С ним я чувствую себя дома

Я очень люблю проводить время в компании друзей, но сегодня, когда Миша и Баина позвали меня погулять по магазинам в поисках подарков к Новому году, я не захотела с ними идти. Я давно хотела погулять по Москве, но всё никак не предоставлялось возможности. И вот сейчас я иду, не зная куда, и просто наслаждаюсь видами столицы. На улице жутко холодно, идет снег, а я забыла шапку в номере. Ну, как забыла… Просто я считаю, что со своей смешной розовой шапкой я больше похожа на четырнадцатилетнюю девочку. А вот power bank я действительно забыла. Забывчивость — это как похоже на меня. Ничего страшного, надеюсь, что зарядки хватит. Меня всегда манила зимняя вечерняя Москва. Главные улицы города украшены так, словно ты попал в сказку: бесконечные гирлянды, большие фигуры сказочных героев, новогодняя ёлка, запах ароматнейшего кофе и пряностей… Всё это настолько манит, притягивает к себе, что хочется остаться здесь и никуда не уходить. А столько впечатлений, с которыми не с кем тут же поделиться! Конечно, я приду в отель и расскажу всё Баине и ребятам, но это будет уже не то. Это будут лишь воспоминания. Грустно улыбаюсь и решаю заказать себе кофе, чтобы хоть как-то согреться в этот холодный зимний вечер. Мое внимание привлекает одна парочка, стоявшая за мной в очереди. Они о чем-то мило воркуют, он обнимает её за талию, а она заливисто смеется над его шутками. Мне семнадцать и я не знаю, что такое любовь. У меня никогда не было серьезных отношений. Был один парень, когда я была в девятом классе, но вместе мы были недолго, до серьезного не дошло. Всё это было не то. Всё это было не так, как я хотела. Я всегда жила по бабушкиному завету: «Прислушайся к сердцу, если он твоя судьба, то ты это поймешь». Я не встретила еще ни одного парня, которого бы одобрило мое сердце. Всегда, когда я в этом себе признаюсь, у меня просыпается совесть, и я разубеждаю себя в обратном. Об этом не может быть и речи! Всегда ссылаюсь на то, что я просто не знаю, что такое любовь, когда думаю о нем. Знаете, это не помогает. — Девочка, ты либо заказывай, либо уступи очередь, — мужской бас возвращает меня к реальности. Я заказываю капучино. Девочка. Даже без шапки я всё равно девочка. Звучит ли для меня это как оскорбление? Хм… Возможно. Хотя я понимаю, что мне не на что обижаться. Это глупо. Просто я хочу, чтобы меня не считали ребенком. Вот, например, он не считает. Мы общаемся, словно ровесники. Это мне нравится, это меня привлекает. Беру кофе и иду туда, где меньше всего людей. Попутно снимаю несколько видео и делаю фотографии, чтобы запечатлеть этот момент в своей памяти как можно дольше. Листаю ленту в «Instagram» и невольно улыбаюсь комментарию Зайцева под моей очередной фотографией: «Поехала она чтоб сфоткаться». На самом деле нет. Я поехала не только ради фотографий. Я окончательно запуталась в своих мыслях, чувствах, действиях… Мне нужен был перерыв. Мне нужна эта прогулка, чтобы привести мысли, бушующие в моей голове, в порядок. Надеваю наушники и включаю первую попавшуюся в моем плейлисте песню. Если у меня бывает плохое настроение, я добиваю себя ещё и грустной музыкой. Типичная девушка. Я не знаю, что между нами происходит. Дима. Чертов Щебет. Он милый. Он высокий и взрослый. У него потрясающая улыбка и прекрасное тело, а я маленькая. Очень маленькая. И это чертовски бесит. А ещё бесит то, что я не могу перестать думать о нем. Но когда он обнимает меня, я чувствую, что я дома. Я чувствую, что это именно то, о чем говорила бабушка. Быстро смахиваю слезы и переключаю песню. Играет спокойная мелодия, которую я добавила в свой плейлист совсем недавно, потому что он её слушал. Буря внутри меня медленно затихает. Пора давно смириться, что между нами никогда не будет чего-то большего, чем «просто друзья». Когда я выбыла из проекта, я уехала в свой родной Челябинск. С Димой мы практически не переписывались, все свежие новости я узнавала у Басановой. И, знаете, я даже поверила в то, что меня отпустило. Отпустило от чувств к нему. Мой давний друг утверждал, что любви в подростковом возрасте нет. Есть только симпатия и привязанность. Так вот, я убедилась, что моя