Зяблик

Королю Трандуилу не с чем было сравнивать. Он никогда не общался с детьми близко, да и себя ребенком совсем не помнил. Собственный сын оказался неожиданным, и он не мог решить, желанным ли. До этого Трандуил не задумывался о том, как вести себя с малышом и что с ним вообще делать. Для него это был просто сын, свидетельство их любви, продолжение рода, его кровь. Маленькими детьми занимались матери — так и было бы, да только теперь случилось иначе. Может, правильнее было отдать мальчика кормилицам, пока он не подрастет, но что-то в душе Трандуила противилось такому решению. Этого ребенка он должен постоянно держать рядом с собой, потому что только в нем осталась частичка его любви. Трандуил склонился над белой колыбелью, похожей на ладью, и пригляделся. Пока он не видел в маленьком сыне сходства ни с кем: слишком уж тот был мал. — Леголас, — произнес он тихо, будто пробуя имя на вкус. Мальчик сжал и снова раскрыл крошечный кулачок, так и не проснувшись. Им обоим пришлось привыкать. Трандуил теперь принадлежал не только себе, потому что в любой момент мог послышаться плач сына: поначалу тихий, как первый весенний ручеек, но если не заметить вовремя, ручеек этот превращался в завывающий могучий поток. Королю пришлось привыкать, что все его планы теперь зависят от сына, и от дальних поездок лучше отказаться. Что надо отдавать свое время, много времени, и не просто сидеть столбом, а говорить, улыбаться, петь. А маленькому Леголасу надо было научиться есть разбавленное оленье молоко, засыпать на жестких руках отца, среди прохладных тканей его платья, и слушать долгие и странные песни о воинах древности. — Принц очень спокойный мальчик, — сказала одна из певчих женщин как-то. — Он затихает, как только видит вас. Это было правдой: едва Леголас различал лицо отца, тут же начинал поднимать ручки и смеяться. Трандуил чувствовал, как маленькие пальцы тянут его за волосы, и улыбался, прикрыв глаза. — Кажется, мы справились с этим, о Эру. Весны и зимы спустя Трандуил сидел на лесной веранде в одиночестве. В этот день его не трогали, даже если происходило что-то важное. Все могло подождать. Листья опадали, красными пятнами укрывая землю. Черные, будто обугленные стволы казались мрачными колоннами, и за ними можно было разглядеть только сизый туман. Кто-то звал из этой чащи, кто-то ждал там короля Трандуила. Вино в его бокале делалось мутным и горьким. Трандуил вспоминал о том, что не получалось забыть. Боль сковывала его сердце, отравляла кровь, жгла усталые глаза. В соседних деревьях то и дело мерещилось лицо, мелькали белые косы, доносилось эхо голоса. Ничего этого нет, теперь нет. — Отец? Трандуилу непросто было вернуться с той глубины, где он сейчас тонул. Лучи живого тепла едва доставали до него. — Отец, — повторил голос настойчивее. Кто-то ласково убирал выбившиеся пряди волос с королевского лица. Трандуил с трудом рассмотрел, как из густого тумана его горя медленно вырисовывается образ. Маленькая светлая голова, внимательные глаза, рот, готовый в любой момент рассмеяться. — Леголас? — с трудом прошептал он. — Что ты? — Смотри, папа, что у меня есть! Трандуил пытался рассмотреть, хотя перед глазами то и дело мелькали красные пятна, косы, лицо среди темных стволов. — Это птица? — Зяблик. Он веселый, он поет. Я принес его тебе, чтобы ты больше не грустил. Птичка скакала по ладоням Леголаса и не пыталась улететь. Белые полоски на крыльях, малиновая грудка — зяблик склонил головку, посмотрел на Трандуила черным зернышком глаза и пропел короткую, звонкую трель. — Зяблик, — улыбнулся король. Он не помнил, когда в последний раз говорил это слово. — Спасибо, Леголас. — Тебе нравится? Ты больше не будешь тосковать? — Очень нравится. Я постараюсь. Сын убежал, а зяблик остался. Трандуил тяжело встал с кресла, подошел к перилам и посадил птицу на ближайшую ветку. Он думал, что зяблик улетит, но тот и не пытался. Пройдясь по веточке и найдя удобное место, зяблик устроился и запел. Сначала робко, короткие трели, а потом уже целые рулады лились из его маленького клювика. Трандуил отстраненно слушал, но его собственный лес с черными стволами и красными листьями больше не возвращался. Наверное, призраки боялись зяблика. Через несколько дней Трандуил увидел уже двух зябликов и гнездо, свитое в развилке той самой ветки. — Вот как, — слабо улыбнулся он. — Вот оно, значит, как. Леголас никогда его не сердил. Трандуил заметил это случайно, когда сын наотрез отказался надевать голубую тунику, а захотел зеленую. Он не кричал и не топал ногами, как делали избалованные человеческие дети, только хмурился и стискивал в пальцах тонкую ткань. А Трандуил почувствовал радость, смешанную с интересом. Ему странным образом понравилось, что Леголас перечит, не соглашается, отличается от него. — Какой ты, сын? Я хочу тебя знать, — шептал Трандуил, любуясь на птенцов в зябличьем гнезде. Орки боялись леса, они знали, что здесь живут эльфы, а потому смерть будет быстрой и беззвучной. Редко-редко, на северной окраине леса находили одинокие следы. Леголас уже дорос отцу до плеча, умел стрелять из легкого лука, а потому просил, много раз просил