сдай меня

      Трахаться с Шокком — это всегда жестко и грязно. Мирона валят буквально на пол и вжимают в него, целуют, неистово и жадно, будто пытаясь душу вытянуть, и Мирон задыхается. Воздух словно выталкивают из легких, и Федоров хрипит, с наслаждением и так пошло, что где-то в районе его шеи Дима рычит и кусает бледную кожу. Руки Шокка скользят по телу Мирона, с нажимом пересчитывают ребра, расстегивают ширинку и массируют член — Мирон жмурится и стонет, в теле остается только дрожь и всплески адреналина, электрическими зарядами пробегающие от груди до кончиков пальцев. Мир сужается до размеров галактики Мирона Федорова, и в галактике этой все смутно, бегло и размыто — Мирон мечется и извивается, хаотично скребется о паркет, прогибается в пояснице и просит себя отыметь — знает, как Дима это любит, как ловит кайф, когда Федоров полностью в его власти. У Мирона болят губы от поцелуев, нижняя даже кровоточит, а бедра сводит судорогой, и Федоров почти кричит.       Шокк видит это — Шокк ухмыляется, но решает сегодня больше не мучить ни себя, ни Федорова, поэтому резким движением стягивает свои, а после чужие джинсы и входит в разгоряченное тело под собой без подготовки — она и не нужна, они трахались только вчера. Мирона же, тем не меньше, всего ломает, и его тело становится похоже на зигзаг: спина прогнута, руки вывернуты и упираются запястьями в паркет, голова запрокинута, ноги обнимают торс Димы — Мирона ощутимо трясет во время каждого толчка, и в этот раз все почему-то чувствуются в тысячи раз сильнее, но пока из них никто не знает, что это все — конец. Шокк двигается все быстрее и яростно, кусает шею Федорова, пока тот впивается в его плечи, и в таком положении они оба и кончают. Мирон почти плачет в этот момент почему-то, подогнув ноги к груди и обхватив их руками — Дима не трогает Федорова, боится. Трахаться с Шокком — это зачастую больно, расставаться — еще больней.       С Ваней все иначе. Трахаться с Ваней — это всегда что-то новое. И когда Мирон переступает порог квартиры Евстигнеева, то в груди уже все сжимается, и возбуждение искрами пробегает по всему телу. Сегодня будет что-то особенное. Ваня, оказываясь в прихожей, довольно скалится и целует Мирона в скулу, потом в шею, забираясь руками под одежду — Федоров прикрывает глаза и отдается чужим рукам. И Мирона кружится голова, он часто дышит и не осмеливается смотреть на Ваню, который берет его под бедра и тащит в спальню. Все еще не сопротивляющегося Мирона раздевают и переворачивают на живот. Евстигнеев раздвигает ягодицы Федорова и плавно вводит туда фаллоимитатор, включая вибрирующий режим. Мирон, спокойной и расслабленный до этого, вздрагивает и протяжно стонет, прогибаясь в спине, словно гигантская кошка, царапает простыни и рвано дышит. Ваня раздевается сам и становится так, что его стояк упирается в губы Федорову. Мирону не надо намекать, Мирон берет в рот почти до основания и не сопротивляется, когда холодные руки ложатся на его затылке.       Ваня трахает рот Мирона, издавая хриплые, довольные стоны, а сам Федоров сходит с ума от члена во рту и фаллоимитатора внутри. Мирона всего пронзает дрожью, у Мирона кружится голова, и весь мир будто в неоне, словно все вокруг одна большая фотография в стиле Евстигнеева. Федоров закрывает глаза и расслабляет горло, позволяя чужому члену вбиваться в него глубже и сильнее. Ваня охает, чувствую, как горячий и мокрый рот у Федорова, как язык скользит по головке, запрокидывает голову и кончает. Мирон глотает сперму, но пара капелек все равно стекают по подбородку. Ваня дышит часто и довольно, у него еще стоит, и, немного придя в себя, он разворачивает Федорова к себе задом. Евстигнеев вынимает фаллоимитатор и входит членом, двигается рывками, отчего у Мирона трясутся руки, и в животе скручивается тугой ком похоти. Ваня вколачивается в тело Федорова еще около пятнадцати минут, а после оргазм накрывает обоих, и они валятся друг на друга в изнеможения и попытке отдышаться. Мирон утыкается в простынь и давит в себе мысли о Диме. Евстигнеев боится оставаться с таким Мироном, потому что его надо не только иметь, но еще и жалеть, уметь молчать в определенные моменты, в другие наоборот говорить взахлеб. Шокк это умел, Ваня не хочет даже учиться. Трахаться со Ваней — это всегда что-то новое, но не стоит забывать, что новое — это просто хорошо забытое старое.       Трахаться со Славой — это что-то другое. Непонятно, как такое случается, просто Мирон ужасно пьян, а Славу бросили, и они вместе в закрытой семнашке. Карелин целует так аккуратно и почти бережно, будто Мирон хрустальный, и в груди от этого что-то щемит и пронзительно взрывается. Рубашка летит на пол, штаны болтаются на щиколотках, Слава целует внутреннюю часть бедра Мирона, прокладывая дорожку из поцелуев до самого члена, и после стягивает с Федорова боксеры. Ноги Мирона закинуты на плечи Славе, усилиями последнего, пока сам Мирон теряется в своих ощущениях и чувствах по поводу происходящего. В помещении как-то слишком душно и пахнет немного потом, Карелин касается языком между ягодиц Федорова и чувствует руку на своем затылке, погружается глубже. Слава до странного нежен, хоть по Мирону отчетливо видно, что ему не впервой, но Карелин не торопится; он трахает Мирона языком, то ускоряясь, то двигаясь нарочито медленно, и Федоров сходит с ума. Мирон не может смотреть, опрокидывает голову и ловит воздух ртом, но кислорода все равно отчаянно не хватает.       Слава слегка царапает чужие бедра, отчего пальцы на его затылке сжимаются. От наслаждения у Мирона подгибаются пальцы ног и хочется скулить, а не стонать, и Федоров слишком пьян, чтобы сопротивляться своим желаниям. Слава отстраняется и расстегивает собственную ширинку, после чего входит в разгоряченное тело Мирона. Федоров сипит от удовольствия, когда член упирается ему в простату, и Карелин, мягко улыбнувшись, продолжает двигаться, кусает шею Мирона, небольно сжимает плечи, Федоров почти на пике. В теле ощущение эйфории, и Мирон крупно дрожит, цепляясь за чужую спину — Слава неожиданно надежный и рядом, пахнет сигаретами и спиртным, и это так по-настоящему, что Мирон не хочет закрывать глаза. Слава стонет и кончает, а за ним и Федоров, плотно сжимаясь вокруг члена внутри себя. И когда все кончено, Слава уходит и возвращается с бутылкой виски. Карелин пьет с горла, но Мирону не дает, вместо этого прислоняется ближе и целует. Федоров отвечает на поцелуй и ощущает, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, все сжимается. В этот момент Мирон не вспоминает ни Ваню, ни Шокка. Слава целует, и Мирон понимает, что трахаться со Славой — вовсе не значит трахаться.