привязанность к этому человеку исчезла. Только вот, когда я вернулась в Москву, когда мы столкнулись друг с другом в коридоре гостиницы, и я увидела его бездонные глаза, пухлые губы, волосы цвета пшеницы, его мускулистое тело, я поняла, что нихренушечки, простите, не отпустило меня. Его голос. Его манера речи. Мне в нем нравится всё. Абсолютно всё. Только вот ни он, никто-либо другой об этом никогда не узнает. Никогда. Это плохо. Это неправильно. Нет. Я возвращаюсь в реальность, когда музыка в наушниках перестаёт играть. Телефон выключился. Видимо, замерз и заглючил на морозе. Оглядываюсь по сторонам и вижу, что нахожусь в каком-то дворе, в спальном районе. Большинство фонарей почему-то не работают, поэтому я не могу разглядеть таблички указанием улицы, если такая, конечно, есть. Вижу детскую площадку и иду к ней. Я ушла очень далеко. Надо же, я даже не помню, как добралась до этого места. Сажусь на качели и пытаюсь включить телефон. Первое, что я вижу, когда он включается — 5% зарядки. Просто прекрасно. Ещё одного такого «замерзания» мой смартфон не выдержит. Лишь спустя пару секунд я обращаю внимание на время. От того, что я вижу, у меня из рук чуть ли не выпадают наушники. Десять минут второго. Я вышла в восемь часов вечера. Пребывая в «лёгком» шоке от самой себя, я включаю геолокацию, чтобы понять, где, черт возьми, нахожусь, и, что вы думаете, этот засранец (телефон) снова выключается. Успеваю только увидеть две первых буквы в названии улицы. Я не знаю таких улиц в Москве. Товарищ Паника берет ситуацию в свои руки. Я просто боюсь представить, что будет, если телефон не включится, зато прекрасно представляю, как меня будет ругать Мигель и МамКатя, как Щебет прочитает мне лекцию и будет отчитывать не виновных Мишку и Баину за то, что пустили одну гулять по Москве. Они не виноваты. В конце концов мне семнадцать и я сама могу отвечать за свои поступки. Телефон воскрес. Воистину воскрес! Я быстро набираю номер Басановой: «Абонент временно не доступен». Прекрасно. Руки начинают дрожать, а сердце бешено колотиться, когда абонент не доступен ещё и у Зайцева. 2% зарядки. Я не замечаю, как начинаю плакать, хотя ничего плохого ещё не случилось. С какой стороны посмотреть, конечно… Зарядка на исходе, я нахожусь черт знает где, оба моих спасителя не доступны. Все хорошо. Нет. Кажется, мой вечный оптимизм медленно угасает. Пальцы сами находят нужный контакт в телефоне. Я понимаю, что мне может никто не ответить, но Щебет был бы не Щебетом. Спустя пару секунд в динамике раздается знакомый родной, такой сонный, но очень приятный голос: — Алло, — видимо, Дима даже не посмотрел, кто ему звонит. — Дим? Дим, это Настя, — тараторю я, боясь, что телефон вот-вот окончательно вырубится. — Мурзик? — Дима окончательно просыпается, а я готова поклясться, что вижу, как он вскакивает с кровати. — Что-то случилось? Я думал, что ты спишь уже. Ты где? — он заваливает меня вопросами. Типичный Щебет. Всегда обо всем беспокоится, кроме себя. — Я гуляла, потом решила пройти дальше… В общем, сейчас я… — Я еще раз осматриваюсь в поисках каких-нибудь обозначений. В пустую. — Я не знаю, где я, — выдыхаю, стараясь снова не разрыдаться. Не время плакать. — Так. Спокойно, — говорит он. Его голос действует на меня успокаивающе, создается ощущение тепла, ощущение дома. — Попробуй геолокацию включить. — Дим, у меня зарядки на звонок еле хватило, вряд ли еще гео потянет, — объясняю я, расхаживая туда сюда, чтобы окончательно не замерзнуть. — Но я уже пыталась включить. Увидела только первые две буквы: б и о, а может, и не их. Честно, я не знаю ни одной улицы в Москве, название которой начиналось с этих двух букв. — Я, кажется, знаю, где это, — от этих его слов я практически готова улыбнуться. — Поблизости есть кто-нибудь? — готова во второй раз поклясться, что он сейчас на пределе. Никогда не думала, что за меня кто-то может ТАК переживать, кроме родителей. — Я не маленькая, Дим. Спрашивать не у кого. Все нормальные люди уже спят давно, а к ненормальным, благо их поблизости нет, подойти боишься. — Извини, — виновато говорит он, а я почему-то не могу сдержать улыбки. Он такой разный и это…это очень