показать ему орков. Трандуил согласился, и по первому снегу отправились они вдвоем по тропе на север. Оленьи копыта оставляли черные раздвоенные следы на мокром снегу, конь Леголаса шел чуть позади, почтительно пропуская старших вперед. Деревья уже спали, листьев не осталось на их ветвях, и хорошо было видно пасмурное небо. Иногда сверху на тропу падали комья подтаявшего снега, и олень Трандуила недовольно фыркал. Крайние деревья тонули в густом подлеске из ольшаника и ирги. По ветвям там прыгали яркие снегири, собирая последние, уже подкисшие, ягоды. — Смотри, Леголас. Это Эред Митрин впереди. — Серые Горы, — отозвался тот, заворожено глядя вдаль. — Орки живут там? — И там тоже. Если идти по реке на северо-запад от наших земель, то можно выйти к Гундабаду. Когда-то это была гномья гора, но орки завладели ею многие века назад. — Гундабад, — повторил Леголас, глядя на запад. — Зачем они приходят в лес? — У меня нет для тебя ответа. Может, это орки, которых прогнали из племени, или шпионы. Может, они так сходят с ума. Эта форма жизни извращена Врагом, мы не можем знать, как они думают. Олень медленно шел вдоль кромки леса, конь послушно следовал за ним. Трандуил не был уверен, что они найдут следы орков сразу, но специально выбрал снежное утро, чтобы искать с сыном стало проще. Они добрались до прогалины, где в лес втекал мелкий безымянный ручей. Камешки на его дне обычно хорошо просматривались, но сейчас в воде медленно таяла рыжеватая муть. На том берегу прямо в склоне холма отпечаталась цепочка черных следов, уводящая на запад. — Видишь, Леголас? — Да, отец. Это след орка? — Верно. Крупный орк, наверное, северной породы, пришел с Серых Гор по руслу ручья, а здесь, под покровом кустарника, вышел. Как ты думаешь, что это значит? — Что он прячется не от нас, а от тех, кто пойдет за ним с гор? — Очень хорошо. А теперь догоним его, след свежий. Трандуил подумал, что никогда еще он не слушал лес так напряженно, как сегодня. Это могла быть ловушка, но если бы орков пришло много, олень почувствовал их быстрее своего всадника. След вел немного вперед, а затем обрывался у корней огромного вяза. Леголас привставал в седле и всматривался, пытаясь понять, а Трандуил наблюдал за ним, тайком любуясь родными чертами. — Он прячется в корнях? — спросил сын, наконец. Трандуил кивнул и шепнул пару слов в ухо своему оленю. Тот мотнул тяжелой головой и заревел, ударяя копытом по земле. — Орки не любят света, они прячутся, чтобы выползать ночью. Но этого мы попробуем спугнуть. Из-под корней показалась темная морда; орк оскалился, увидев эльфов. Трандуил обхватил рукоять меча и почувствовал, как скорбная складка тянет вниз угол его рта. Боль все еще была слишком свежа. Воздух свистнул возле его уха, горячий ветер коснулся щеки — стрела с перьями голубой сойки пронеслась мимо и легко вошла орку прямо между глаз. Тот хрюкнул и завалился набок. По снегу, похожему на мокрый сахар, стало медленно растекаться темное пятно. — Отличный выстрел, Леголас. — Они убили маму. Я никогда их за это не прощу. И за тебя тоже. Трандуил с интересом посмотрел на сына и слегка поклонился, выражая благодарность. В обратный путь он отправил Леголаса вперед. Конь шел спокойной рысью, сын в седле рассказывал, какие следы он видит и что слышит в деревьях. А Трандуил ехал следом и думал, что сегодня понял, чем Леголас сильнее всего отличается от него. В сыне жила память, много любви и тяга к свету, как в молодом ростке дерева — но совсем не было горя. — Пусть так и остается, — прошептал Трандуил. Он не заметил, как его слова стали меньше значить для Леголаса. Пропустил день, когда сын научился принимать решения без оглядки на него — или просто никогда этого не замечал. Трандуил понял, что его Леголас ушел, и теперь даже если вернется, то будет другой, незнакомый, взрослый. Теперь он хорошо видел новые черты в нем, и точно знал, что сын ни на кого не похож. Наверное, так и должно быть, у каждого свой путь… Трандуил отпускал сына по доброй воле, желая ему вслед столько света, сколько мог постичь сам — потому что горе и так находит свои жертвы, как их ни укрывай, как ни баюкай в объятиях. Лесной дворец стал сразу слишком большим, мрачным и тихим. Поле битвы давно остыло, дым и смрад больше не тревожили лес, а раны, которые могли затянуться, исчезли. В мир приходила весна, возвращались птицы. Трандуил сидел на своей веранде и ждал. Многие годы по весне прилетали зяблики в старое гнездо. Наверное, это были уже далекие потомки того, первого зяблика, но каждый раз вместе с первыми листочками раздавалась над перилами задорная трель, с которой наступала настоящая весна, и Трандуил менял снежную корону из ветвей на новую, с молодой листвой. В этом году гнездо осталось пустым. Трандуил ждал до темноты, но птицы так и не прилетели. Не возвращался к нему и обугленный лес с кровавой листвой, и на душе было сумрачно и тихо, как в коридорах и галереях Лесного чертога. Когда зажглись первые звезды, Трандуил поднялся и бережно снял с ветки старое гнездо — в нем наверняка красиво будет смотреться его перстень с белым камнем. Настало время измениться, он хорошо это чувствовал.