Призрачно застыл декабрь в танце Cмерти — данс-макабр, Грань переступи скорей — спляшем, спляшем макабрей!
Всадница в сером скачет сквозь время рысью, появляясь в тени у кладбищенского холма, и танцоров вдруг наполняет бурлящей жизнью — и бурлящей смертью — распадается пелена. Кожей тонка, в паутинистом сером платье, улыбается мягко из-под серой тени ресниц — величайшее Благо и ужаснейшее Проклятье, звезды всех галактик из темных блестят глазниц. Выступает в свет, и Никто не пропустит взглядом; Всадница в сером танцует в лучах Луны и глядит как танцуют чужие друг другу рядом, и как тают остатки разделяющей пелены.Кружит весело декабрь в танце Cмерти — данс-макабр, Шаг левей и шаг правей — мы танцуем макабрей!
В этот самый миг все границы стерты, пока не пробило двенадцать раз; но Сайлес не мертв — чтоб спуститься с холма как мертвый и вступить с живыми в гипнотически-сонный пляс. У каждого пара — Никто не стоит на месте, будто всем знакома мелодия тишины, будто ночь сама, заливаясь гортанной песней, танцевать пустилась смычком поперек струны. Но Сайлес не жив, и музыки он не знает, и Всадница в сером на танец не пригласит… И с движеньем стрелок остатки надежды тают, что ему она хоть один нанесет визит.Плачет скрипками декабрь в танце Смерти — данс-макабр, Все станцуют в паре с Ней свой последний макабрей!
Всадница в сером скользит лунным светом мимо, прикрывая звезды материей тонких век, и мерцает кожа под платьем неуловимо, словно ей на плечи ложится незримый снег. Сайлес бы рад стать невидимым на мгновенье, чтобы Никто не сумел разглядеть в глазах, синих, как небо, тягучее сожаленье, пустоту и боль, когда твой не к праху — прах. Музыка молкнет, и Всадница в сером скачет из густой тени у кладбищенского холма. И Никто не знает, что в часовне не ветер плачет, а вода на веках — не рваный седой туман.Бой часов пронзил декабрь, обрывая данс-макабр, Пляску света и теней — бесконечный макабрей!