привлекает меня в нем. — Настя? — суровая реальность тут же возвращает меня с небес на землю. Я здесь, а точнее не пойми где, а он там, в теплом номере отеля сидит и переживает за такую забывчивую и глупую меня. Стыдно? Да. Страшно? Да, только когда рядом нет его. — Дим, не оставляй меня, — шепчу я осипшим голосом, смахивая горячие слезы с замерших щек. Меня не оставляет желание всё ему рассказать, рассказать о своих гребанных чувствах. — Ни за что, — обещает Дима, и я верю. — Я буду разговаривать с тобой, пока иду, хорошо? — Хорошо, — я всхлипываю, снова садясь на качели. — Мурзик, не смей плакать! Хоть ты и милая, когда плачешь, но… — Я милая когда плачу? — смеюсь я, перебивая его. — Эй, не смейся. Это действительно так, — я представляю, как он улыбается и внутри меня разливается тепло. — Улица не так далеко от отеля, так что, Морозко, времени поплакать над ситуацией у тебя не так много. Я искренне смеюсь. Его попытки рассмешить меня всегда были успешны. Действительно, Морозко. — Дим? — закусываю губу я. — К вашим услугам, — бодро отвечает Щебет, и я выдыхаю, прикрывая глаза. — Я давно хотела тебе сказать… Дим? На том конце провода слышится шум, и я не сразу понимаю, что телефон выключился. Пожалуйста, пусть он отключился от холода! Я стаскиваю с себя шарф, обворачиваю им телефон, пытаясь согреть, чтобы он включился, черт возьми! Вокруг жутко метет, не чувствую ни рук, ни ног. Нужно что-то делать. Не стой на месте, Волкова! Тщетно. Это невыносимо. Вдруг чья-то рука ложится на моё плечо, я вздрагиваю и с облегчением поднимаю глаза. В свете фонаря я вижу незнакомого мне мужчину, от которого жутко несет перегаром. Словно ошпаренная, я вскакиваю с качели. — Такая красивая и одна? — он подходит ближе, а я не то, чтобы закричать, я с места сдвинуться не могу. Вся жизнь пролетает перед глазами, в голове всплывают ужасные мысли, что меня ждет дальше. — Нет, не одна, — раздается родной голос за моей спиной. Он нашёл меня. Нашёл. Дима обходит меня и оказывается напротив, смотрит мне прямо в глаза. — Твоя? — незнакомец отступает. — Моя, — говорит он уверенно, продолжая прожигать меня взглядом. От этого у меня проносится армия мурашек по всему телу. — Красивая, — хрипит пьяница. — Береги её. Я даже не замечаю, как он уходит. С минуту мы смотрим друг другу в глаза, а потом я тут же оказываюсь в его объятиях. Дима обнимает меня так крепко, словно боясь отпустить. Я рыдаю, громко, надрывисто. Ураган эмоций проносится у меня внутри, и я никак не могу успокоиться, думая о том, чтобы могло случиться со мной сейчас, если бы не Дима. Мы стоим в обнимку на заснеженной улице, в полной тишине и при свете только одного фонаря. Я не знаю, сколько времени прошло времени, это неважно. Главное то, что он сейчас рядом. Не хочу думать о том, что будет завтра. Я живу моментом. Дима молча вытирает мне слезы своими большими пальцами, снимает с себя шарф и повязывает мне его на шею. Достаёт из карманов своей парки перчатки и надевает их на мои дрожащие руки. Мне хочется так многое рассказать ему, но он молчит и, черт, это так сильно пугает меня! Щебет берет меня за руку и куда-то ведет. До отеля мы доходим за минут пятнадцать. Мне казалось, я так далеко ушла. Глупышка. Поднимаемся на лифте на нужный этаж. Баина уже давно спит. Карта только одна. Как я попаду в номер? Только хочу сказать это Диме, но вижу, что мы пришли совсем к другому номеру. — Мы Валю не разбудим? — ко мне вдруг вернулся дар речи. Я поеживаюсь от своего охрипшего от рыданий голоса и закусываю губу. — Ермоленко после репетиций никто и ничто не в силах разбудить, кроме разъяренной КатериныСанны, — улыбается Дима, и чувство тревоги окончательно пропадает. Мы тихо заходим в номер. Щебет помогает мне снять верхнюю одежду. — Ложись, тебе нужно согреться, — говорит он, кивнув на свою кровать. — Я сейчас тебе чай сделаю. Он очень заботливый. Я покорно сажусь на постель и с интересом наблюдаю за его действиями. Он делает мне горячий чай и садится рядом, протягивая кружку. — Спасибо, — тихо благодарю, боясь разбудить Валю, который мирно сопит, завернувшись в одеяло, словно в кокон. Обвиваю кружку руками и подношу к губам. Горячо. — Ты