Давай сами нарисуем наше завтра

Ты достойна большего, чем простой земной любви — типичные приукрашенные сладкой пряностью мысли влюблённой школьницы, влюблённой пылко, впервые ощутившей на себе новые, неподдающиеся неопытному рассудку чувства. В маленькой ячейке этого вечного замкнутого круга живёт твоя мирная сонная улыбка, в другой — лёгкий, искристый, словно морозный воздух, смех, в неком ином пространстве души — редкая грусть на маленьком, умещающемся в «лодочке» ладошек лице. Разная, эмоциональная — ты живёшь чувствами, дышишь ими, собирая каждую выходку или приятную мелочь в копилку драгоценного счастья. А потом раздаёшь его каждому, без сожаления потери. Твой голос — пьянящая мелодия, самая желаемая из всех, приятнее любого «пения» природы, которому принято отдавать много внимания в литературе. Только к нему я останусь равнодушной, к тебе же — никак нет. Готова вечно оставаться в твоей тени, идти по пятам, в то время как ты приятно проводишь время в компании других, рассказывая очередной забавный случай из собственной жизни, стремясь поднять настроение каждому. А мне достаточно твоего едва уловимого запаха, который без сожаления можно было бы променять на кислород. Хотелось бы дышать тобой, долго, не спеша, под теплыми объятиями пледа, рядом, в замершей тишине гостиной. Безумие, скажешь ты. Что случится, если правде вдруг будет суждено вырваться из тщательно скрываемой укромной пропасти? Там, где оно живёт, нет света, лишь глубокая тьма, охраняющая её от лишних глаз, способных обидеть. В самом сердце, на предельной глубине, недоступной никому. Лишь одна рука может дотянуться до неё и то, дозволено ей только прикоснуться к этому пространству кончиками пальцев и отстраниться в тот же миг, дабы не обжечься ещё больше. Только не ты, только не такому светлому существу. Давай однажды попробуем понять друг друга, дабы больше не плутать в неведении по этому отравляющему, медленно убивающему кругу? Давай будем вместе делить эти чувства, оставим попытки поисков несчастной иголки в стоге сена посторонних переживаний, давай поплывём по течению, отдадимся этому дурманящему ручью, манящему своими изгибали и мелодичным журчанием. Что скажешь, милая?.. Почему ты молчишь? Почему прячешь взгляд, а после разворачиваешься к окну, касаясь ладонью ледяного стекла, плавным изгибом тонкого пальца проводя вниз? Прошу, не молчи. Руки предательски передают внутреннее состояние — неслабая дрожь влияет на координацию движений, отчего не выходит даже прядь аккуратно заправить за ухо — выходит нелепо, по-глупому смешно. Твой вздох только усугубляет ситуацию, вводя в ещё больше напряжение, заставляя нервно сглотнуть, а сердце биться с ещё большей силой, словно отдающийся в висках стук способен заглушить внутренние терзания. Возможно, это частично спасает меня. — У таких чувств нет будущего, понимаешь? — Я вижу, что холод напускной, вижу, как фальшиво прищурены глаза в «осуждающем» оскале, как паузы меж словами разбиваются секундным дрожанием губ. Зачем ты врёшь мне? Хочешь уйти, но до сих пор сопутствуешь затянувшейся минуте молчания, немо благоволишь ей, стараясь не встречаться взглядом со мной, замедлив тихое дыхание. Словно кукла, созданная мастером из тончайшего фарфора, оттеняемая холодом, исходящим от промёрзшего стекла, ты, сложив руки в замок, демонстративно наблюдаешь за медленно кружащими снежинками. Делаешь вид, что меня нет, будто бы моё существование стало для тебя ничтожной белой пылью, как та вьюга, что хаотично бушует за окном, ведомая неукротимым вихрем ветра. Но этого шума за окном не слышно — в вакууме внутренней пустоты, образовавшейся от сломленного мира, не распространяются звуки, ни одно колебание не способно задеть хоть малейшую частичку себя же, вызвав тем самым ответный отклик. Так, он становится показателем, что ты ещё жив, способен впитывать в себя окружение, звуки, вдыхать хоть тот же запах, который так хотелось бы променять на приевшуюся, монотонную рутину со своим нейтральными, утомляющими нотками. А я не слышу ни звука, не замечаю взмаха легких, длинных ресниц… Коната?.. Посмотрев на время, ты, всё так же, игнорируя моё