуку в постели такого удовольствия, как одинокая дрочка на ноги Чжунхона, затянутые в черный латекс. Стройные, длинные до бесконечности. Чжунхон весь был прекрасен, но его ноги были вне всякого сравнения. Ёнгук поначалу пожалел, что не додумался обуть Чжунхона в такие сапоги-чулки, когда эти ноги еще регулярно бывали на плечах у Ёнгука, но затем вспомнил, что балда Чжунхон любил порой побрыкаться, представил себе эту шпильку, въезжающую ему в ухо, и содрогнулся. Сейчас он задумчиво глядел на Чжунхона, выплясывающего на шпильках, и пытался придумать, что ему скажет. Ёнгук и сам не знал, чего хочет от этой встречи. Быть может, просто увериться, что Чжунхон ему не приснился? Теперь, подернутые дымкой времени, те полтора года с Чжунхоном казались прекрасным, несбыточным сном. Ёнгук уже и сам не был уверен, не идеализирует ли то время и того человека. Напряжение нарастало в нем с каждым часом, приближавшим его к Чжунхону, — наверное, стоило поспать хоть пару часов из четырнадцати, но Ёнгук был слишком взвинчен. Он попытался было отвлечься и добыл из рюкзака любимую биографию Че Гевары, но спустя пять минут обнаружил, что не может прочесть ни буквы и только невидяще таращится на страницу. За время полета он выпил не меньше пяти стаканов кофе и в аэропорту уже слегка вибрировал. Багажа у него не было: все нужные вещи уместились в рюкзак, летевший с ним в ручной клади. Ёнгук выбрал такси и назвал адрес, выбитый у Мэсло. Он даже не заметил, как они доехали: был слишком погружен в себя. Прокручивал в уме возможные варианты разговора, порой со слегка истерическим весельем задумываясь, что делать, если Чжунхон вдруг решит набить ему лицо. Очнулся, только когда автомобиль затормозил, и с легким сожалением понял, что так и не рассмотрел Нью-Йорк, занятый своими мыслями. Ёнгук топтался у двери Чжунхона минут десять, набираясь храбрости позвонить. В конце концов решился и нажал кнопку — из-за двери донеслась пронзительная трель и стихла, а к двери так никто и не подошел. Ёнгук нажал кнопку еще раз. И еще. И еще. И, наконец, вынужден был признать, что дома никого нет. Странное дело, он почти обрадовался: перспектива встречи с Чжунхоном вызывала в нем одновременно нетерпеливое ожидание и панический ужас, и, кажется, ужас побеждал. Ёнгук сбросил рюкзак с плеча, поудобнее уселся на коврик со стандартным "WELCOME", натянул на голову капюшон худи и прикрыл глаза. Через час, через день, через год Чжунхон обязательно придет. И Ёнгук будет его ждать.