даже представить себе не можешь, как я волновался! — выдыхает он, словно после нескольких часов тяжелой работы. Внутри от его слов порхают бабочки. Мне в разы легче, когда он рядом. Дима заботливо укрывает меня одеялом. — Господи, Дим, я такая дура! — ставлю кружку на тумбочку и закрываю лицо ладонями. Мне очень стыдно. Я сейчас чувствую себя беспомощной девочкой, даже брошенным щеночком. — Это ужасно нелепо и глупо. — Вовсе нет, — говорит он мягко, аккуратно оттягивая за запястья руки от моего лица. Он касается рукой моего подбородка и заставляет посмотреть на него. Меня так манят его глаза. Я больше не могу молчать о своих чувствах. Слишком мучительно. — Извини, что разбудила тебя и заставила вылезти из теплой постельки, — пытаюсь улыбнуться, смотря на Диму сквозь пелену слёз, но получается криво и неестественно. Его сильные руки притягивают меня к себе. Я, не задумываясь о последствиях, запускаю пальцы в его шелковистые волосы. Дима молчит. Возможно, этого не стоило было делать. Уже собираюсь извиниться, как он начинает говорит: — Когда мы говорили по телефону, ты хотела мне что-то сказать, но связь оборвалась, — о боже, Щебет, ради всего святого, пожалуйста, не продолжай, — так что ты хотела мне сказать? — Ничего, — вру я, пытаясь отодвинуться от него, но он успевает схватить меня за руку. — Врешь, — наши глаза снова встречаются, и я вижу, как в его глазах загораются озорные огоньки. В комнате резко повысилась температура или мне кажется? Между нами повисло дикое напряжение. — Просто…просто, — он внимательно следит за тем, как я облизываю пересохшие губы, прокручивая в голове подходящие слова. Волкова, либо сейчас, либо никогда. Будь, что будет. — Дим, ты мне нравишься. Мне страшно произносить это в слух. Это страшно неправильно, понимаешь? — я стараюсь не смотреть на него, рассматривая наши переплетенные пальцы, но краем глаза замечаю, как меняется выражение его лица. — Господи, Дима, прости… Прости меня, я не должна была этого говорить… Я все испортила… — Я моментально вскакиваю с кровати и делаю шаг к двери. Почему? Почему всё так? Мое лицо почти сжигает румянец. Мне хочется провалиться сквозь землю. Тишина, повисшая в комнате, кажется мне самым ужасным звуком в мире. Сейчас он, наверное, считает меня маленькой, глупой девочкой, приравнивает меня к своим фанаткам, нежели воспринимает, как друга. Да о какой дружбе теперь может идти речь? Уже завтра он перестанет со мной общаться. — Постой, — внезапный срывающийся шепот за моей спиной заставляет меня остановиться. — Не уходи. Дима стоит меньше чем в полуметре от меня. Я хочу развернуться и убежать, но меня что-то останавливает. Он приближается к моим губам максимально близко, от чего по телу проходит приятная дрожь. Наши лбы соприкасаются, и я чувствую его обжигающее дыхание. — Знаешь, Мурзик, я чувствую к тебе тоже самое, — шепчет он и прежде, чем я успеваю как-либо отреагировать, накрывает мои губы своими. Я не верю, что это действительно происходит. Он отстраняется, внимательно наблюдая за моей реакцией. Голова идет кругом. Я знаю, что это неправильно, и он тоже знает, но я всё равно не могу заставить себя остановиться. Не спрашивая разрешения, я целую его. На этот раз поцелуй более настойчивый, нежели первый — нежный, мимолетный, которым могли бы обменяться просто друзья. Я боюсь открыть глаза: всё слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но я понимаю, что ошибаюсь, когда вижу искреннюю улыбку Щебета, так воодушевленно и нежно смотрящего на меня. Мы еще долго не можем заснуть. Дима перебирает мои спутавшиеся волосы, моя голова лежит у него на груди, и я слушаю его сердцебиение. — Мурзик? — зовет он. Я открываю глаза и приподнимаю голову. — Если ты заболеешь, я тебя лечить не буду, — Дима пытается говорить серьезным тоном, но у него получается как-то не очень. Я хихикаю. — Будешь. — Не-а. — Да, — я зеваю, прикрыв рот ладонью. — Я на тебя Решетникову натравлю и ты не то, чтобы в аптеку, ты даже к Жилину за лекарствами побежишь, у него не номер, а целый лазарет, — шучу я, и он смеется заразительным смехом, крепче прижимает меня к себе и целует в макушку. Именно с ним я чувствую себя дома.