существование, собираешься уходить. Лицо прикрыто густой копной синих волос, на губах ни следа от привычной улыбки. — Мне нужно идти. — Срываешься на быстрый шаг молниеносно. «Нет, постой!» Храм души медленно превращается в руины, однако верить в его разрушение не хочется из последних сил, даже видя очевидную картину перед глазами. Когда рука оказывается в пару сантиметрах от плеча, ты резко уворачиваешься, переходя на бег. Беспрепятственно ускользаешь, словно так и должно было случиться по задумке судьбы — она покорно открывает тебе дорогу, оставляя меня один на один с острыми ранящими осколками случившегося. В память о себе ты оставляешь вырвавшийся всхлип и неловко обронённую на пол слезу. А я тебя всё также люблю. Не знаю, сколько прошло времени, привычка считать дни отпала сама собой как-то. Обычно, счастливые часов не наблюдают, но какой смысл отсчитывать дни, зная, что последующий не принесёт никаких изменений? В последнее время, вижу тебя всё реже. Да, мы и так не пересекаемся в стенах школы и, как гордые, словно добившиеся заветной цели выпускники, шагаем по промёрзшему тротуару. Где ты — я не знаю, но каждое утро с твёрдой верой иду по той же дороге в надежде увидеть твой образ. И я его вижу, в последнее время в чёрном, небрежно застёгнутом пальто с такого же цвета шляпой, украшенной тёмной вуалью, подобно модницам прошлого века. Это настораживает, хотя, кто знает, возможно, время меняет вкусы. Наверно, из десятых, если не из сотых уст узнаю, что недавно твой отец попал в аварию. По-прежнему встречаю твой поникший вид — слегка сутулый, с устремлённым под ноги взглядом, закрытым от окружающего мира. Звонок по телефону сопровождается равнодушным игнором, словно твоё поведение всем видом яро кричит окружающим: «Не смей приближаться ко мне!». И так день за днём, ты идёшь по протоптанной дорожке, пока одним прекрасным вечером не сворачиваешь в сторону кладбища в слезах. Несоизмеримо больно видеть тебя такой. Чувствую, как цепи, сдерживающие запреты, не позволяющие подойти к тебе, дали трещину, оставив после себя жалкое подобие проржавевшего металла. Я всего лишь человек. Не кудесник, не Хранитель, не тот же всесильный Иисус, которому поклоняются миллионы людей. Я просто хочу сделать тебя счастливее. Раскрой руки, позволь взять свои ладони в тёплые объятия подушечек моих пальцев. Позволь поднести их к губам, с обожанием и искренней верностью, неизменностью тебе же, поцеловать их, в восхищённом судорожном вздохе, прошептав давнее, наверно, забытое тобою «люблю». Нет, пожалуйста, не отстраняйся! Не уходишь; будто бы не дышишь, слегка удивлённо мёртвыми глазами смотря прямо на меня. Чего же ты ждёшь? Что я паду перед тобой на колени? — Коната, ты не одна всё равно, — голос звучит всё с такой же любовью, а вуаль черной шляпки резко всколыхнулась на ветру. Кажется, руки закоченели бы от ветра, став бесчувственными конечностями тела. Но нет, они чувствуют, чувствуют, как по твоим венам течёт кровь, ощущают бархатность кожи, изящность тонких пальцев. Желая сохранить бесценную хрупкость, надеваю на них единственную пару собственных перчаток. — Даже после смерти есть жизнь, понимаешь? Чей-то уход из мира не должен стать финальной точкой на твоей жизни. Ты не веришь в завтрашний день? — сама того не подозревая не успеваю заметить, как расстояние между лицами сократилось само собой, будто одна душа неистово тянулась к другой, плачущей, закрывшейся где-то в сером уголке, за толстыми стенами, за которыми не будет слышно умоляющего плача. Кажется, ты хочешь отрицательно помотать головой, но тут же останавливаешься, выжидая продолжения моих слов, заставая меня тем самым врасплох. Недолго копошусь в смешавшемся бардаке мыслей уже от недозволимой близости — раньше, после признания, ты не разрешала подойти к себе ближе, чем на два шага. — Тогда давай вместе нарисуем наше «завтра». Доверься мне, прошу. — На лице появляется неуверенная, но полная надежды и искренности улыбка. И как неумолимо бьётся сердце, когда в ответ, спустя всего лишь пару секунд колебаний, ты касаешься лбом моего лба, попытавшись смахнуть прежнюю грязь депрессии, улыбаешься в ответ…